Явление четырнадцатое
Огудалова, Карандышев, Иван,
потом Евфросинья Потаповна.
Карандышев. Я, господа… (Оглядывает
комнату.) Где ж они? Уехали? Вот это учтиво, нечего сказать! Ну, да тем
лучше! Однако когда ж они успели? И вы, пожалуй, уедете? Нет, уж вы-то с
Ларисой Дмитриевной погодите! Обиделись? – понимаю! Ну, и прекрасно.
И мы останемся в тесном семейном кругу… А где же Лариса Дмитриевна? (У двери
направо.) Тетенька, у вас Лариса Дмитриевна?
Евфросинья
Потаповна (входя).
Никакой у меня твоей Ларисы Дмитриевны нет.
Карандышев. Однако что ж это такое, в самом
деле! Иван, куда девались все господа и Лариса Дмитриевна?
Иван. Лариса Дмитриевна, надо
полагать, с господами вместе уехали… Потому как господа за Волгу сбирались,
вроде как пикник у них.
Карандышев. Как за Волгу?
Иван. На катерах-с. И посуда, и вина,
все от нас пошло-с; еще давеча отправили; ну, и прислуга – все как следует-с.
Карандышев (садится и хватается за
голову). Ах, что же это, что же это!
Иван. И цыгане, и музыка с ними – все
как следует.
Карандышев (с горячностью). Харита
Игнатьевна, где ваша дочь? Отвечайте мне, где ваша дочь?
Огудалова. Я к вам привезла дочь, Юлий
Капитоныч; вы мне скажите, где моя дочь!
Карандышев. И все это преднамеренно,
умышленно – все вы вперед сговорились… (Со слезами.) Жестоко,
бесчеловечно жестоко!
Огудалова. Рано было торжествовать-то!
Карандышев. Да, это смешно… Я смешной
человек… Я знаю сам, что я смешной человек. Да разве людей казнят за то, что
они смешны? Я смешон – ну, смейся надо мной, смейся в глаза! Приходите ко мне
обедать, пейте мое вино и ругайтесь, смейтесь надо мной – я того стою. Но разломать
грудь у смешного человека, вырвать сердце, бросить под ноги и растоптать его!
Ох, ох! Как мне жить! Как мне жить!
Евфросинья
Потаповна. Да
полно ты, перестань! Не о чем сокрушаться-то!
Карандышев. И ведь это не разбойники, это
почетные люди… Это все приятели Хариты Игнатьевны.
Огудалова. Я ничего не знаю.
Карандышев. Нет, у вас одна шайка, вы все
заодно. Но знайте, Харита Игнатьевна, что и самого кроткого человека можно
довести до бешенства. Не все преступники – злодеи, и смирный человек решится на
преступление, когда ему другого выхода нет. Если мне на белом свете остается
только или повеситься от стыда и отчаяния, или мстить, так уж я буду мстить.
Для меня нет теперь ни страха, ни закона, ни жалости; только злоба лютая и
жажда мести душат меня. Я буду мстить каждому из них, каждому, пока не убьют
меня самого. (Схватывает со стола пистолет и убегает.)
Огудалова. Что он взял-то?
Иван. Пистолет.
Огудалова. Беги, беги за ним, кричи, чтоб
остановили.
|
