ГЛАВА
ВТОРАЯ
ДВЕ
КЛЯТВЫ
Сэр
Дэниэл был в зале; он сердито расхаживал перед камином, ожидая Дика. Кроме сэра
Дэниэла, в зале находился один только сэр Оливер, который скромно сидел в углу,
перелистывая требник и бормоча молитвы.
— Вы
меня звали, сэр Дэниэл? — спросил молодой Шелтон.
— Да,
я тебя звал, — ответил рыцарь. — Что это за слухи дошли до моих ушей?
Неужели я так плохо опекал тебя, что ты перестал мне доверять? Или, быть может,
ты хочешь перейти на сторону моих врагов, потому что я потерпел неудачу?
Клянусь небом, ты не похож на своего отца! Отец твой был верен своим друзьям и
в хорошую погоду и в ненастье… А ты, Дик, видимо, друг на погожий день и теперь
ищешь случая отделаться от своих друзей.
— Простите,
сэр Дэниэл, но это не так, — твердо сказал Дик. — Я предан и верен
всем, кому обязан преданностью и верностью. И прежде чем начать другой
разговор, я хочу поблагодарить вас и сэра Оливера. Вы оба больше всех имеете
прав на меня. Я был бы собакой, если бы забыл об этом.
— Говорить
ты умеешь, — сказал сэр Дэниэл.
И,
внезапно рассвирепев, продолжал:
— Благодарность
и верность — это слова, Дик Шелтон. Мне нужны не слова, а дела. В этот час,
когда мне грозит опасность, когда имя мое запятнано, когда земли мои конфискованы,
когда леса полны людей, которые алчут и жаждут моей гибели, — где твоя
благодарность, где верность? У меня остался маленький отряд преданных людей. А
ты отравляешь им сердца коварными нашептываниями. Это что же — благодарность?
Или верность? Уволь меня от такой благодарности! Но чего же ты хочешь? Говори!
Мы на все готовы дать тебе ответ. Если ты что-нибудь имеешь против меня, скажи
об этом прямо.
— Сэр, —
ответил Дик, — я был младенцем, когда погиб мой отец. До моего слуха
дошло, что он был бесчестно убит. До моего слуха дошло — я ничего не хочу
утаивать, — что вы принимали участие в его гибели. И я должен откровенно
вам объявить, что не могу чувствовать себя спокойным и не могу помогать вам,
пока не разрешу всех своих сомнений.
Сэр
Дэниэл опустился на скамью. Он подпер подбородок рукою и пристально глянул Дику
в лицо.
— И
ты полагаешь, что я способен, убив человека, сделаться опекуном его
сына? — спросил он.
— Простите
меня, если ответ мой будет недостаточно вежливым, — сказал Дик. — Но
ведь вы отлично знаете, что быть опекуном очень выгодно. Разве все эти годы вы
не пользовались моими доходами и не управляли моими людьми? Разве вы не
рассчитываете получить деньги за мой будущий брак? Не знаю, сколько вы за него
получите, но кое-какой доход он вам принесет. Еще раз прошу прощения, но, если
вы способны были на такую низость, как убийство доверившегося вам человека,
отчего же не предположить, что вы могли совершить и другую низость, меньшую,
чем первая?
— В
твоем возрасте я не был таким подозрительным, — сурово сказал сэр
Дэниэл. — А сэр Оливер, священник, как он мог оказаться виновным в таком
деле?
— Собака
бежит туда, куда ей велит хозяин, — сказал Дик. — Всем известно, что
этот священник — ваше послушное орудие. Я, может быть, говорю слишком вольно, но
сейчас, сэр Дэниэл, не время любезничать. На мои откровенные вопросы я хочу
получить откровенные ответы. А вы мне ничего не отвечаете! Вы, вместо того
чтобы отвечать, задаете мне вопросы. Предупреждаю вас, сэр Дэниэл: таким путем
вы не разрешаете моих сомнений, а только поддерживаете их.
— Я
дам тебе откровенный ответ, мастер Ричард, — сказал рыцарь. — Я был
бы неискренен, если бы скрыл, что ты разгневал меня. Но даже в гневе я хочу
быть справедливым. Приди ко мне с этими вопросами, когда ты достигнешь совершеннолетия
и руки мои не будут больше связаны опекунством над тобой. Приди ко мне тогда, и
я дам тебе ответ, какого ты заслуживаешь, — кулаком в зубы. До тех пор у
тебя есть два выхода: либо возьми назад свои оскорбления, держи язык за зубами
и сражайся за человека, который кормил тебя и сражался за тебя, когда ты был
мал, либо — дверь открыта, леса полны моих врагов — ступай!
Энергия,
с какой были произнесены эти слова, взгляд, которым они сопровождались, —
все это поколебало Дика. Однако он не мог не заметить, что не получил ответа на
свой вопрос.
— Я
от всей души хочу поверить вам, сэр Дэниэл, — сказал он. — Убедите
меня, что вы не принимали участие в убийстве моего отца.
— Удовлетворит
ли тебя мое честное слово. Дик? — спросил рыцарь.
— Да, —
ответил мальчик.
— Даю
тебе честное слово, клянусь тебе вечным блаженством моей души и тем ответом, который
мне придется дать богу за все мои дела, что я ни прямо, ни косвенно не повинен
в смерти твоего отца!
Он
протянул Дику свою руку, и Дик пылко пожал ее. Оба они не заметили, как
священник, услышав эту торжественную и лживую клятву, даже привстал от ужаса и
отчаяния.
— Ах, —
воскликнул Дик, — пусть ваше великодушие поможет вам простить меня! Какой
я негодяй, что позволил сомнению закрасться в мою душу! Но теперь уж я больше
никогда сомневаться в вас не буду.
— Я
прощаю тебя, Дик, — сказал сэр Дэниэл. — Ты еще не знаешь света, ты
еще не знаешь, какое гнездо сплела в нем клевета.
— Я
тем более достоин порицания, — прибавил Дик, — что клеветники
обвиняли не столько вас, сколько сэра Оливера…
При
этих словах он обернулся к священнику и вдруг оборвал свою речь на полуслове.
Этот высокий, румяный, толстый и важный человек был совершенно раздавлен:
румянец исчез с его лица, руки и ноги дрожали, губы шептали молитвы. Едва Дик
устремил на него взор, как он пронзительно вскрикнул и закрыл лицо руками.
Сэр
Дэниэл кинулся к нему и в бешенстве схватил его за плечо. И все подозрения Дика
разом проснулись снова.
— Пусть
сэр Оливер тоже даст клятву, — сказал он. — Ведь это его и обвиняют в
убийстве моего отца.
— Он
даст клятву, — сказал рыцарь.
Сэр
Оливер молча замахал на него руками.
— Клянусь
небом, вы дадите клятву! — закричал сэр Дэниэл вне себя от
бешенства. — Клянитесь здесь, на этой книге! — продолжал он, подняв с
пола упавший требник. — Что? Вы заставляете меня сомневаться в вас!
Клянитесь! Я приказываю.
Но
священник не мог произнести ни слова. Его душил ужас: он одинаково боялся и
сэра Дэниэла и клятвопреступления.
В
это мгновение черная стрела, пробив узорное стекло высокого окна, влетела в
залу и, трепеща, вонзилась в самую середину обеденного стола.
Громко
вскрикнув, сэр Оливер рухнул без сознания на устланный камышом пол. Рыцарь же
вместе с Диком кинулся во двор, а оттуда по винтовой лестнице на зубчатую
башню. Все часовые были на посту. Солнце спокойно озаряло зеленые луга, над
которыми кое-где возвышались купы деревьев и лесистые холмы, замыкавшие
горизонт. Никого не было видно.
— Откуда
прилетела стрела? — спросил рыцарь.
— Вон
из тех деревьев, сэр Дэниэл, — ответил часовой.
Рыцарь
задумался. Потом повернулся к Дику.
— Дик, —
сказал он, — присмотри за этими людьми, я поручаю их тебе. А священника,
если он не заверит меня в своей неповинности, я призову к ответу. Я начинаю
разделять твои подозрения. Он даст клятву, ручаюсь тебе, а если не даст, мы
признаем его виновным.
Дик
ответил довольно холодно, и рыцарь, окинув его испытующим взглядом, поспешно вернулся
в залу. Прежде всего от осмотрел стрелу. Никогда еще не видал он таких стрел.
Он взял ее в руки и стал вертеть; мрачный цвет ее вселял невольный страх. На
ней была надпись, только три слова: «Зверь в норе».
— Значит,
они знают, что я дома, — проговорил он. — В норе! Но у них нет
собаки, которая могла бы выгнать меня отсюда.
Сэр
Оливер очнулся и с трудом поднялся на ноги.
— Увы,
сэр Дэниэл, — простонал он, — вы дали страшную клятву. Теперь вы
прокляты во веки веков!
— Да,
болван, — сказал рыцарь, — я дал скверную клятву, но ты дашь клятву
еще хуже. Ты поклянешься святым крестом Холивуда. Смотри же, придумай слова
повнушительней. Ты дашь клятву сегодня же вечером.
— Да
просветит бог ваш разум! — ответил священник. — Да отвратит он ваше
сердце от такого беззакония!
— Послушайте,
добрейший отец, — сказал сэр Дэниэл, — если вас беспокоит ваше благочестие,
мне говорить с вами не о чем. Поздненько, однако, вспомнили вы о благочестии.
Но если у вас осталась хоть капля разума, слушайте меня. Этот мальчишка
раздражает меня, как оса. Он мне нужен, потому что я хочу воспользоваться
выгодами от его брака. Но говорю вам прямо: если он будет надоедать мне, он
отправится к своему отцу. Я приказал переселить его в комнату над часовней.
Если вы дадите хорошую, основательную клятву в вашей невиновности, все будет
хорошо: мальчик немного успокоится, и я пощажу его. Но если вы задрожите, или побледнеете,
или запнетесь, он не поверит вам — и тогда он умрет. Вот о чем вам нужно
думать.
— В
комнату над часовней! — задыхаясь, проговорил священник.
— В
ту самую, — подтвердил рыцарь. — Итак, если вы желаете спасти его,
спасайте. Если ж нет, будь повашему, убирайтесь отсюда и оставьте меня в покое!
Будь я человек вспыльчивый, я давно уже проткнул бы вас мечом за вашу
нестерпимую трусость и глупость. Ну, сделали выбор? Отвечайте!
— Я
сделал выбор, — ответил священник. — Да простит меня бог, я выбираю
зло ради добра. Я дам клятву, чтобы спасти мальчишку.
— Так-то
лучше! — сказал сэр Дэниэл. — Позовите его, да поскорей. Вы
останетесь с ним наедине. Но я глаз с вас не спущу. Я буду здесь, в тайнике.
Рыцарь
приподнял ковер, висевший на стене, и шагнул за него. Раздался звон щелкнувшей
пружины, затем скрип ступенек.
Сэр
Оливер, оставшись один, испуганно поглядел на завешенную ковром стену и перекрестился
с тоской и ужасом во взоре.
— Коль
скоро его поселили в комнате над часовней, — пробормотал он, — я
должен спасти его даже ценой моей души.
Три
минуты спустя явился Дик, приведенный гонцом. Сэр Оливер стоял возле стола решительный
и бледный.
— Ричард
Шелтон, — сказал он, — ты потребовал у меня клятвы. Это твое
требование для меня оскорбительно, и я имею полное право тебе отказать. Но,
помня наши прежние отношения, я смягчил свое сердце; пусть будет по-твоему.
Клянусь священным крестом Холивуда, я не убивал твоего отца.
— Сэр
Оливер, — ответил Дик, — прочитав первое послание Джона Мщу-за-всех,
я не усомнился в вашей невиновности. Но теперь разрешите задать вам два
вопроса. Вы не убивали моего отца, верю. Но, быть может, вы принимали в этом
убийстве косвенное участие?
— Никакого, —
сказал сэр Оливер.
И
вдруг лицо его передернулось. Он предостерегающе подмигнул Дику. И Дик понял,
что этим подмигиванием священник хочет сказать ему что-то такое, чего не смеет
произнести вслух.
Дик
взглянул на него с удивлением; потом повернулся и внимательно оглядел всю
пустую залу.
— Что
с вами? — спросил он.
— Ничего, —
ответил священник, пытаясь придать лицу спокойное выражение. — Мне дурно;
я не совсем здоров. Извини меня. Дик… мне нужно выйти… Клянусь священным
крестом Холивуда, я не предавал и не убивал твоего отца. Успокойся, добрый
мальчик. Прощай!
И
с несвойственной ему поспешностью он вышел из залы.
Внимательный
взор Дика скользил по стенам; на лице у него одно за другим отражались самые
противоречивые чувства: удивление, сомнение, подозрение, радость. Но
мало-помалу, по мере того как ум его прояснялся, подозрения победили; скоро он
был уже вполне уверен в самом худшем. Он поднял голову и вздрогнул, На ковре,
закрывавшем стену, было выткано изображение свирепого охотника. Одной рукой он
держал рог, в который трубил; в другой держал копье. Лицо у него было черное,
потому что он изображал африканца.
Вот
этот африканец и напугал Ричарда Шелтона. Солнце, ослепительно сверкавшее в
окнах залы, зашло за тучку. Как раз в это мгновение огонь в камине ярко
вспыхнул, озарив потолок и стены, которые до тех пор были окутаны полумраком. И
вдруг черный охотник мигнул глазом, как живой; и веко у него было белое.
Дик,
не отрываясь, смотрел в этот страшный глаз. При свете огня он сверкал, как
драгоценный камень; он был влажный, он был живой. Белое веко опять закрыло его
на какую-то долю секунды и опять поднялось. Затем глаз исчез.
Никакого
сомнения не оставалось. Это был живой глаз, все время наблюдавший за ним через
дырочку в ковре.
Дик
мгновенно понял весь ужас своего положения.
Все
свидетельствовало об одном и том же — и предостережения Хэтча, и подмигивания
священника, и этот глаз, наблюдавший за ним со стены. Он понял, что его
подвергли испытанию, что он снова выдал себя и что только чудо может спасти его
от гибели.
«Если
мне не удастся ускользнуть из этого дома, — подумал он, — я конченый
человек! Бедняга Мэтчем! Я завел его в змеиное гнездо!»
Он
еще раздумывал, когда вдруг явился слуга, чтобы помочь ему перетащить оружие,
одежду и книги в другую комнату.
— В
другую комнату? — переспросил Дик. — Зачем? В какую комнату?
— В
комнату над часовней, — ответил слуга.
— В
ней давно никто не жил, — сказал Дик задумчиво. — Что это за комната?
— Хорошая
комната, — ответил слуга. — Но говорят, — прибавил он, понизив
голос, — что в ней появляется привидение.
— Привидение? —
повторил Дик, холодея. — Не слыхал! Чье привидение?
Слуга
поглядел по сторонам, потом сказал еле слышным, шепотом:
— Привидение
пономаря церкви святого Иоанна.
Его
положили однажды спать в ту комнату, а наутро — фюйть! — он исчез.
Говорят, его утащил сатана; с вечера он был очень пьян.
Дик,
полный самых мрачных предчувствий, пошел за слугой.
|
