XXIII
Недели три после первого посещения Курнатовского Анна
Васильевна, к великой радости Елены, переселилась в Москву, в свой большой
деревянный дом возле Пречистенки, дом с колоннами, белыми лирами и венками над
каждым окном, с мезонином, службами, палисадником, огромным зеленым двором,
колодцем на дворе и собачьей конуркой возле колодца. Анна Васильевна никогда
так рано не съезжала с дачи, но в тот год у ней от первых осенних холодов
разыгрались флюсы; Николай Артемьевич, с своей стороны, окончивши курс лечения,
соскучился по жене; притом же Августина Христиановна уехала погостить к своей
кузине в Ревель; в Москву прибыло какое-то иностранное семейство, показывавшее
пластические позы, des poses plastiques, описание которых в «Московских
ведомостях» сильно возбудило любопытство Анны Васильевны. Словом, дальнейшее
пребывание на даче оказалось неудобным и даже, по словам Николая Артемьевича,
несовместным с исполнением его «предначертаний». Последние две недели
показались очень длинными Елене. Курнатовский приезжал два раза, по
воскресеньям; в другие дни он был занят. Он приезжал, собственно, для Елены, не
разговаривал больше с Зоей, которой он очень понравился. «Das ist ein Mann!»[29] — думала она про себя,
глядя на его смуглое и мужественное лицо, слушая его самоуверенные,
снисходительные речи. По ее мнению, ни у кого не было такого чудного голоса,
никто не умел так отлично произнести: «я имел чес-с-ть» или «я весьма доволен».
Инсаров не был у Стаховых, но Елена видела его раз украдкой в небольшой рощице
над Москвой-рекой, где она назначила ему свидание. Они едва успели сказать
несколько слов друг другу. Шубин возвратился в Москву вместе с Анной
Васильевной; Берсенев несколькими днями позже.
Инсаров сидел у себя в комнате и в третий раз перечитывал
письма, доставленные ему из Болгарии с «оказией»; по почте их боялись посылать.
Он был очень встревожен ими. События быстро развивались на Востоке; занятие
княжеств русскими войсками волновало все умы; гроза росла, слышалось уже веяние
близкой, неминуемой войны. Кругом занимался пожар, и никто не мог предвидеть,
куда он пойдет, где остановится; старые обиды, давние надежды — все зашевелилось.
Сердце Инсарова сильно билось: и его надежды сбывались. «Но не рано ли? не
напрасно ли? — думал он, стискивая руки. — Мы еще не готовы. Но так и
быть! Надо будет ехать».
Что-то слегка зашумело за дверью, она быстро распахнулась —
и в комнату вошла Елена.
Инсаров затрепетал весь, бросился к ней, упал перед нею на
колени, обнял ее стан и крепко прижался к нему головой.
— Ты меня не ждал? — заговорила она; едва переводя
дух. (Она быстро взбежала по лестнице.) — Милый! милый! — Она положила ему
обе руки на голову и оглянулась. — Так вот где ты живешь? Я тебя скоро
нашла. Дочь твоего хозяина меня проводила. Мы третьего дня переехали. Я хотела
тебе написать, но подумала, лучше я сама пойду. Я к тебе на четверть часа.
Встань, запри дверь.
Он поднялся, проворно запер дверь, воротился к ней и взял ее
за руки. Он не мог говорить; радость его душила. Она с улыбкой глядела ему в
глаза… в них было столько счастия… Она застыдилась.
— Постой, — сказала она, ласково отнимая у него
руки, — дай мне шляпу снять.
Она развязала ленты шляпы, сбросила ее, спустила с плеч
мантилью, поправила волосы и села на маленький, старенький диванчик. Инсаров не
шевелился и глядел на нее, как очарованный.
— Сядь же, — проговорила она, не поднимая на него
глаз и указывая ему на место возле себя.
Инсаров сел, но не на диван, а на пол, у ее ног.
— На, сними с меня перчатки, — промолвила она
неровным голосом. Ей становилось страшно.
Он принялся сперва расстегивать, потом стаскивать одну
перчатку, стащил ее до половины и жадно прильнул губами к забелевшей под нею
тонкой и нежной кисти.
Елена вздрогнула и хотела отслонить его другой рукою, он
начал целовать другую руку. Елена потянула ее к себе, он откинул голову, она
посмотрела ему в лицо, нагнулась — и губы их слились…
Прошло мгновение… Она вырвалась, встала, шепнула: «Нет,
нет», — и быстро подошла к письменному столу.
— Ведь я здесь хозяйка, для меня не должно быть у тебя
тайны, — проговорила она, стараясь казаться беспечной и становясь к нему
спиной. — Сколько бумаг! Это что за письма?
Инсаров наморщил брови.
— Эти письма? — промолвил он, вставая с
полу. — Ты можешь их прочесть.
Елена повертела их в руке.
— Их так много, и они так мелко написаны, а я сейчас
должна уйти… Бог с ними! Не от соперницы?.. Да они и не по-русски, —
прибавила она, перебирая тонкие листы.
Инсаров приблизился к ней и коснулся ее стана. Она вдруг
обернулась к нему, светло ему улыбнулась и оперлась на его плечо.
— Эти письма из Болгарии, Елена; друзья мне пишут, они
меня зовут.
— Теперь? Туда?
— Да… теперь. Пока еще время, пока проехать можно.
Она вдруг бросила ему обе руки вокруг шеи.
— Ведь ты меня возьмешь с собой?
Он прижал ее к сердцу.
— О моя, милая девушка, о моя героиня, как ты
произнесла это слово! Но не грешно ли, не безумно ли мне, мне, бездомному,
одинокому, увлекать тебя с собою… И куда же!
Она зажала ему рот.
— Тсс… или я рассержусь и никогда больше не приду к
тебе. Разве не все решено, не все кончено между нами? Разве я не твоя жена?
Разве жена расстается с мужем?
— Жены не идут на войну, — промолвил он с
полупечальной улыбкой.
— Да, когда они могут остаться. А разве я могу остаться
здесь?
— Елена, ты ангел!.. Но подумай, мне, может быть,
придется выехать из Москвы… через две недели. Мне уже нельзя помышлять ни об
университетских лекциях, ни об окончании работ.
— Что же такое? — перебила Елена. — Ты должен
скоро ехать? Да хочешь ли, я теперь же, сейчас, сию минуту останусь у тебя, с
тобой навсегда, и домой не вернусь, хочешь? Поедем сейчас, хочешь?
Инсаров с удвоенною силой заключил ее в свои объятия.
— Так пусть же бог накажет меня, — воскликнул
он, — если я делаю дурное дело! С нынешнего дня мы соединены навек!
— Я остаюсь? — спросила Елена.
— Нет, моя чистая девушка; нет, мое сокровище. Ты
сегодня вернешься домой, но будь готова. Это дело нельзя разом сделать; надо
хорошенько все обдумать. Тут нужны деньги, паспорт…
— Деньги у меня есть, — перебила Елена, —
восемьдесят рублей.
— Ну, это не много, — заметил Инсаров, — а
все годится.
— Да я могу достать, я займу, я попрошу у мамаши… Нет,
я у ней просить не буду… Да можно часы продать… У меня серьги есть, два
браслета… кружево.
— Не в деньгах дело, Елена; паспорт, твой паспорт, как
с этим быть?
— Да, как с этим быть? А непременно нужен паспорт?
— Непременно.
Елена усмехнулась.
— Что мне в голову пришло! Помнится, я была еще
маленькая… У нас ушла горничная. Ее поймали, простили, и она долго жила у нас…
а все-таки все ее величали: Татьяна беглая. Не думала я тогда, что и я, может
быть, буду беглая, как она.
— Елена, как тебе не стыдно!
— А что? Конечно, лучше поехать с паспортом. Но если
нельзя…
— Это мы все уладим после, после, погоди, —
промолвил Инсаров. — Дай мне только осмотреться, дай подумать. Мы обо всем
переговорим с тобой как следует. А деньги есть и у меня.
Елена отвела рукой волосы, падавшие на его лоб.
— О Дмитрий! как нам весело будет ехать вдвоем!
— Да, — сказал Инсаров, — а там, куда мы
приедем…
— Что ж? — перебила Елена, — разве умирать
вдвоем тоже не весело? Да нет, зачем умирать? Мы будем жить, мы молоды. Сколько
тебе лет? Двадцать шесть?
— Двадцать шесть.
— А мне двадцать. Еще много времени впереди. А! ты
хотел убежать от меня? Тебе не нужно было русской любви, болгар! Посмотрим
теперь, как ты от меня отделаешься! Но что бы было с нами, если б я тогда не
пошла к тебе!
— Елена, ты знаешь, что заставляло меня удаляться.
— Знаю: ты полюбил а испугался. Но неужели ты не
подозревал, что и тебя любили?
— Честью клянусь, Елена, нет.
Она быстро и неожиданно его поцеловала.
— Вот за это-то я тебя и люблю. А теперь прощай.
— Ты не можешь больше остаться? — спросил Инсаров.
— Нет, мой милый. Ты думаешь, мне легко было уйти
одной? Четверть часа давно минуло. — Она надела мантилью и шляпу. — А
ты приходи к нам завтра вечером. Нет, послезавтра. Будет натянуто, скучно, да
делать нечего: по крайней мере, увидимся. Прощай. Выпусти меня. — Он обнял
ее в последний раз. — Ай! смотри, ты мою цепочку сломал. О мой неловкий!
Ну, ничего. Тем лучше. Я пройду на Кузнецкий моет, отдам ее в починку. Если
меня спросят, я скажу, что была на Кузнецком мосту. — Она взялась за ручку
двери. — Кстати, я тебе и забыла сказать: мусье Курнатовский, вероятно, на
днях сделает мне предложение. Но я сделаю ему… вот что. — Она приставила
большой палец левой руки к кончику носа и поиграла остальными пальцами на воздухе. —
Прощай. До свидания. Теперь я дорогу знаю… А ты не теряй времени…
Елена открыла немножко дверь, прислушалась, обернулась к
Инсарову, кивнула головой и выскользнула из комнаты.
С минуту стоял Инсаров перед затворившеюся дверью и тоже
прислушивался. Дверь внизу на двор стукнула. Он подошел к дивану, сел и закрыл
глаза рукой. С ним еще никогда ничего подобного не случалось. «Чем заслужил я
такую любовь? — думал он. — Не сон ли это?»
Но тонкий запах резеды, оставленный Еленой в его бедной,
темной комнатке, напоминал ее посещение. Вместе с ним, казалось, еще оставались
в воздухе и звуки молодого голоса, и шум легких, молодых шагов, и теплота и
свежесть молодого девственного тела.
|
