XIV
На следующий день, часу во втором, Елена стояла в саду перед
небольшою закуткой, где у ней воспитывались два дворовые щенка. (Садовник нашел
их заброшенными под забором и принес их барышне, про которую ему сказали прачки,
что она, мол, всяких зверей и скотов жалует. Он не ошибся в расчете: Елена дала
ему четвертак.) Она заглянула в закутку, убедилась, что щенки живы и здоровы и
что солому им постлали свежую, обернулась и чуть не вскрикнула: прямо к ней, по
аллее, шел Инсаров, один.
— Здравствуйте, — промолвил он, приближаясь к ней
и снимая картуз. Она заметила, что он точно сильно загорел в последние три
дня. — Я хотел прийти сюда с Андреем Петровичем, да он что-то замешкался;
вот я и отправился без него. В доме у вас никого нет: все спят или гуляют, я и
пришел сюда.
— Вы как будто извиняетесь, — отвечала
Елена. — Это совсем не нужно. Мы все очень рады вас видеть… Сядемте тут на
скамейке, в тени.
Она села. Инсаров поместился возле нее.
— Вас, кажется, дома не было это время? — начала
она.
— Да, — отвечал он, — я уходил… Вам Андрей
Петрович сказывал?
Инсаров глянул на нее, улыбнулся и начал играть картузом.
Улыбаясь, он быстро моргал глазами и выдвигал вперед губы, что придавало ему
очень добродушный вид.
— Андрей Петрович, вероятно, вам также сказал, что я
ушел с какими-то… безобразными людьми, — проговорил он, продолжая
улыбаться.
Елена немного смутилась, но тотчас почувствовала, что
Инсарову надо всегда говорить правду.
— Да, — сказала она решительно.
— Что же вы подумали обо мне? — спросил он ее
вдруг.
Елена подняла на него глаза.
— Я подумала, — промолвила она… — я подумала, что
вы всегда знаете, что делаете, и что вы ничего дурного не в состоянии сделать.
— Ну, и спасибо вам за это. Вот видите ли, Елена
Николаевна, — начал он, как-то доверчиво подсаживаясь к ней, — наших
здесь небольшая семейка; есть между нами люди малообразованные; но все крепко
преданы общему делу. К несчастию, без ссор нельзя, а меня все знают, верят мне;
вот и позвали меня разобрать одну ссору. Я отправился.
— Далеко отсюда?
— Я за шестьдесят верст ездил, в Троицкий посад. Там,
при монастыре, тоже есть наши. По крайней мера, недаром хлопотал: уладил дело.
— И трудно вам было?
— Трудно. Один все упрямился. Деньги не хотел отдать.
— Как? Из-за денег была ссора?
— Да; и деньги-то небольшие. А вы что полагали?
— И вы для таких пустяков за шестьдесят верст ездили?
Три дня потеряли?
— То не пустяки, Елена Николаевна, когда свои земляки
замешаны. Тут отказаться грех. Вы вот, я вижу, даже щенкам не отказываете в
помощи, и я вас хвалю за это. А что я время-то потерял, это не беда, потом
наверстаю. Наше время не нам принадлежит.
— Кому же?
— А всем, кому в нас нужда. Я вам все это так с
бухта-барахта рассказал, потому что я дорожу вашим мнением. Я воображаю, как
Андрей Петрович вас удивил!
— Вы дорожите моим мнением, — проговорила Елена
вполголоса, — почему?
Инсаров опять улыбнулся.
— Потому что вы хорошая барышня, не аристократка… вот и
все.
Настало небольшое молчание.
— Дмитрий Никанорович, — сказала Елена, —
знаете ли вы, что вы в первый раз со мной так откровенны?
— Как так? Мне кажется, я всегда говорил вам все, что
думал.
— Нет, это в первый раз, и я очень этому рада, и я тоже
хочу быть откровенною с вами. Можно?
Инсаров засмеялся и сказал:
— Можно.
— Предваряю вас, что я очень любопытна.
— Ничего, говорите.
— Мне Андрей Петрович много рассказывал о вашей жизни,
о вашей молодости. Мне известно одно обстоятельство, одно ужасное
обстоятельство… Я знаю, что вы ездили потом к себе на родину… Не отвечайте мне,
ради бога, если мой вопрос вам покажется нескромным, но меня мучит одна мысль…
Скажите, встретились ли вы с тем человеком…
Дыхание захватило у Елены. Ей стало и стыдно и страшно своей
смелости. Инсаров глядел на нее пристально, слегка прищурив глаза и трогая
пальцами подбородок.
— Елена Николаевна, — начал он наконец, и голос
его был тише обыкновенного, что почти испугало Елену, — я понимаю, о каком
человеке вы сейчас упомянули. Нет, я не встретился с ним, и слава богу! Я не
искал его. Я не искал его не потому, чтоб я не почитал себя вправе убить его, —
я бы очень спокойно убил его, — но потому, что тут не до частной мести,
когда дело идет о народном, общем отмщении… или нет, это слово не годится…
когда дело идет об освобождении народа. Одно помешало бы другому. В свое время
и то не уйдет. И то не уйдет, — повторил он и покачал головой.
Елена посмотрела на него сбоку.
— Вы очень любите свою родину? — произнесла она
робко.
— Это еще неизвестно, — отвечал он. — Вот
когда кто-нибудь из нас умрет за нее, тогда можно будет сказать, что он ее
любил.
— Так что, если бы вас лишили возможности возвратиться
в Болгарию, — продолжала Елена, — вам было бы очень тяжело в России?
Инсаров потупился.
— Мне кажется, я бы этого не вынес, — проговорил
он.
— Скажите, — начала опять Елена, — трудно
выучиться болгарскому языку?
— Нисколько. Русскому стыдно не знать по-болгарски.
Русский должен знать все славянские наречия. Хотите, я вам принесу болгарские
книги? Вы увидите, как это легко. Какие у нас песни! не хуже сербских. Да вот
постойте, я вам переведу одну из них. В ней говорится про… Да вы знаете ли хоть
немножко нашу историю?
— Нет, я ничего не знаю, — ответила Елена.
— Постойте, я вам принесу книжку. Вы из нее хоть
главные факты узнаете. Так слушайте же песню… Впрочем, я вам лучше принесу
написанный перевод. Я уверен, вы полюбите нас: вы всех притесненных любите.
Если бы вы знали, какой наш край благодатный! А между тем его топчут, его
терзают, — подхватил он с невольным движением руки, и лицо его
потемнело, — у нас все отняли, все: наши церкви, наши права, наши земли;
как стадо гоняют нас поганые турки, нас режут…
— Дмитрий Никанорович! — воскликнула Елена.
Он остановился.
— Извините меня. Я не могу говорить об этом
хладнокровно. Но вы сейчас спрашивали меня, люблю ли я свою родину? Что же
другое можно любить на земле? Что одно неизменно, что выше всех сомнений, чему
нельзя не верить после бога? И когда эта родина нуждается в тебе… Заметьте:
последний мужик, последний нищий в Болгарии и я — мы желаем одного и того же. У
всех у нас одна цель. Поймите, какую это дает уверенность и крепость!
Инсаров замолк на мгновение и снова заговорил о Болгарии.
Елена слушала его с пожирающим, глубоким и печальным вниманием. Когда он
кончил, она еще раз спросила его:
— Так вы ни за что не остались бы в России?
А когда он ушел, она долго смотрела ему вслед. Он в этот
день стал для нее другим человеком. Не таким она провожала его, каким встретила
его за два часа тому назад.
С того дня он стал ходить все чаще и чаще, а Берсенев все
реже. Между обоими приятелями завелось что-то странное, что они оба хорошо
чувствовали, но назвать не могли, а разъяснить боялись. Так прошел месяц.
|
