ГЛАВА
ВТОРАЯ
НА
БОЛОТЕ
Часу
в шестом майского утра Дик подъехал к болоту, через которое пролегал его путь к
замку Мот. Сияло голубое небо; веселый ветер дул шумно и ровно; крылья ветряных
мельниц быстро кружились; ивы, склоненные над болотом, колыхались под ветром и
внезапно светлели, словно пшеница. Дик всю ночь провел в седле, но сердце у
него было здоровое, тело крепкое, и он бодро продолжал свой путь.
Тропинка
мало-помалу спускалась все ниже, все ближе к топям; где-то далеко позади на
холме возле Кэттли высилась мельница, и так же далеко впереди маячили верхушки
Танстоллского леса. По обе стороны тропинки колыхались на ветру ивы и камыши;
лужи пенились под ветром; предательские трясины, зеленые, как изумруд,
поджидали и заманивали неосторожного путника. Тропа шла напрямик через топь;
это была очень древняя тропа, ее проложили еще римские солдаты; с тех пор
прошли века, и во многих местах ее залили стоячие воды болота.
Отъехав
на милю от Кэттли, Дик приблизился как раз к такому месту; тропа здесь заросла
ивой и камышом, и это хоть кого могло сбить с толку. Да и трясина была здесь
шире, чем всюду; человек, не знакомый с этими местами, легко мог попасть в
беду. У Дика сжалось сердце, когда он вспомнил о мальчике, которому он так
невразумительно объяснил дорогу. За себя он не беспокоился; взглянув назад,
туда, где вертящиеся крылья ветряной мельницы отчетливо чернели на голубом
небе, и вперед, на возвышенность, покрытую Тэнстоллским лесом, он уверенно
поехал напрямик, хотя конь его погрузился в воду по колена.
Уже
половина трясины была позади, и он уже видел сухую тропинку, бегущую вверх, как
вдруг справа от себя он услышал плеск воды и заметил провалившуюся по брюхо в
тину серую лошадь, которая отчаянно билась. Словно почуяв приближение помощи,
она вдруг пронзительно заржала. Ее налившийся кровью глаз был полон безумного
страха; она барахталась в трясине, и тучи насекомых кружились над нею.
«Неужели
несчастный мальчишка погиб? — подумал Дик. — Это его лошадь. Славная
серая лошадь! Как печально ты смотришь на меня, милая! Я сделаю для тебя все,
что возможно. Я не оставлю тебя медленно тонуть, вершок за вершком!»
Он
натянул арбалет и всадил в голову лошади стрелу.
Совершив
это исполненное сурового милосердия дело, Дик двинулся дальше. На душе у него
было невесело. Он пристально смотрел по сторонам, надеясь найти хоть след того
мальчика, которого направил на эту дорогу.
«Нужно
было рассказать ему все гораздо подробнее, — думал он. — Боюсь, он
погиб в болоте».
Вдруг
кто-то окликнул его по имени, и, глянув через плечо, Дик увидел лицо мальчика,
смотревшего на него из камышей.
— Ты
здесь! — воскликнул Дик, останавливая лошадь. — Ты так забился в
камыши, что я чуть не, проехал мимо. Я видел твою лошадь; ее затянуло в
трясину, и я избавил ее от мучений. Клянусь небом, если бы ты был добрее, ты
сам бы ее пристрелил. Ну" вылезай. Тут тебя никто не обидит.
— Добрый
мальчик, у меня нет никакого оружия; да мне и не нужно оружия, потому что я все
равно не умею им пользоваться, — ответил беглец, выходя на тропинку.
— Как
ты смеешь называть меня мальчиком? — крикнул Дик. — Я, наверное,
старше тебя.
— Прости
меня, добрый мастер Шелтон, — сказал беглец. — Я вовсе не хотел тебя
обидеть. Напротив, я хочу просить тебя о помощи, так как я попал в беду, сбился
с дороги, потерял плащ и своего бедного коня. У меня есть хлыст и шпоры, а
ехать не на чем. А главное, — прибавил он, оглядев свою одежду, — я
такой грязный!
— Вздор! —
воскликнул Дик. — Подумаешь, искупался — что же тут такого! Кровь ран и
грязь странствий только украшают мужчину.
— Если
так, я предпочитаю мужчин без украшений, — ответил мальчик. — Но что
мне делать? Прошу тебя, добрый мастер Ричард, дай мне совет. Если я не доберусь
до Холивуда, я погиб.
— Я
дам тебе не только совет, — сказал Дик, слезая с лошади. — Я дам тебе
своего коня, а сам побегу рядом. Когда я устану, мы поменяемся. Так будет
скорее.
Мальчик
сел на коня, и они двинулись в путь, невольно замедляя ход из-за неровностей трясины.
Дик шагал рядом с мальчиком, положив руку ему на колено.
— Как
тебя зовут? — спросил Дик.
— Зови
меня Джон Мэтчем, — ответил мальчик.
— А
что тебе нужно в Холивуде? — спросил Дик.
— Я
спасаюсь от обидчика, — сказал Джон Мэтчем. — Добрый аббат Холивуда всегда
защищает слабых.
— А
как ты попал к сэру Дэниэлу, мастер Мэтчем? — спросил Дик.
— Он
захватил меня силой, — ответил Джон Мэтчем. — Он выкрал меня из моего
родного дома, одел меня в этот наряд, вез меня так долго, что у меня чуть не
разорвалось сердце, насмехался так, что я чуть не плакал. А когда мои друзья
погнались за нами, он посадил меня к себе за спину, чтобы их стрелы попали в
меня! Одна из них ранила меня в ногу, и теперь я слегка хромаю. Но придет день
суда, и он заплатит за все!
— Уж
не надеешься ли ты попасть в луну из арбалета? — сказал Дик. — Он
храбрый рыцарь, и рука у него железная. И если он догадается, что я помог тебе
удрать, мне будет плохо.
— Бедный
мальчик! — сказал Джон Мэтчем. — Он твой опекун, я знаю. По его
словам, он и мой опекун тоже. Он, кажется, купил право на устройство моего
брака. Я в этом плохо разбираюсь, но у него есть какойто повод притеснять меня.
— Ты
опять называешь меня мальчиком! — сказал Дик.
— А
разве ты хочешь, чтобы я тебя называл девочкой, добрый Ричард? — спросил
Мэтчем.
— Только
не девочкой, — ответил Дик. — Я девчонок терпеть не могу!
— Ты
говоришь, как мальчишка, — сказал Джон Мэтчем. — Ты гораздо более
думаешь о девчонках, чем хочешь сознаться.
— Вот
уж нет! — решительно сказал Дик. — О девчонках я никогда и не
вспоминаю. Черт с ними! Я люблю охоту, сражения, пиры, я люблю веселую жизнь в
лесах. А девчонки на такие дела не годятся. Была, впрочем, одна не хуже
мужчины. Но ее, бедняжку, сожгли, как ведьму, за то, что она вопреки природе
одевалась по-мужски.
Мастер
Мэтчем набожно перекрестился и прошептал молитву.
— Что
ты делаешь? — спросил Дик.
— Молюсь
за ее душу, — ответил Мэтчем дрогнувшим голосом.
— За
душу ведьмы? — воскликнул Дик. — Ну что ж, молись за нее. Это была
лучшая девушка в Европе, и звали ее Жанна д'Арк. Старый Эппльярд-лучник
рассказывал, как удирал от нее, словно от нечистой силы. Это была храбрая
девушка.
— Если
ты не любишь девушек, добрый мастер Ричард, — возразил Мэтчем, — ты
не настоящий мужчина. Ибо господь нарочно разделил род человеческий на две
части и послал в мир любовь для ободрения мужчин и утешения женщин.
— Вздор! —
сказал Дик. — Ты много думаешь о женщинах потому, что ты молокосос, младенец!
Потвоему, я не настоящий мужчина. Ну что ж, слезай с коня, и я чем угодно —
кулаками, или мечом, или стрелой — на твоей собственной персоне покажу тебе,
мужчина я или нет.
— Я
не воин, — сказал Мэтчем поспешно. — Я вовсе не хотел тебя обидеть. Я
просто пошутил. А о женщинах я заговорил потому, что слышал, будто ты скоро
женишься.
— Я?
Женюсь? — воскликнул Дик. — Первый раз слышу! На ком же я женюсь?
— На
Джоанне Сэдли, — ответил Мэтчем, краснея. — Это затея сэра Дэниэла.
Эта свадьба ему выгодна: он получит деньги и жениха и невесты. Мне говорили,
что несчастная девушка горько плачется на судьбу. Не знаю, быть может, она так
же, как ты, питает отвращение к брачной жизни, а может быть, ей просто не
нравится жених.
— От
свадьбы, как от смерти, никуда не уйдешь, — проговорил Дик покорно. —
Так она убивается, говоришь? Видишь, какие бестолковые эти девчонки! Убивается,
хотя ни разу меня не видела. Разве я убиваюсь? Нисколько. Если мне придется
жениться, я плакать не стану… Ты знаешь ее? Расскажи мне, какая она. Красавица
или урод? И какой у нее нрав: добрый или сварливый?
— А
не все ли тебе равно? — сказал Мэтчем. — Если нужно жениться, ты
женишься. Какое тебе дело, урод она или красавица? Это все пустяки. Ты ведь не
молокосос, мастер Ричард. Если тебе придется жениться, ты плакать не станешь.
— А
ты умеешь поддеть! — ответил Шелтон. — Разумеется, мне все равно.
— Приятный
муж будет у твоей жены! — сказал Мэтчем.
— У
нее будет такой муж, какого ей сулило небо, — возразил Дик. — Я не
лучше других и не хуже.
— Несчастная
девушка! — воскликнул Мэтчем.
— Чем
же она такая несчастная? — спросил Дик.
— Она
выходит замуж за человека, сделанного из дерева, — сказал Мэтчем. — О
горе! Деревянный муж!
— Я,
вероятно, действительно сделан из дерева, — сказал Дик, — раз ты
едешь на моем коне, а я иду пешком. Но если из дерева, так из хорошего.
— Добрый
Дик, прости меня! — воскликнул Мэтчем. — Я пошутил. У тебя самое
доброе сердце во всей Англии! Прости меня, милый Дик!
— Вздор, —
сказал Дик, смущенный пылкостью своего товарища. — Ты меня ничуть не
обидел. Я, хвала святым, не обидчив.
Ветер
дул им в спину и внезапно донес до них резкий звук трубы; это трубил трубач
сэра Дэниэла.
— Тише! —
сказал Дик. — Труба!
— Ах! —
сказал Мэтчем. — Они заметили, что я удрал, а у меня нет коня!
Он
смертельно побледнел.
— Не
трусь! — ответил Дик. — Ты их здорово обогнал, а до перевоза уже
рукой подать. Это у меня нет коня, а не у тебя.
— Увы,
меня поймают! — воскликнул беглец. — Дик, добрый Дик, помоги мне!
— А
разве я тебе не помогаю? — сказал Дик. — Мне жаль тебя, только уж
очень ты труслив. Слушай же, Джон Мэтчем, — если тебя действительно зовут
Джон Мэтчем: я, Ричард Шелтон даю слово доставить тебя невредимым в Холивуд. Да
покинут меня святые, если я покину тебя. Ободрись, сэр Трус. Дорога уже
становится лучше. Пришпорь коня. Скорей! Скорей! Обо мне не заботься: я бегаю,
как олень.
Конь
бежал крупной рысью, но Дик без труда поспевал за ним; так миновали они болото
и добрались до хижины перевозчика на берегу реки.
|
