 Увеличить |
Красный гриб
Пер. - И.Грушецкая
Мистер Кумс чувствовал отвращение к жизни. Он спешил прочь от своего
неблагополучного дома, чувствуя отвращение не только к своему
собственному, но и ко всякому бытию, свернул в переулок за газовым
заводом, чтобы уйти подальше от города, спустился по деревянному мосту
через канал к Скворцовым коттеджам и очутился в сыром сосновом бору, один,
вдали от шума и суматохи человеческого жилья. Больше нельзя терпеть. Он даже
ругался, что было совсем не в его привычках, и громко повторял, что больше
этого не потерпит.
Мистер Кумс был бледнолицый человечек с черными глазами и холеными, очень
темными усиками. Стоявший торчком тугой, слегка поношенный воротничок
создавал видимость двойного подбородка, а пальто, хотя и потертое, было
отделано каракулем. Перчатки, светло-коричневые с черными полосками, были
разорваны на кончиках пальцев. В его внешности, как сказала однажды его
жена в те милые, безвозвратные, незапамятные дни, короче говоря, еще до их
женитьбы, было что-то воинственное. А теперь она называла его - хоть и дурно
разглашать то, что говорится наедине между мужем и женой, - она называла
его: "Настоящее чучело".
Впрочем, она не скупилась и на другие нелестные прозвища.
Заваруха опять началась из-за этой нахалки Дженни. Дженни была
приятельницей жены и без всякого приглашения со стороны мистера Кумса
упорно являлась каждое воскресенье пообедать и портила весь день. Это была
крупная, разбитная девушка, любившая крикливо одеваться и пронзительно
хохотать, но ее сегодняшнее вторжение превзошло все, что было раньше: она
притащила своего приятеля, франтоватого и одетого так же безвкусно, как и она
сама. И вот мистер Кумс, в накрахмаленном чистом воротничке и
воскресном сюртуке, сидел за обеденным столом, безмолвный и негодующий, в то
время как жена его и гости болтали без умолку о таких пустяках, что уши вяли, и
громко смеялись. Скрепя сердце он вытерпел все это, но вот после обеда
(который "по обыкновению" запоздал) мисс Дженни не придумала ничего
лучше, как сесть за пианино и наигрывать негритянские песенки, словно был
будничный день, а не воскресенье. Нет! Человеческая природа не в силах вынести
такого надругательства! Услышат соседи, услышит вся улица - это позор! Он не
мог больше молчать!
Он
хотел было заговорить, но почувствовал, что бледнеет, и от робости у него
перехватило дыхание. Он сидел у окна на стуле - креслом завладел новый
гость. "Воскресенье!" - с трудом выдавил он из себя, повернувшись к
ним, и в тоне его слышалась угроза. "Воск-ресе-енье!" Да, голос
был, что называется, "зловещий".
Дженни продолжала играть, но жена, просматривавшая стопку нот на крышке рояля,
вперила в него сердитый взгляд.
-
Опять что-то не так? - сказала она. - Людям и поразвлечься нельзя?
- Я
не возражаю против разумных развлечений, - сказал маленький мистер Кумс, - но
не намерен слушать увеселительные песенки в воскресенье в своем доме.
- А
чем плохи мои песенки? - Дженни оборвала игру и, зашуршав всеми оборками,
повернулась на вертящемся стуле.
Кумс
почувствовал, что назревает ссора, и, как все нервные, застенчивые люди в таких
случаях, взял слишком вызывающий тон.
- Вы
там поаккуратнее со стулом, - сказал он, - а то он не приспособлен к тяжестям.
-
Оставьте в покое тяжести, - раздраженно сказала Дженни. - Что вы там
прохаживались насчет моей игры?
- Я
полагаю, вы не хотели сказать, мистер Кумс, будто вам неприятно
поразвлечься музыкой в воскресенье? - спросил новый гость; он откинулся в
кресле, выпустил облако папиросного дыма и улыбнулся с оттенком
превосходства. А миссис Кумс говорила приятельнице:
-
Играй, Дженни, не обращай внимания.
- Вот
именно! - ответил гостю мистер Кумс.
-
Могу я осведомиться, почему? - спросил гость. Он явно наслаждался своей
папиросой, а также предвкушением ссоры. Это был долговязый малый в светлом
щегольском костюме; в его белом галстуке красовалась серебряная булавка с
жемчужиной. "Он проявил бы больше вкуса, надев черный костюм", -
подумал мистер Кумс. Он ответил гостю:
- А
потому, что мне это не подходит. Я деловой человек. Я должен считаться
со своей клиентурой. Разумные развлечения...
- Его
клиентура! - фыркнула миссис Кумс. - Только это от него и слышишь...
Нам надобно делать это, нам нельзя делать то...
- А
если тебе не нравится считаться с моей клиентурой, - ответил мистер Кумс, -
зачем ты выходила за меня замуж?
-
Непонятно! - вставила Дженни и повернулась к пианино.
- В
жизни не видывала таких, как ты, - сказала миссис Кумс. - Начисто переменился
с тех пор, как мы поженились. Прежде...
Дженни снова уже барабанила: тут-тум-тум!
-
Послушайте, - проговорил мистер Кумс, выведенный наконец из себя. Он встал и
возвысил голос: - Говорят вам, я этого не допущу. - И даже сюртук его
топорщился от негодования.
-
Ну-ну, без насилия, - произнес долговязый, приподнявшись.
- Да
вы-то кто такой, черт возьми! - свирепо спросил мистер Кумс.
Тут
заговорили все разом. Гость заявил, что он "нареченный" Дженни и
намерен защищать ее, а мистер Кумс ответил, что пусть себе защищает где
угодно, но только не в его (мистера Кумса) доме; а миссис Кумс сказала, что
хоть бы он постыдился так оскорблять гостей и что он превращается (как я уже
упоминал) в настоящее чучело; а кончилось все тем, что мистер Кумс приказал
своим гостям убираться вон, а те не ушли, и он сказал, что тогда придется уйти
ему самому. С пылающим лицом, со слезами на глазах выбежал он в переднюю, и
пока он там сражался с пальто - рукава сюртука упорно вздергивались кверху
- и смахивал пыль с цилиндра, Дженни снова заиграла, и ее наглое
"тум-тум-тум" провожало его до порога. Он хлопнул дверью так, что,
казалось, весь дом задрожал. Вот что было непосредственной причиной его
скверного настроения. Теперь вам понятно, почему он испытывал такое
отвращение к жизни?
И
вот, расхаживая по скользким лесным тропинкам - был конец октября, и всюду
из-под ворохов хвои и по канавам пестрели грибные гнезда, - он припоминал
всю горестную историю своей женитьбы. Она была несложна и достаточно
обычна. Теперь он начал понимать, что жена вышла за него из простого
любопытства и из желания избавиться от тяжелой, изнурительной, плохо
оплачиваемой работы в мастерской. Но, как большинство женщин ее круга, она
была недалекой и не понимала, что обязана помогать мужу в его работе. Она
была падка до развлечений, многословна, общительна и гостеприимна и
явно разочаровалась, поняв, что замужество не избавило ее от гнета
бедности... Его заботы раздражали ее, а на малейшее замечание она заявляла, что
он вечно брюзжит. Почему он не мог быть таким милым, как раньше? А Кумс был
безответный человечек, вскормленный на книге "Помогай самому себе"
и лелеявший скромную мечту о "достатке", нажитом путем
самоограничения и борьбы с конкурентами. Потом появилась Дженни, этот
Мефистофель в женском облике, с ее вечной болтовней о вздыхателях, и
начала таскать жену по театрам и "все в таком роде". Вдобавок у жены
были тетки, двоюродные братья и сестры, и все они пожирали его состояние,
оскорбляли его, мешали ему в делах, докучали лучшим клиентам и вообще
портили ему жизнь как только умели. Уже не впервые гнев и негодование, к
которым примешивался какой-то смутный страх, гнали мистера Кумса из дому; он
убегал прочь, яростно и громко клялся, что больше этого не потерпит, и так
понемногу впустую растрачивал свой пыл. Но никогда еще он не испытывал такого глубокого
отвращения к жизни, как сегодня; в этом повинны были, вероятно, и
воскресный обед и пасмурное небо. А может быть, он начал наконец
понимать, что неуспех его дел - это последствие его женитьбы. Сейчас ему
угрожало банкротство, а там... Что ж, возможно, она и раскается, когда
уже будет слишком поздно. А судьба, как я уже указывал, обсадила тропинку в
лесу пахучими грибами, обсадила ее по обе стороны и густо и пестро.
Трудно приходится мелкому лавочнику, когда у него плохая подруга жизни. Весь
его капитал вложен в дело, и покинуть жену означает для него примкнуть
к армии безработных где-нибудь на чужбине. Развод для него - недосягаемая
роскошь. Добрые, старые традиции законного, нерасторжимого брака безжалостно
связывают его, и нередко дело кончается трагедией. Каменщики жестоко бьют
своих жен, а герцоги им изменяют; но именно в среде маленьких клерков и
лавочников все чаще в наши дни случаи убийства. Поэтому вполне
понятно - и прошу отнестись к этому как можно снисходительней, -
что воображение мистера Кумса обратилось к такому блистательному способу
завершить его разбитые надежды, и некоторое время мысли его занимали бритвы,
револьверы, столовые ножи и трогательные письма к следователю с именами врагов
и христианской мольбой о прощении. Но вскоре злоба сменилась глубокой
грустью. Он венчался в этом самом пальто и в этом самом сюртуке, первом и
единственном, какой у него был в жизни. Еще вспомнилось, как он ухаживал за ней
в этом самом лесу, и годы лишений ради того, чтобы накопить состояние, и
светлые, полные надежд дни медового месяца. И вот как все это обернулось!
Неужели провидение так немилосердно к людям! Им опять завладела мысль о
смерти.
Он
вспомнил о канале, над которым недавно проходил, и усомнился: покроет ли
его с головой даже посредине, в самом глубоком месте. И среди этих грустных
раздумий на глаза ему попался красный гриб. С минуту он тупо глядел на него,
затем подошел и нагнулся, приняв его за оброненный кем-то кожаный кошелек. Тут
он увидел, что это шляпка гриба, необычайно красного, как бы ядовитого оттенка,
скользкая, глянцевитая, с кислым запахом. Он стоял, нерешительно протянув к
нему руку, и вдруг мысль о яде пронзила его мозг. Тогда он сорвал гриб и
выпрямился, держа его в руке.
Запах
у гриба был острый, резкий, но не противный. Он отломил кусочек; свежая мякоть
была светло-кремовой, но не прошло и десяти секунд, как она превратилась в
изжелта-зеленую. Глядеть на это было забавно, и он отломил еще и еще кусочек.
"Удивительные растения эти грибы", - подумал мистер Кумс. Все они
содержат смертельный яд, как часто говорил ему отец, - смертельный яд.
"Самый подходящий момент для отчаянного шага. Здесь вот и сейчас,
почему бы нет?" - раздумывал мистер Кумс. Он откусил кусочек, крохотный
кусочек, самую малость. Во рту стало так горько, что он чуть не сплюнул, а
потом начало печь, как будто он хватил горчицы с добавкой хрена и с
грибным привкусом...
В
своем возбуждении он и не заметил, как проглотил первый кусочек. Что же,
съедобно или нет? Он чувствовал удивительную беспечность. Надо бы еще
попробовать... В самом деле съедобно, даже вкусно! Отдавшись новым
впечатлениям, он забыл о своих горестях. Ведь это была игра со смертью. Он
снова откусил кусочек, на этот раз побольше. У него как-то странно
закололо в пальцах на руках и на ногах. Сильнее забился пульс; кровь
зашумела в ушах, как жернова. "Еще кусок... попроб..." - пробормотал
он. Он повернулся - ноги плохо слушались его - и поглядел по сторонам.
Неподалеку он увидел красное пятно и попытался подойти к нему. "Недурной
закусон, - бормотал он. - Э, да тут их еще..." Он рванулся вперед и,
протянув к грибам руки, повалился ничком. Но трогать их не стал. Он вдруг
забыл обо всем на свете.
Он
перевернулся, присел и удивленно огляделся. Его старательно вычищенный
цилиндр откатился к канаве. Он приложил руку ко лбу. Что-то произошло, но
что именно, он не мог ясно вспомнить. Как бы там ни было, тоска его
рассеялась, на душе стало весело и легко! Но горло по-прежнему горело.
Внезапно он громко засмеялся. Его что-то огорчало? Он ничего не помнил. Во
всяком случае, он не будет больше грустить. Он поднялся и с минуту стоял,
пошатываясь, со светлой улыбкой глядя на окружающий мир. Кое-что он начал
припоминать, впрочем, довольно смутно, - в голове вертелась какая-то
карусель. Ну да, там, дома, он наскандалил из-за того, что люди хотели
повеселиться. Они были совершенно правы; жизнь должна быть как можно радостней.
Он пойдет сейчас домой и все уладит и успокоит их. А почему бы ему не набрать
этих великолепных поганок и не угостить их? Набрать целую шляпу верхом.
Вот этих красных с белыми крапинками и еще желтеньких. Да, он показал себя
бирюком, ненавистником радости, но он все поправит. Как забавно надеть,
скажем, пальто наизнанку и натыкать в карманы жилета веточки дикого
терновника. И - с песней домой - весело провести вечер.
Как
только мистер Кумс ушел, Дженни перестала играть и, повернувшись к
присутствующим, спросила:
- Ну,
из-за чего было поднимать такой шум?
- Вот
видите, мистер Кларенс, что мне приходится терпеть от него... - сказала миссис
Кумс.
- Уж
очень горяч, - степенно произнес мистер Кларенс.
- И
меня особенно удручает, - продолжала миссис Кумс, - что нет в нем ни
малейшего понимания нашего положения; он только и думает, что о своей
несчастной лавчонке. Соберу ли я иной раз небольшое общество, или куплю себе
безделицу, чтобы приодеться немного, или потрачу на себя какой-нибудь пустяк из
денег, отложенных на хозяйство, - сейчас же недовольство.
"Бережливость", видите ли, "борьба за существование" и все
такое. Он не спит ночами, все думает и думает и мучает себя, как бы ему
сэкономить на моих расходах лишний шиллинг. Он как-то потребовал даже,
чтобы мы ели маргарин. Стоит мне уступить хоть раз - кончено!
-
Безусловно, - подтвердила Дженни.
-
Если мужчина ценит женщину, - произнес мистер Кларенс, откидываясь в кресле, -
он должен быть готов приносить для нее жертвы. Что касается меня, - тут
взгляд мистера Кларенса остановился на Дженни, - я не позволю себе и думать о
браке, пока у меня не будет возможности жить с супругой на широкую ногу. А
иначе это не что иное, как эгоизм. Сквозь невзгоды жизни мужчина должен
пройти один, а не тащить с собой...
- Ну,
с этим я не вполне согласна, - перебила его Дженни, - я не вижу, почему бы
мужчине отказываться от помощи женщины... Лишь бы он не обращался с ней
грубо... Грубость - это...
- Вы
не поверите, - сказала миссис Кумс, - но я, видно, лишилась рассудка,
когда выходила за него. Я должна была понять. Не будь тут моего отца, он отказался
бы даже от свадебной кареты...
-
Боже! До этого дойти! - сказал совершенно потрясенный мистер Кларенс.
- Все
говорил, что деньги, мол, нужны ему для дела, и тому подобные глупости. Он
не позволил бы мне нанять женщину, чтобы помогала мне раз в неделю, да тут я
крепко взялась. А ведь какой крик он поднимает из-за денег, наступает на
меня с книгами да со счетами, чуть не кричит: "Нам бы только продержаться
в этом году, а там уже дело пойдет". А я говорю: "Если продержимся в
этом году, то опять будет: "Нам бы только продержаться в следующем
году". Я тебя знаю, - говорю я ему. - Не добьешься ты, чтобы я себя
заморила, превратила в какое-то пугало. Что же ты не женился на кухарке,
- говорю, - раз тебе нужна кухарка, а не благопристойная девица... Я
говорю..."
И все
в том же роде. Но незачем дальше слушать этот малопоучительный разговор.
Достаточно сказать, что с мистером Кумсом вскоре было покончено, и они приятно
провели время у пылающего камина. Затем миссис Кумс вышла приготовить чай, а
Дженни присела на ручку кресла возле мистера Кларенса и кокетничала с ним, пока
не раздался звон посуды.
- Что
это мне будто послышалось... - лукаво спросила миссис Кумс, входя, - и
посыпались шутки о поцелуях... Они уютно сидели вокруг небольшого круглого
столика, когда первые признаки возвращения мистера Кумса дали себя знать.
Послышалось звяканье щеколды у наружных дверей...
- Вот
и он, мой господин и повелитель, - сказала миссис Кумс, - уходит, как лев, а
возвращается, как ягненок. Держу пари...
В
лавке раздался грохот: по-видимому, упал стул. Кто-то прошел коридором,
выделывая ногами замысловатые па. Затем дверь распахнулась, и появился Кумс,
но Кумс преображенный. Безупречный воротничок был сорван. Старательно
вычищенный цилиндр, до половины наполненный грибным крошевом, был зажат под
мышкой, пальто вывернуто наизнанку, а жилет украшен цветущими пучками
желтого дрока. Но что значили все эти незначительные изменения праздничного
костюма в сравнении с тем, как изменилось его лицо! Оно было
мертвенно-бледным, неестественно расширенные глаза горели, и горькая
усмешка кривила посиневшие губы.
-
Вес-селитесь! - сказал он, стоя в дверях. - Разумное развлечение.
П-пляшите. - Танцуя, он сделал три шага вперед, остановился и отвесил
поклон.
-
Джим! - взвизгнула миссис Кумс.
А у
мистера Кларенса от испуга отвисла челюсть.
-
Чаю, - забормотал мистер Кумс. - Чай - хорошая штука. Поганки тоже...
-
Напился, - проговорила Дженни слабым голосом. Никогда еще не видела она у
пьяных такой мертвенной бледности лица, таких расширенных, горящих глаз.
Мистер Кумс протянул мистеру Кларенсу пригоршню ярко-красных грибов.
-
Хор-роший закус-сон, - бормотал он. - Попробуй.
Тон у
него был очень приветливый. Но при виде их оторопелых лиц его настроение
мгновенно переменилось, как это бывает у ненормальных, и он поддался
безудержной ярости. Казалось, недавний скандал пришел ему на память.
Зычным голосом - миссис Кумс такого не знала - он крикнул:
- Мой
дом, я здесь хозяин, ешьте, что вам дают! - Но не двинулся с места, не
сделал ни одного резкого движения, прокричал безо всякого усилия, словно
прошептал, и все еще протягивал им пригоршню красных грибов.
Кларенс не на шутку струсил. Не в силах выдержать полный ярости и безумия
взгляд мистера Кумса, он вскочил на ноги, оттолкнул кресло и попятился.
Кумс пошел на него. Дженни, не теряя времени, с легким вскриком юркнула за
дверь. Миссис Кумс поспешила за ней вслед. Кларенс хотел увернуться;
Кумс опрокинул столик с посудой, ухватил гостя за шиворот и пытался напихать
ему в рот грибов. Кларенс без возражений оставил в его руках воротничок и
выскочил в коридор; лицо его было облеплено красными крошками.
-
Заприте его! - крикнула миссис Кумс, и это удалось бы сделать, если бы ее не
покинули союзники; Дженни увидела, что дверь в лавку приоткрыта, устремилась
туда и захлопнула ее за собой, а Кларенс поспешил укрыться в кухне. Мистер
Кумс всем телом навалился на дверь, и жена его, заметив, что ключ остался по ту
сторону двери, взбежала по лестнице и заперлась в спальне.
Новообращенный прожигатель жизни появился в коридоре; он уже растерял свои
украшения, но чинный цилиндр с грибами все еще торчал у него под мышкой.
Он поколебался, какой из трех путей ему избрать, и направился к кухне.
Кларенс, тщетно возившийся с ключом, был вынужден отказаться от намерения
отрезать мистеру Кумсу путь и подался в кладовку, где и был настигнут
раньше, чем успел отворить дверь во двор. Мистер Кларенс крайне сдержан в
описании того, что последовало. Вспышка мистера Кумса как будто уже улеглась,
и он опять превратился в добродушного затейника. А так как вокруг лежали ножи
- столовые и кухонные, - то Кларенс принял великодушное решение ублажать
мистера Кумса, не доводить дело до трагедии. Не подлежит сомнению, что мистер
Кумс в свое удовольствие позабавился над мистером Кларенсом; они не могли
бы резвиться дружнее, если бы знали друг друга с детства. Хозяин любезно
уговаривал мистера Кларенса отведать грибы и, задав ему небольшую
трепку, почувствовал глубокое раскаяние при виде изукрашенного лица гостя.
Потом мистера Кларенса как будто бы сунули под кран и начистили ему лицо
сапожной щеткой - он, по-видимому, твердо решил подчиняться любым прихотям
сумасшедшего, - и, наконец, взъерошенного, полинявшего, обтрепанного сунули
в пальто и выпроводили черным ходом, так как Дженни все еще преграждала выход
через лавку. Тут блуждающие мысли мистера Кумса обратились к Дженни. Ей не
удалось отворить выходную дверь, но засов спас ее в ту минуту, когда ключ
мистера Кумса начал отпирать американский замок, и весь остаток вечера она
просидела в лавке.
Затем
мистер Кумс, очевидно, вернулся в кухню все еще в поисках развлечений
и, несмотря на то, что был заядлым трезвенником, выпил (или вылил на лацканы
своего первого и единственного сюртука) с полдюжины бутылок портера,
которые миссис Кумс берегла на случай болезни. Он поднял веселый звон, отбивая
горлышки бутылок тарелками - свадебным подарком жены - и распевая шутливые
песенки; так началась грандиозная попойка. Он сильно порезался осколком
бутылки, и это кровопролитие - единственное во всем нашем рассказе, - а
также частые спазмы - ибо на неискушенного человека портер действует
сильнее, - видно, кое-как угомонили демона грибного яда. Но мы предпочитаем
набросить покров на заключительные события этого воскресного вечера. Все
кончилось глубоким, все исцеляющим сном на углях в подвале.
Прошло пять лет. Опять стоял октябрьский полдень; и снова мистер Кумс
прогуливался по сосновому лесу за каналом. Это был все тот же черноглазый
человечек с темными усиками, что и в начале повествования, но его двойной
подбородок был уже не только кажущимся. На нем было новое пальто с
бархатными отворотами; изящный воротничок, с отвернутыми уголками, отнюдь не
жесткий и не топорный, заменил воротничок ходячего образца. На нем был
блестящий новый цилиндр и почти новые перчатки с аккуратно заштопанной
дырочкой на кончике пальца. Даже случайный наблюдатель заметил бы в его
осанке отпечаток высокой добропорядочности, а закинутая назад голова
указывала, что человек знает себе цену. Теперь он был хозяином с тремя
помощниками. За ним следом, словно карикатура на него, шагал рослый
загорелый парень - его брат Том, только что вернувшийся из Австралии. Они
вспоминали о былых трудностях, и мистер Кумс только что обрисовал свое финансовое
положение.
- Да,
Джим, у тебя славное дельце, - сказал брат Том, - твое счастье, что ты сумел
так его поставить при нынешней конкуренции. И твое счастье, что у тебя такая
жена - во всем тебе помощница.
-
Между нами говоря, - сказал мистер Кумс, - не всегда оно так было. Да, не
всегда... В начале дамочка была с капризами. Женщины - забавные создания.
- Да
что ты!
- Ну
да. Ты и не поверишь, до чего она была взбалмошна и все старалась как-нибудь
меня поддеть! Я был слишком покладистым, любящим, ну таким вот...
знаешь... Она и вообразила, что и сам я и дело мое только для нее и существуем.
Дом мой превратила в какой-то караван-сарай. Вечно тут торчали всякие знакомые,
всякие приятельницы по работе со своими кавалерами. По воскресеньям
распевались шутливые песенки, а лавка была в полном забросе. Она еще и глазки
начала строить всяким юнцам. Говорю тебе, я не был хозяином в своем
доме.
-
Даже не верится!
-
Право же. Конечно, я пытался ее вразумить и говорил ей: "Я не
какой-нибудь граф, чтобы содержать жену, как балованного зверька. Я
женился на тебе, чтобы иметь помощницу и подругу". Я говорил ей:
"Ты должна мне помогать, вместе мы вытянем". Но она и слушать
не хотела. "Хорошо же, - сказал я, - мягок-то я мягок, пока не выйду из
себя, а дело; - говорю, - к тому идет". Да куда там, она и не слушала!
- Ну
и как же?
- С
женщинами оно всегда так. Она не верила, что я способен на это - ну, что я
могу выйти из себя. Женщины ее породы, Том, между нами говоря, уважают
мужчину, если они его побаиваются. И вот, чтобы припугнуть ее, я и учинил
скандал. Подружилась с женой на работе одна девица, Дженни, стала у нас бывать
и привела как-то своего дружка. Мы с ним повздорили, и я ушел из дому сюда, в
лес, - такой же вот был денек, как сегодня, - и все обдумал порядком.
Потом вернулся да как наброшусь на них.
- Ты?
- Я.
В меня словно бес вселился. Ее я не отколотил, удержался, но уж парню задал
трепку, - в общем, чтобы показать ей, на что я способен... А он был здоровый
парень! Оглушил я его и стал бить посуду и нагнал на нее такого страху, что
она убежала и заперлась от меня.
- Ну,
а потом что?
- Вот
и все! На следующий день я сказал ей: "Теперь ты знаешь, каков я, когда
выйду из себя". И больше мне не пришлось ничего добавлять.
- И с
тех пор ты счастлив? Да?
- Да,
можно сказать, что и счастлив. Самое важное - это поставить на своем! Не
будь того дня, я бы сейчас бродяжничал по дорогам, а она и вся ее семейка
ворчали бы на меня, что вот я довел ее до нищеты. Знаю я все их штучки. Но
ничего, теперь все в порядке. И ты это правильно сказал, что у меня славное
дельце.
Они
прошли несколько шагов, размышляя каждый о своем.
-
Забавные существа - женщины! - сказал Том.
- Им
нужна твердая рука, - сказал мистер Кумс.
- А
грибов-то здесь сколько, - заметил Том, - и какой только от них прок!
Мистер Кумс поглядел вокруг.
- Я
полагаю, что в них есть очень большой смысл, - сказал он.
Вот и
вся благодарность, какую получил красный гриб за то, что, помрачив
рассудок жалкого человечка, сделал его способным к решительным действиям и
таким образом перевернул весь ход его жизни.
1897
|
