Глава XX
Шедшие
впереди принесли печальное известие раньше нас. Мы нашли всех слуг пораженными
паническим страхом. Когда мы проходили мимо комнаты миледи, дверь распахнулась
изнутри. Госпожа моя вышла к нам (за нею шел мистер Фрэнклин, напрасно стараясь
успокоить ее) совершенно вне себя от ужасного происшествия.
– Это
вы виноваты в этом! – вскричала она, грозя сыщику рукой. – Габриэль,
заплатите этому негодяю, и чтобы я не видела его больше!
Только
один сыщик из всех нас был способен сладить с нею, – ибо только он один
владел собою.
– Я
так же мало виноват в том, что произошло это горестное событие, миледи, как и
вы, – сказал он. – Если через полчаса после этого разговора вы все
еще будете настаивать на том, чтобы я оставил ваш дом, я соглашусь уехать, но
не приму деньги вашего сиятельства.
Это было
сказано очень почтительно, но в то же время и очень твердо и подействовало на
мою госпожу так же, как и на меня. Она позволила мистеру Фрэнклину увести себя
в комнату. Когда дверь затворилась за ними, сыщик взглянул на служанок со своей
обычной наблюдательностью и заметил, что, в то время как другие были просто
испуганы, Пенелопа была в слезах.
– Когда
ваш отец переоденется, – сказал он, – придите поговорить с нами в его
комнату.
Не
прошло и получаса, в которые я успел сменить свое мокрое платье на сухое и дал
переодеться сыщику, как Пенелопа пришла к нам узнать, что именно он хочет
услышать от нее. С этой минуты я, право, особенно остро почувствовал, какая у
меня добрая и послушная дочь. Я посадил ее к себе на колени и молил бога
благословить ее. Она спрятала голову на моей груди и охватила руками мою шею, и
некоторое время мы сидели в молчании. Должно быть, оба мы думали о бедной
умершей девушке. Сыщик подошел к окну и тоже молча стал смотреть в него. Я
решил, что мне следует поблагодарить его за деликатность по отношению к нам
обоим, и поблагодарил.
Пенелопа
и я были готовы отвечать ему, как только сыщик, в свою очередь, будет готов.
Когда он спросил ее, не знает ли она, что именно заставило подругу ее покончить
с собою, моя дочь ответила (как вы предвидите), что она это сделала из-за любви
к мистеру Фрэнклину Блэку.
Когда
сыщик спросил ее, говорила ли она об этом кому-нибудь другому, Пенелопа ответила:
– Я
никому не говорила об этом, жалея Розанну.
Я счел
нужным прибавить к этому несколько слов. Я сказал:
– Щадя
также мистера Фрэнклина, моя милая. Если Розанна умерла из-за любви к нему, то
случилось это без его ведома и не по его вине. Пусть себе уедет отсюда сегодня,
если он собрался уезжать; к чему напрасно огорчать его, сообщая ему истину?
Сыщик
Кафф заметил «Совершенно справедливо» и опять замолчал, сравнивая мнение Пенелопы
(как мне показалось) со своим собственным мнением, которое он оставил при себе.
Через
полчаса раздался звонок моей госпожи. Идя на зов, я встретил мистера Фрэнклина,
выходившего из кабинета тетки. Он мне передал, что леди Вериндер готова увидеть
мистера Каффа – в моем присутствии, как и прежде, – и что лично он хочет
до этого сказать сыщику два слова. Возвращаясь со мною в мою комнату, он
остановился и посмотрел на таблицу расписания поездов, висевшую в передней.
– Неужели
вы точно оставите нас, сэр? – спросил я. – Мисс Рэчель, наверно,
одумается, если вы дадите ей время.
– Она
одумается, – ответил мистер Фрэнклин, – когда услышит, что я уехал и
что она не увидит меня более.
Я думал,
что он говорит так в раздражении на мою барышню. Но это было не так. Госпожа
моя заметила, что с того самого времени, как полиция появилась в пашем доме,
одного упоминания имени мистера Фрэнклина было достаточно, чтобы заставить
Рэчель вспыхнуть от гнева. Он очень любил свою кузину и по хотел сознаться в
этом самому себе; но истина обнаружилась, когда мисс Рэчель уехала к тетке. Он
внезапно почувствовал это в тяжелую для себя минуту и тут же принял решение –
единственное решение, которое мог принять человек энергичный, – уехать из
нашего дома.
Он
говорил с сыщиком в моем присутствии. Он сказал, что миледи готова признать,
что выразилась слишком запальчиво. Он спросил, согласится ли сыщик – при таком
с ее стороны признании – принять вознаграждение и оставить дело об алмазе в том
положении, в каком оно находится. Сыщик возразил:
– Нет,
сэр, вознаграждение дается мне за исполнение моих обязанностей.
Я
отказываюсь принять его, пока не исполню моих обязанностей.
– Я
не понимаю вас, – произнес мистер Фрэнклин.
– Я
вам объясню, сэр, – ответил сыщик. – Когда я приехал сюда, то взялся
надлежащим образом раскрыть темное дело о пропаже алмаза. Сейчас я к этому
готов и только жду возможности исполнить мое обещание. Когда я представлю леди
Вериндер, в каком положении находится дело, и когда скажу ей прямо, как следует
поступить, чтобы отыскать Лунный камень, ответственность будет с меня снята.
Пусть миледи сама решит после этого, продолжать дело или нет. В случае
положительном я закопчу то, за что взялся, и приму вознаграждение.
Эти
слова мистера Каффа напомнили нам, что даже у полицейского сыщика есть достоинство,
которое он не желает утрачивать.
Точка
зрения его была настолько справедлива, что возразить было нечего.
Когда я
встал, чтобы проводить его и комнату миледи, он спросил, желает ли мистер Фрэнклин
присутствовать при разговоре. Мистер Фрэнклин ответил:
– Нет,
если только леди Вериндер сама этого не пожелает.
Он
добавил мне шепотом, когда я шел за сыщиком:
– Этот
человек будет говорить о Рэчель, а я слишком привязан к ней, чтобы слушать это
и сдержаться. Лучше мне побыть одному.
Я
оставил его в большом огорчении; он облокотился на подоконник, закрыл лицо
обеими руками, между тем как Пенелопа выглядывала из-за дверей в страстном
желании его утешить.
Тем
временем сыщик Кафф и я проследовали в комнату миледи.
|
