Глава VI
Ужель для
басенки пустой
Здесь
воины сидят,
И слезы
глупые ужель
Осилят
наш булат?
Генри
Макензи
Вечером
того дня, когда лорд-хранитель и его дочь были спасены от неминуемой гибели,
два незнакомца сидели в самой отдаленной комнате маленького неприметного
трактира, или, лучше сказать, харчевни, под вывеской «Лисья нора»,
находившегося в трех или четырех милях от замка Рэвенсвуд и на таком же
расстоянии от полуразрушенной башни «Волчья скала».
Одному
из собутыльников было на вид лет сорок; он был высокого роста, худощав, с горбатым
носом, черными проницательными глазами, умным и зловещим выражением лица.
Другой – коренастый, румяный и рыжеволосый – казался лет на пятнадцать моложе.
У него был открытый, решительный, веселый взгляд, а в светло-серых глазах,
придавая им живость и выразительность, горел беспечно-дерзкий огонек,
говоривший об отваге их обладателя.
На столе
красовалась фляга с вином (в те дни вино не подавали в бутылках, а разливали из
бочонков в жестяные фляги), и перед каждым стоял квайг.[12] Однако веселье не царило
за их столом. Скрестив руки, оба гостя молча смотрели друг на друга,
углубившись в собственные мысли.
Наконец
тот, что был помоложе, прервал молчание.
– Какой
черт его там задерживает? – воскликнул он. – Неужели дело не выгорело?
Зачем только вы не дали мне пойти вместе с ним?
– Каждый
сам должен мстить за нанесенную ему обиду, – ответил старший. – Мы и
так рискуем своей жизнью, ожидая его здесь.
– А
все-таки вы трус, Крайгенгельт, – сказал младший. – И многие уже
давно пришли к этому заключению.
– Но
никто еще не осмелился сказать это мне в лицо! – воскликнул Крайгенгельт,
хватаясь за шпагу. – Ваше счастье, что я не придаю значения опрометчивому
слову, а то бы… – И он замолчал, ожидая, что скажет его собеседник.
– Вы
бы… Ну, что бы вы сделали? Что же вас останавливает?
– Что
меня останавливает? – ответил Крайгенгельт, наполовину вытаскивая шпагу из
ножен и тотчас вкладывая ее обратно. – А то, что у этого клинка есть дело
поважнее, чем разить всяких вертопрахов.
– Вы
правы, – сказал молодой человек, – надо быть безмозглым хлыщом или уж
вконец сумасшедшим, чтобы надеяться на ваши прекрасные обещания доставить мне
место в ирландской бригаде. Но что делать! Все эти конфискации, особенно
последний штраф, который жаждет опустить себе в карман старый мошенник
Тернтипет, лишили меня крова и состояния. В самом деле, что у меня общего с
ирландской бригадой? Я шотландец, как мой отец, как весь наш род. А моя тетка,
леди Герништон… Не будет же она жить вечно!
– Все
это превосходно, Бакло, но она может еще долго протянуть. Что же касается
вашего отца… У него были земля и деньги, он не закладывал своих поместий, не
имел дела с ростовщиками, платил долги и жил на собственные средства.
– А
кто виноват, что я не могу жить, как он? Вы и вам подобные вконец меня
разорили, и теперь мне, конечно, придется последовать вашему жалкому примеру:
одну неделю – распространять тайные вести из Сен-Жермена, другую – распускать
слухи о восстании горцев; кормиться за счет старух якобиток, выдавая им пряди
волос из старого парика за кудри Шевалье; поддерживать приятеля в ссорах до
дуэли, а там ретироваться, – ведь политический агент не имеет права рисковать
своей жизнью из-за пустяков. И все это за кусок хлеба да за удовольствие
называть себя капитаном.
– Вы
полагаете, что говорите очень красноречиво, – сказал Крайгенгельт, –
и славно поглумились надо мной. Что ж, разве лучше подыхать с голоду или
качаться на виселице, чем вести такую жизнь, какую веду я, и то только потому,
что наш король не может в настоящую минуту прилично содержать своих слуг.
– Умереть
с голоду честнее, а виселицы вам и так не миновать. Однако никак не возьму в
толк, что вам нужно от бедного Рэвенсвуда. Денег у него не больше, чем у меня;
все оставшиеся у него земли заложены и перезаложены: доходов не хватает даже на
уплату процентов. Чем вы рассчитываете поживиться, впутываясь в его дела?
– Не
беспокойтесь, Бакло, я знаю, что делаю.
Во-первых,
он из древнего рода и отец его оказал большие услуги в тысяча шестьсот восемьдесят
девятом году, так что если удастся завербовать его, это не преминут оценить в
Сен-Жермене и Версале. Потом, да будет вам известно, молодой Рэвенсвуд не вам
чета: у него есть ум и такт, он талантлив и смел; за границей он покажет себя
как человек с головой и сердцем, который знает кое-что помимо верховой езды и
соколиной охоты. Мне почти перестали доверять, потому что я вербую людей, у
которых мозгов хватает только на то, чтобы поднять оленя да приручить сокола.
Рэвенсвуд же образован, сметлив и умен.
– И
при всех этих достоинствах он попался к вам в сети. Не сердитесь, Крайгенгельт.
Да оставьте же в покое вашу шпагу! Вы же все равно не будете драться!
Скажите-ка лучше тихо да мирно, каким образом вы сумели втереться в доверие к
Рэвенсвуду?
– Очень
просто: потворствуя его жажде мщения.
Вы
думаете, я не знаю, что Эдгар меня недолюбливает; но я выждал удобный момент и
опустил молот, когда от обид и несправедливостей мой рыцарь раскалился
докрасна. В настоящую минуту он отправился, как он выразился (а может, он и в
самом деле так думает), объясниться с сэром Уильямом Эштоном. Но поверьте, если
они встретятся и адвокат начнет оправдываться, ссылаясь на законы, Рэвенсвуд
убьет старика. Глаза у Эдгара так сверкали, что трудно было бы обмануться
относительно его намерений. Впрочем, если он и не убьет Эштона, то задаст ему
такого страха, что власти все равно обвинят нашего приятеля в покушении на
жизнь члена Тайного совета.
Таким
образом, между ним и правительством ляжет пропасть, в Шотландии ему станет
слишком жарко, Франция предложит ему убежище, и мы все вместе отправимся туда
на французском корабле «L'Espoir»,[13]
ожидающем нас близ Эймута.
– Превосходно, –
сказал Бакло. – В Шотландии меня теперь ничто не держит; если же благодаря
присутствию Рэвенсвуда нас лучше примут во Франции, то, черт возьми, пусть
будет по-вашему! Боюсь, наши собственные достоинства не обеспечат нам там
больших чинов. Будем надеяться, что, прежде чем отправиться с нами, Рэвенсвуд
не преминет всадить пулю в голову лорда-хранителя. Раз в год неплохо убивать
одного из этих сановных негодяев для острастки.
– Совершенно
справедливо, – согласился Крайгенгельт. – Пойду-ка посмотрю,
накормлены ли наши лошади и готовы ли они в дорогу: если Рэвенсвуд не
Передумал, нам нельзя будет мешкать ни секунды.
Крайгенгельт
направился к двери, но остановился на пороге и прибавил:
– Чем
бы ни кончилось это дело, Бакло, вы, надеюсь, запомнили, что я не сказал
Рэвенсвуду ни единого слова, одобряющего те глупости, которые могут взбрести
ему в голову.
– Разумеется,
ни единого слова, – ответил Бакло. – Уж кто-кто, а вы знаете, какая
опасность заключается в страшном слове – соучастник.
И тут же
вполголоса продекламировал:
– Нем
циферблат, но знак он подает
И
указует на удар убийцы.
– Что
вы там еще бормочете! – воскликнул Крайгенгельт, беспокойно оборачиваясь.
– Ничего…
Стихи… Я их слышал когда-то на сцене.
– Право,
Бакло, по-моему, вам самому следовало бы стать актером: для вас все шутка да забава.
– Я
и сам об этом подумывал. Во всяком случае, это было бы куда безопаснее, чем
разыгрывать с вами Роковой заговор. Ну, идите, исполняйте вашу роль:
присмотрите за лошадьми, как подобает хорошему конюху. Комедиант, актер! –
продолжал Бакло, оставшись один. – За эти слова стоило бы угостить его
ударом шпаги… Да не стоит связываться с трусом!
Впрочем,
сцена пришлась бы мне по душе. Постойте…
Да… Я
вышел бы в «Александре» и воскликнул:
Спасти
любовь я вышел из могилы,
Обрушьте
на меня все ваши силы;
Всех
сокрушу, когда рванусь вперед:
Любовь
велит мне, слава в бой ведет!
Как раз
когда Бакло, опершись на эфес шпаги, громовым голосом декламировал напыщенные
вирши бедного Ли, в комнату вбежал испуганный Крайгенгельт.
– Мы
пропали! – воскликнул он. – Конь Рэвенсвуда запутался в недоуздке и
совсем охромел. Иноходец, на котором он теперь отправился, слишком утомится, а
другой лошади у нас нет. На чем он теперь поедет?!
– Да,
на этот раз не удастся лететь стрелой, – сухо согласился Бакло. –
Однако постойте! Вы же можете уступить ему свою кобылу.
– Что?
И попасться самому! Благодарю покорно.
– Полноте!
Если даже с лордом-хранителем что-нибудь случилось, – чего, я, впрочем, не
думаю, так как Рэвенсвуд не из тех, кто стреляет в безоружного старика, –
и даже если в замке произошло небольшое столкновение, – то вам-то чего
бояться? Ведь вы-то к этому непричастны!..
– Конечно,
конечно, – ответил сбитый с толку Крайгенгельт, – но вы забываете о
моем поручении из Сен-Жермена.
– Многие
считают это вашей собственной выдумкой, благородный капитан. Ладно, если вы не
хотите дать Рэвенсвуду вашу лошадь, я, черт возьми, дам ему свою.
– Вашу?
– Да,
мою, – подтвердил Бакло. – Пусть не говорят, что, обещав джентльмену
поддержку, я потом ничего для него не сделал и даже не помог выпутаться из
беды.
– Вы
дадите ему вашу лошадь? А вы подумали, какой вы потерпите убыток?
– Убыток?
Ах, убыток! Да, мой Серый Гилберт обошелся мне в двадцать золотых, но его
иноходец тоже чего-нибудь да стоит, а второй его конь, Черный Мавр, если его
выходить, будет стоить вдвое дороже моего. А я знаю, как за это дело приняться.
Надо взять жирного щенка, ободрать с него шкуру, выпотрошить, набить черными и
серыми улитками, потом долго жарить, поливая смесью масла, лаванды, шафрана,
корицы и меда…
– Превосходно!
Только прежде, чем ваш конь вылечится, нет, еще прежде, чем ваш щенок
изжарится, вас поймают и повесят. Можете не сомневаться, что погоня за
Рэвенсвудом будет отчаянная. Дорого бы я дал, чтобы место нашего свидания было
поближе к морю.
– В
таком случае, может быть, благоразумнее отправиться вперед, оставив ему здесь
мою лошадь?
Но тише,
тише… Кажется, он едет. Я слышу стук копыт.
– Слышите? –
испугался Крайгенгельт. – Вы уверены, что он один? Мне кажется, за ним погоня.
Я слышу
топот нескольких коней – конечно, их много.
– Да
полно вам! Это служанка идет за водой и стучит по лестнице деревянными
башмаками. Клянусь честью, капитан, вам следует отказаться от вашего чина и от
всяких тайных поручений: вы пугливее дикого гуся. А вот и Рэвенсвуд! И, как
видите, один!
Он,
кажется, мрачен, как ноябрьская ночь.
И точно,
в эту минуту на пороге появился Рэвенсвуд в плаще, со скрещенными на груди руками
и с задумчивым, печальным выражением лица. Войдя в комнату, он скинул плащ,
опустился на стул и, казалось, надолго погрузился в глубокое раздумье.
– Ну
что? Что? – бросились к нему Крайгенгельт и Бакло.
– Ничего, –
угрюмо отрезал Рэвенсвуд.
– Ничего?! –
повторил Бакло. – Но вы же уехали с твердым намерением рассчитаться со старым
негодяем за все обиды, нанесенные вам, и нам, и всей стране. Вы видели его?
– Видел.
– Вы
видели его и не расквитались с ним сполна?
Признаюсь,
я не этого ожидал от мастера Рэвенсвуда.
– Какое
мне дело до того, что вы ожидали. Вам, сэр, я не намерен давать отчет в своих
действиях.
– Тише,
Бакло! – вмешался Крайгенгельт, видя, что его приятель вспыхнул и
собирается ответить дерзостью. – Погодите! Рэвенсвуду, наверное,
что-нибудь помешало. Но мастер должен извинить тревогу и любопытство столь
преданных ему друзей, как вы и я.
– Друзей,
капитан Крайгенгельт! – надменно воскликнул Рэвенсвуд. – Я что-то не
припомню, чтобы мы были в близких отношениях. Не знаю, по какому праву вы
называете себя моим другом. Мне кажется, вся наша дружба ограничивается тем,
что мы условились вместе уехать из Шотландии, как только я побываю в замке,
некогда принадлежавшем моим предкам, и повидаюсь с его новым владельцем, я не скажу
– законным хозяином.
– Совершенно
верно, мастер Рэвенсвуд, – ответил Бакло, – но, видите ли, мы
полагали, что вы намерены обстряпать тут одно дельце, небезопасное для вашей
головы. И вот мы с Крайги решили задержаться ради вас, хотя и рисковали собственной
шкурой.
Что
касается Крайги, то ему это, может быть, и безразлично; ему все равно болтаться
на виселице; но мне б не хотелось позорить свой древний род такой бесславной
смертью, да еще ради чужого человека.
– Я
очень сожалею, джентльмены, что причинил вам столько хлопот, – сказал
Рэвенсвуд, – но я оставляю за собой право самому решать свои дела и не
собираюсь никому давать в них отчет. Я изменил свое намерение и пока остаюсь в
Шотландии.
– Остаетесь! –
воскликнул Крайгенгельт. – Вы остаетесь после того, как я потратил на вас
столько сил и денег: подвергался опасности быть узнанным, заплатил за фрахт и
простой судна!
– Сэр, –
ответил Рэвенсвуд, – когда я принял поспешное решение покинуть родину, я
воспользовался вашим любезным предложением доставить мне средства к отъезду,
но, насколько мне помнится, я не брал на себя обязательств уехать во что бы то
ни стало, даже в том случае, если я изменю свое решение. Я приношу вам свои
сожаления и благодарность за ваши хлопоты обо мне. Что же касается ваших издержек,
– прибавил
он, опуская руку в карман, – то есть средство уладить дело: я не знаю, что
стоит фрахт и простой судна, но вот мой кошелек, возьмите, сколько вам следует.
И
Рэвенсвуд протянул самозванному капитану кошелек с несколькими золотыми., Но
тут настала очередь Бакло вмешаться.
– Я
вижу, Крайги, – сказал он, – что у вас так и чешутся руки схватить
этот кошелек; но клянусь небом, если вы к нему прикоснетесь, я отрублю вам этой
шпагой пальцы. Раз Рэвенсвуд изменил свое. намерение, нам больше незачем здесь
оставаться.
Я только
просил бы позволения сказать…
– Говорите,
пожалуйста, – перебил его капитан, – но прежде я должен указать
мастеру Рэвенсвуду на все неудобства, которым он подвергается, расставаясь с
нами, и напомнить ему обо всех опасностях, ожидающих его здесь, а также о
трудностях, с которыми он встретится в Версале или Сен-Жермене, если явится
туда, не заручившись поддержкой тех, кто уже завязал там нужные связи, –
Не говоря о том, что он потеряет дружбу по крайней мере одного честного и
благородного человека, – прибавил Бакло.
– Джентльмены, –
возразил Рэвенсвуд, – позвольте мне еще раз вам заметить, что вы придали
нашему мимолетному знакомству гораздо больше значения, чем я ожидал. Если мне
вздумается отправиться служить при иностранном дворе, я обойдусь без
рекомендации интригана и авантюриста, и я не нахожу нужным дорожить дружбой
шалого сорванца.
И, не
ожидая ответа, Рэвенсвуд вышел из комнаты, сел на лошадь и ускакал.
– Черт
возьми, – воскликнул Крайгенгельт, – я потерял рекрута!
– Да,
капитан, – подтвердил Бакло, – рыба ушла вместе с крючком и наживкой.
Но я догоню его: он наговорил мне таких дерзостей, каких я не могу ему
спустить.
Крайгенгельт
вызвался сопровождать приятеля, но Бакло отклонил это предложение – Не стоит,
капитан! – воскликнул он. – Сидите у камина и ждите моего
возвращения. В непродырявленной шкуре лучше спится.
Старуха
за печкой не ведает стужи,
Как
знать ей, что ветер бушует снаружи.
И,
напевая эту веселую песенку, Бакло вышел из комнаты.
|
