Явление девятое
Лариса одна.
Лариса. Я давеча смотрела вниз через
решетку, у меня закружилась голова, и я чуть не упала. А если упасть, так,
говорят… верная смерть. (Подумав.) Вот хорошо бы броситься! Нет, зачем
бросаться!.. Стоять у решетки и смотреть вниз, закружится голова и упадешь… Да,
это лучше… в беспамятстве, ни боли… ничего не будешь чувствовать! (Подходит
к решетке и смотрит вниз. Нагибается, крепко хватается за решетку, потом с
ужасом отбегает.) Ой, ой! Как страшно! (Чуть не падает, хватается за
беседку.) Какое головокружение! Я падаю, падаю, ай! (Садится у стола
подле беседки.) Ох, нет… (Сквозь слезы.) Расставаться с жизнью
совсем не так просто, как я думала. Вот и нет сил! Вот я какая несчастная! А
ведь есть люди, для которых это легко. Видно, уж тем совсем жить нельзя; их
ничто не прельщает, им ничто не мило, ничего не жалко. Ах, что я!.. Да ведь и
мне ничто не мило, и мне жить нельзя, и мне жить незачем! Что ж я не решаюсь?
Что меня держит над этой пропастью? Что мешает? (Задумывается.) Ах, нет,
нет… Не Кнуров… роскошь, блеск… нет, нет… я далека от суеты… (Вздрогнув.)
Разврат… ох, нет… Просто решимости не имею. Жалкая слабость: жить, хоть
как-нибудь, да жить… когда нельзя жить и не нужно. Какая я жалкая, несчастная.
Кабы теперь меня убил кто-нибудь… Как хорошо умереть… пока еще упрекнуть себя
не в чем. Или захворать и умереть… Да я, кажется, захвораю. Как дурно мне!..
Хворать долго, успокоиться, со всем примириться, всем простить и умереть… Ах,
как дурно, как кружится голова. (Подпирает голову рукой и сидит в забытьи.)
Входят
Робинзон и Карандышев.
Явление десятое
Лариса, Робинзон и Карандышев.
Карандышев. Вы говорите, что вам велено
отвезти ее домой?
Робинзон. Да-с, велено.
Карандышев. И вы говорили, что они
оскорбили ее?
Робинзон. Уж чего еще хуже, чего обиднее!
Карандышев. Она сама виновата: ее поступок
заслуживал наказания. Я ей говорил, что это за люди; наконец она сама могла,
сама имела время заметить разницу между мной и ими. Да, она виновата, но судить
ее, кроме меня, никто не имеет права, а тем более оскорблять. Это уж мое дело:
прошу я ее или нет; но защитником ее я обязан явиться. У ней нет ни братьев, ни
близких; один я, только один я обязан вступиться за нее и наказать оскорбителей.
Где она?
Робинзон. Она здесь была. Вот она!
Карандышев. При нашем объяснении
посторонних не должно быть; вы будете лишний. Оставьте нас!
Робинзон. С величайшим удовольствием. Я
скажу, что вам сдал Ларису Дмитриевну. Честь имею кланяться! (Уходит в
кофейную.)
Карандышев
подходит к столу и садится против Ларисы.
|
