ГЛАВА
ЧЕТВЕРТАЯ
МОЛОДЦЫ
ИЗ ЗЕЛЕНОГО ЛЕСА
Мэтчем
успел отдохнуть и прийти в себя; и мальчики, встревоженные тем, что увидел Дик,
поспешно выбрались из чащи, благополучно пересекли дорогу и двинулись вверх по
склону холмистого кряжа, на котором высился Тэнстоллский лес. Здесь, между
купами деревьев, простирались песчаные лужайки, заросшие вереском и дроком;
кое-где встречались старые тисы. Почва становилась все более неровной;
ежеминутно на пути попадались бугры и лощины. Ветер дул все яростнее, заставляя
стволы деревьев гнуться, как тонкие удочки.
Они
вышли на лужайку. Внезапно Дик упал на землю ничком и медленно пополз назад, к
деревьям. Мэтчем, не заметивший никакой опасности и очень удивленный, последовал,
однако, примеру товарища. И, только когда они спрятались в чаще, он спросил,
что случилось.
Вместо
ответа Дик показал ему пальцем на старую сосну, которая росла на другом конце
лужайки, возвышаясь над соседним лесом и отчетливо выделяясь на светлом небе
своей мрачной зеленью. Внизу ствол ее был прям и толст, как колонна. Но на
высоте пятидесяти футов он раздваивался, образуя два толстых сука; между ними,
словно моряк на мачте, стоял человек в зеленом камзоле, надетом поверх лат, и
зорко смотрел вдаль. Солнце сверкало на его волосах; прикрыв глаза рукой, он
бесперебойно, как машина, медленно поворачивал голову то в одну сторону, то в
другую.
Мальчики
переглянулись.
— Попробуем
обойти его слева, — сказал Дик. — Мы чуть не попались, Джон.
Минут
через десять они выбрались на хорошо утоптанную тропинку.
— Этой
части леса я совсем не знаю, — проговорил Дик. — Куда приведет нас
эта тропинка?
— Увидим, —
сказал Мэтчем.
Тропинка
привела их на вершину холма и стала спускаться в овраг, напоминавший большую
чашу. Внизу, в густых зарослях цветущего боярышника, они увидели развалины
какого-то дома — несколько обгорелых бревенчатых срубов без крыш да высокую
печную трубу.
— Что
это? — спросил Мэтчем.
— Клянусь
небом, не знаю, — ответил Дик. — Я здесь ничего не знаю. Будем
двигаться осторожно.
С
бьющимся сердцем они стали медленно спускаться, продираясь сквозь кусты
боярышника. Здесь, видимо, еще недавно жили люди. В чаще попадались одичавшие
фруктовые деревья и огородные овощи; в траве лежали поваленные солнечные часы.
Очевидно, тут прежде находился сад. Пройдя еще немного, они вышли к развалинам
дома.
Когда-то
это было красивое — и прочное здание, окруженное глубоким рвом; но теперь ров
высох, на дне его валялись камни, упавшее бревно было перекинуто через него
словно мост. Две стены еще стояли, и солнце сияло сквозь их пустые окна; но вся
остальная часть здания рухнула и лежала грудой обугленных обломков. Внутри уже
зеленело несколько молоденьких деревьев, выросших из щелей.
— Я
начинаю припоминать, — прошептал Дик, — это, должно быть, Гримстон.
Усадьба принадлежала когда-то Саймону Мэлмсбэри, но сэр Дэниэл погубил его.
Пять лет назад Беннет Хэтч сжег этот дом. И, сказать по правде, напрасно: дом
был красивый.
Внизу,
в овраге, было тепло и безветренно. Мэтчем тронул Дика за плечо и
предостерегающе поднял палец.
— Тсс! —
сказал он.
Странный
звук нарушил тишину. Он повторился еще несколько раз, прежде чем они догадались,
что он означает. Это откашливался какой-то человек, должно быть, могучего
сложения. Затем хриплый, фальшивый голос запел:
Король спросил, вставая, веселых
удальцов:
«Зачем же вы живете в тени густых
лесов?»
И Гамелин бесстрашный ему ответил
сам:
«Кому опасен город, тот бродит по
лесам».
Певец
умолк; где-то лязгнуло железо, и все затихло.
Мальчики
смотрели друг на друга. Их незримый сосед, кто бы он ни был, находился где-то
неподалеку от развалин дома. Мэтчем внезапно покраснел и двинулся вперед; по
упавшему бревну он перешел через ров и осторожно полез на огромную кучу мусора,
наполнявшую внутренность разрушенного дома. Дик не успел его удержать, и теперь
ему оставалось только следовать за ним.
В
углу разрушенного дома два бревна упали крестнакрест, отгородив от мусора
пустое пространство не больше чулана. Мальчики спустились туда и спрятались.
Через маленькую бойницу им было видно все, что происходит позади дома.
То,
что они увидели, заставило их оцепенеть от ужаса. Уйти отсюда было немыслимо;
они и дышать-то почти не смели. Возле рва, футах в тридцати от того места, где
они сидели, пылал костер; над костром висел железный котел, из которого валил
густой пар, а рядом с костром стоял высокий, оборванный, краснолицый человек. В
правой руке он держал железную ложку; из-за пояса его торчал охотничий рог и
устрашающих размеров кинжал. Казалось, он к чему-то прислушивается; видимо, он
слышал, как они пробрались в развалины дома. Это и был, несомненно, певец; он,
вероятно, помешивал в котле, когда до его слуха донесся подозрительный шорох,
произведенный неосторожным прикосновением ноги к мусорной куче. Немного поодаль
лежал, закутавшись в коричневый плащ, еще один человек; он крепко спал. Бабочка
порхала над его лицом. Вся лужайка была белая от маргариток. На цветущем кусте
боярышника висели лук, колчан со стрелами и кусок оленьей туши.
Наконец
долговязый перестал прислушиваться, поднес ложку ко рту, лизнул ее и снова принялся
мешать в котле, напевая.
Кому
опасен город, тот бродит по лесам, — хрипло пропел он, возвращаясь к тем
самым словам своей песни, на которых остановился.
Сэр, никому на свете мы не желаем
зла,
Но в ланей королевских летит
порой стрела.
Время
от времени он черпал из котла свое варево и, как завзятый повар, дул на него и
пробовал. Наконец он, видимо, решил, что похлебка готова, вытащил из-за пояса
рог и трижды протрубил призывный сигнал.
Спящий
проснулся, перевернулся на другой бок, отогнал бабочку и поглядел во все
стороны.
— Чего
ты трубишь, брат? — спросил он. — Обедать пора, что ли?
— Да,
дурачина, обед, — сказал повар. — Неважный обед, без эля и без хлеба.
Невесело сейчас в зеленых лесах. А бывали времена, когда добрый человек мог
здесь жить, как архиепископ, не боясь ни дождей, ни морозов: и эля и вина было
вдоволь. Но теперь дух отваги угас в людских сердцах; а этот Джон Мщу-завсех,
спаси нас бог и помилуй, просто воронье пугало.
— Тебе
лишь бы наесться и напиться, Лоулесс, — ответил его собеседник. —
Погоди, еще вернутся хорошие времена.
— Я
с детства жду хороших времен, — сказал повар. — Был я
монахом-францисканцем, был королевским стрелком; был моряком и плавал по
соленому морю; приходилось мне бывать и в зеленом лесу, приходилось
подстреливать королевских ланей. И чего же я достиг? Ничего! Напрасно я не
остался в монастыре. С игуменом Джоном жить было выгодней, чем с Джоном
Мщуза-всех. Клянусь богородицей, вот и они!
На
поляне, один за другим, появлялись рослые, крепкие молодцы, у каждого был нож и
кубок, сделанный из коровьего рога; зачерпнув варево из котла, они садились в
траву и ели. И одеты и вооружены они были поразному; одни носили груботканые
рубахи, и все оружие их состояло из ножа да старого лука; другие одевались, как
настоящие лесные франты: Шапки и куртка из темно-зеленого сукна, изящные
стрелы, украшенные перьями, за поясом — рог на перевязи, меч и кинжал на боку.
Они были очень голодны и потому неразговорчивы; едва прорычав приветствие,
каждый жадно набрасывался на еду.
Их
собралось уже человек двадцать, когда в кустах боярышника вдруг раздались
радостные голоса, и на поляне появились еще пятеро: рослый, плотный человек с
сединой в волосах, с загорелым, как прокопченный окорок, лицом, и за ним
четверо с носилками. Нетрудно было угадать в первом начальника: за плечами его
висел лук, в руке он держал рогатину.
— Ребята! —
крикнул он. — Веселые мои друзья! Вы тут ели всухомятку и свистели от голода!
Но я всегда говорил: потерпите, счастье еще улыбнется нам. И оно уже начало
улыбаться. Вот первый посланец счастья — добрый эль!
И
под гул одобрительных возгласов носильщики опустили носилки, на которых
оказался большой бочонок.
— Но
торопитесь, ребята, — продолжал пришедший. — Нам предстоит дело. К
перевозу подошел отряд стрелков. На них красное с синим; каждый из них
— мишень, каждый отведает наши стрелы, ни один не выйдет из лесу живым.
Нас здесь пятьдесят человек, и каждому из нас нанесена обида: у одного похитили
землю, у другого — друзей; одного обесчестили, другого изгнали. Мы все обижены!
Кто же нас обидел? Сэр Дэниэл, клянусь распятием! Неужели мы ему позволим
спокойно пользоваться похищенным у нас добром? Сидеть в наших домах? Пахать
наши поля? Есть мясо наших быков? Нет, не позволим! Его защищает закон; перья
судейских писак всегда на его стороне. Но я приберег для него у себя за поясом
такие перья, с которыми ему не совладать!
Повар
Лоулесс пил уже второй рог эля; он приподнял его, как бы приветствуя оратора.
— Мастер
Эллис, — сказал он, — вы помышляете только о мести. Ну что ж, вам так
и подобает. Но у нас, у ваших бедных братьев по зеленому лесу, никогда не было
ни земель, ни друзей, и нам оплакивать нечего; мы люди маленькие и помышляем мы
не о мести, а о прибыли. Самой сладкой мести в мире мы предпочтем благородное
золото и мех с канарским вином.
— Лоулесс, —
последовал ответ, — чтобы вернуться в замок Мот, сэр Дэниэл должен пройти
через лес. Мы позаботимся о том, чтобы этот путь обошелся ему дороже всякой
битвы. Все знатные друзья его разбиты, и никто ему не поможет. Мы окружим
старого лиса со всех сторон, и он погибнет. Это жирная добыча! Ее хватит на
обед нам всем.
— Много
я уже едал таких обещанных обедов, — сказал Лоулесс. — Но готовить их
— дело трудное, добрый мастер Эллис, можно обжечься. А чем мы занимаемся в
ожидании этого жирного обеда? Мы мастерим черные стрелы, мы сочиняем стишки, мы
пьем чистую холодную воду — пренеприятный напиток.
— Ты
неверный человек, Уилл Лоулесс. От тебя все еще пахнет монастырской кладовой. Жадность
погубит тебя, — ответил Эллис. — Мы забрали двадцать фунтов у
Эппльярда. Мы забрали семь марок у гонца вчера ночью. Третьего дня мы забрали
пятьдесят у купца…
— А
сегодня, — сказал один из молодцов, — я остановил возле Холивуда
жирного торговца индульгенциями. Вот его кошелек.
Эллис
пересчитал содержимое кошелька.
— Сто
шиллингов! — проворчал он. — Дурак, у него наверняка гораздо больше
было спрятано в туфлях или вшито в капюшон. Ты младенец. Том Кьюкоу, ты упустил
рыбку.
Тем
не менее Эллис небрежно сунул кошелек себе в карман. Он стоял, опираясь на
"рогатину, и разглядывал своих товарищей. Они жадно глотали похлебку из
оленины, запивая ее элем. День выдался удачный, им повезло; однако их ждали
срочные дела, и они не мешкали над едой. Те, кто пришел первым, уже отобедали и
либо повалились в траву и тотчас заснули, как сытые удавы, либо болтали между
собой, либо приводили оружие в порядок. Один весельчак поднял рог с элем и
запел:
Привольно весной под сенью
лесной!
Как запах жаркого хорош,
Как весел и дружен приятельский
ужин,
Когда "ты оленя убьешь!
Дождешься дождей, холодных ночей,
Короткого зимнего дня, -
С гульбой попрощайся, домой
возвращайся,
Сиди до весны у огня.
Мальчики
лежали и слушали. Ричард снял свой арбалет и держал наготове железный крючок,
чтобы натянуть тетиву. Они не смели шевельнуться; вся эта сцена из лесной жизни
прошла перед их глазами, будто в театре. Но тут внезапно наступил антракт:
раздался пронзительный свист, затем громкий треск, и обломки стрелы упали к
ногам мальчиков. Над тем самым местом, где они притаились, высилась труба;
ее-то, верно, и избрал своею мишенью невидимый стрелок — быть может, это был
часовой, которого они видели на сосне.
Мэтчем
тихонько вскрикнул; даже Дик вздрогнул и выронил крючок. Но людей, сидевших на
полянке, стрела эта не испугала; для них она была условным сигналом, которого
они давно ожидали. Они все разом вскочили на ноги, затягивая пояса, проверяя
тетивы, вытаскивая из ножен мечи и кинжалы. Эллис поднял руку; лицо его
озарилось неукротимой энергией, белки глаз ярко сверкали на загорелом лице.
— Ребята, —
сказал он, — вы все знаете свое дело. Пусть ни одна душа не выскользнет живой
из ваших рук! Эппльярд — это был всего только глоток виски перед обедом; а
сейчас начнется самый обед. Я должен отомстить за троих: за Гарри Шелтона, за
Саймона Мэлмсбэри и… — тут он ударил себя кулаком в широкую грудь, — и за
Эллиса Дэкуорта. И, клянусь небом, я отомщу!
Какой-то
человек, раскрасневшийся от быстрого бега, продрался сквозь кусты и выбежал на
поляну.
— Это
не сэр Дэниэл! — проговорил он, тяжело дыша. — Их всего семь человек.
Стрела долетела до вас?
— Только
что, — ответил Эллис.
— Черт
побери! — выругался прибежавший. — То-то мне показалось, что я слышу
ее свист. Вот я и остался без обеда.
В
один миг весь отряд «Черной стрелы» покинул поляну перед разрушенным домом;
котел, затухавший костер да оленья туша на кусте боярышника — вот и все, что от
них осталось.
|
