 Увеличить |
Глава XV
Когда мы
видим, как наш друг иль родич
В
несчастьях погрязает безнадежно,
Руки мы
не протянем, чтоб помочь
Ему
подняться, но скорей ногою
Его
придавим и толкнем на дно,
Как я,
признаюсь, поступил с тобою.
Но вижу,
поднимаешься ты сам -
Я помогу
тебе.
«Новый
способ платить старые долги»
Проводя
ночь на непривычно жестком ложе, лорд-хранитель ни на минуту не расставался с
честолюбивыми помыслами и политическими планами, от которых не спится и на
самых мягких пуховиках. Он достаточно долго вел свою ладью по житейскому
океану, лавируя между соперничающими в нем течениями, чтобы знать, как они
гибельны и сколь важно повернуть парус по направлению господствующего ветра, если
не хочешь разбиться во время бури. Свойства его дарования и трусливый характер
придавали ему ту гибкость, которой отличался старый граф Нортхемптон, –
объясняя, как ему удалось удержаться на своем месте во время всех
государственных перемен от Генриха VIII до Елизаветы, он откровенно
признавался, что рожден тростником, а не дубом.
Поэтому
сэр Уильям Эштон во всех случаях придерживался единого правила – он тщательно
наблюдал все перемены на политическом горизонте и старался заручиться
поддержкой среди сторонников той партии, которая, по его мнению, должна была
одержать победу, еще до того, как обозначался исход борьбы.
Его
умение приспосабливаться к любым обстоятельствам было хорошо известно и
вызывало презрение у более смелых предводителей обеих партий, существовавших в
стране. Но он обладал полезным, практическим умом, а его юридические познания
высоко ценились; эти достоинства перевешивали его недостатки в глазах тех, кто
стоял у кормила правления, и они с радостью пользовались услугами сэра Уильяма
и щедро его награждали, хотя и не питали к нему ни доверия, ни уважения.
Маркиз
Э**употреблял все свое влияние, чтобы свергнуть тогдашний шотландский кабинет,
и последнее время вел интригу с таким искусством, что успех, казалось, был ему
обеспечен». Однако он чувствовал себя не настолько сильным и уверенным в
победе, чтобы упустить случай завербовать под свои знамена нового приверженца.
Приобретение такого союзника, как лорд – хранитель печати, имело немалое
значение, и одному из приятелей сэра Эштона, хорошо знавшему характер и образ
мыслей последнего, было поручено склонить его на сторону маркиза.
Прибыв в
замок Рэвенсвуд под предлогом обычного визита, этот приятель заметил, что лордом-хранителем
владеет неудержимый страх перед насильственной смертью от руки молодого
Рэвенсвуда.
Слова
слепой пророчицы – старой Элис, появление вооруженного Рэвенсвуда в его владениях
почти в тот самый миг, когда ему посоветовали остерегаться этого юноши,
холодное презрение, которым тот отвечал на выражение благодарности за вовремя
оказанную помощь отцу и дочери – все это произвело на сэра Эштона сильное
впечатление.
Как
только клеврет маркиза понял, что волнует хозяина дома, он исподволь начал
внушать сэру Эштону опасения и сомнения другого рода, рождавшие в нем неменьшую
тревогу. Он участливо осведомился, были ли вынесены окончательные решения – без
права апелляции – по сложным процессам лорда – хранителя печати с семейством
Рэвенсвудов. Сэр Эштон ответил утвердительно, но его приятель достаточно хорошо
знал все обстоятельства дела, чтобы поддаться обману.
Он
привел несколько неоспоримых аргументов, доказывая, что некоторые самые важные
вопросы, решенные в пользу Эштона против Рэвенсвудов, могут, согласно «Акту
соединения королевств», быть пересмотрены в английской палате лордов, которой
лорд-хранитель весьма побаивался, как суда беспристрастного. Эта инстанция
заменила старинный шотландский парламент, куда апеллировали в былое время.
Сэр
Уильям попробовал было утверждать, что подобная мера незаконна, но под конец оказался
вынужден утешить себя другим доводом.
– У
молодого Рэвенсвуда, – сказал он, – вряд ли найдется в парламенте
достаточно влиятельных друзей, чтобы настоять на пересмотре важного дела.
– Не
обольщайтесь обманчивой надеждой, – сказал его коварный приятель, –
может случиться, что в следующую сессию у молодого Рэвенсвуда будет больше
друзей и покровителей, чем у вас.
– Это
было бы весьма любопытно, – презрительно заметил сэр Уильям.
– Однако
подобные превращения часто случались и прежде, да и в наше время они не редкость.
Разве мы
не знаем людей, ныне стоящих во главе правления, которые всего несколько лет
назад вынуждены были скрываться, спасая свою жизнь? А разве мало встречаем мы
таких, кто ныне обедает на серебре, между тем как десять лет назад им даже
похлебку приходилось добывать себе с бою. И наоборот: сколько
высокопоставленных особ низвергнуто на наших глазах за это короткое время.
«Шаткое положение государственных деятелей Шотландии» – любопытное сочинение
Скотта из Скотстарвета, которое вы показывали мне в рукописи, – в наше
время могло бы найти себе подтверждение на целом ряде примеров.
Лорд-хранитель
ответил глубоким вздохом и сказал, что подобные перемены в судьбе государственных
мужей не новость для Шотландии и что в этой стране на них достаточно насмотрелись
еще задолго до появления на свет упомянутого сатирического про-. изведения.
– Еще
много лет назад, – промолвил он, – Фордун привел древнюю пословицу: «Neque dives, neque
fortis, sed пес sapiens Scotus,
proedominante invidia, diu durabit in terra».[24]
– Будьте
уверены, дорогой Друг, – ответил ему приятель, – что ни долголетняя
ваша служба на пользу родине, ни ваши глубокие юридические познания не смогут
спасти вас и сохранить вам состояния, если маркиз Э***успеет получить
большинство в английском парламенте. Как вам известно, покойный лорд Рэвенсвуд
был с ним в родстве, ибо леди Рэвенсвуд в пятом колене происходила от рыцаря
Тилибардина; и я уверен, что маркиз, как ближайший родственник, вступится за
молодого человека и будет ему покровительствовать. Отчего же ему этого и не
сделать? Рэвенсвуд – юноша энергичный и умный; он сумеет защитить себя и словом
и делом. Не то что какой-нибудь Мемфивосфей, не способный постоять за себя,
который превращается в обузу для каждого, кто протянет ему руку помощи. А если
ваши процессы против Рэвенсвуда будут обжалованы в английский парламент, то,
уверяю вас, маркиз сумеет ободрать вас как липку.
– Это
было бы очень плохим вознаграждением за мою долголетнюю службу родине и то
уважение, которое я всегда питал к высокочтимому маркизу и всей его семье.
– Ах,
милорд, – возразил клеврет маркиза, – что пользы вспоминать о
прошедших заслугах и былой верности! В наше смутное время человек, подобный
маркизу, вправе ожидать действительной помощи, настоящих доказательств
преданности.
Лорд –
хранитель печати тотчас понял, к чему клонит его приятель, но был слишком осторожен,
чтобы связать себя положительным ответом.
– Не
знаю, чего может ожидать маркиз от моих ничтожных дарований,
– промолвил
он, – но всегда готов служить ему, не нарушая, конечно, своего долга перед
королем и отечеством.
Таким
образом, сказав, казалось, очень многое, сэр Уильям на самом деле не сказал
ничего, ибо под сделанную оговорку впоследствии мог подвести все что угодно; он
тотчас переменил разговор и не позволял ему «возвращаться к этому предмету.
Гость так и уехал, не добившись у хитрого политика обещания или обязательства
содействовать планам маркиза, убежденный, однако, что возбудил в сэре Эштоне
опасения касательно очень чувствительного для него вопроса, заложив тем основу
для будущих соглашений.
Когда
посланец маркиза сообщил ему о результатах переговоров, оба решили не оставлять
лорда-хранителя в покое, а постоянно держать его в страхе, особенно во время
отсутствия его жены. Они знали, что эта гордая, мстительная, властная женщина
сумела бы внушить мужество своему трусливому супругу; знали, что она неколебимо
предана господствующей партии, состоит в постоянной переписке с ее
предводителями, является верной их союзницей и, наконец, что она нисколько не
боится семейства Рэвенсвудов, а смертельно ненавидит их (древнее происхождение
Рэвенсвудов было укором новоявленному вельможе Эштону) и готова рисковать
собственными интересами ради возможности окончательно уничтожить врага.
Как раз
в то время леди Эштон была в отсутствии.
Дело,
задерживавшее ее в Эдинбурге, заставило ее затем отправиться в Лондон, где она
надеялась расстроить интриги маркиза при дворе, ибо леди Эштон была дружна со
знаменитой Сарой, герцогиней Марлборо, с которой она имела поразительное
сходство в характере. Необходимо было постараться воздействовать на сэра
Уильяма до ее возвращения; в качестве предварительного шага маркиз и написал
молодому Рэвенсвуду то письмо, которое мы привели в одной из предшествующих
глав. Письмо было составлено очень осторожно: маркиз оставлял за собой праве
принять ровно столько участия в судьбе юного родственника, сколько могло
оказаться необходимым для успеха его собственных планов. Однако, хотя маркиз,
как человек государственный, не хотел связывать себя обязательствами или обещать
покровительство, к его чести надо сказать, что там, где ему нечего было терять,
он действительно стремился оказать помощь Рэвенсвуду, а не только
воспользоваться его именем для того, чтобы запугать лорда – хранителя печати.
Путь к
«Волчьей скале» лежал мимо замка сэра Уильяма, и гонец, которому поручено было
доставить письмо, получил приказание: когда будет проезжать селение,
расположенное у самых ворот замка, потерять подкову, а пока тамошний кузнец
станет перековывать лошадь, притвориться крайне удрученным потерей времени,
громко выражая свое нетерпение, и как бы невзначай проговориться, что везет
мастеру Рэвенсвуду от маркиза Э***депешу, от которой зависят жизнь и смерть
многих людей.
Весть о
нетерпеливом гонце, как всегда с преувеличениями, дошла до сэра Уильяма из различных
источников, и каждый, кто приносил ее, не забывал сообщить, что гонец
чрезвычайно торопился и проделал весь путь в удивительно короткий срок. И без
того уже обеспокоенный вельможа слушал эти рассказы молча, однако тут же отдал
приказание Локхарду подстеречь гонца на обратном пути, заманить его в селение,
напоить и любыми средствами, честными или бесчестными, выведать у него
содержание привезенной им депеши. Однако маркиз предусмотрел этот ход, и
нарочный, избрав другую, окольную дорогу, избегнул расставленных ему сетей.
Гонца
так и не удалось задержать, и сэр Уильям приказал стряпчему Дингуоллу тщательнейшим
образом расспросить жителей Волчьей Надежды, пользовавшихся его услугами,
действительно ли приезжал в соседний замок слуга маркиза Э'""".
Узнать это было нетрудно, так как однажды Калеб явился в селение в пять часов
утра взять в долг две кружки пива и копченую селедку, чтобы угостить гонца,
после чего бедняга, отведавший испорченной рыбы и кислого пива, целые сутки
пролежал у тетушки Смолтраш, страдая от расстройства желудка. Таким образом,
слухи о переписке между маркизом и его разоренным родственником, которым сэр
Уильям Эштон поначалу не поверил, приняв их за выдумку с целью. устрашить его,
полностью подтвердились, не оставляя места для сомнений.
С этой
минуты лорд-хранитель встревожился не на шутку. С введением «Требования прав»
во многих случаях допускалась апелляция на решения гражданских судов в
парламент, прежде не рассматривавший такого рода дел, и сэр Эштон имел все основания
опасаться результата нового пересмотра его тяжбы с Рэвенсвудом, в случае если
бы английская палата лордов согласилась принять жалобу его противника.
Парламент
мог счесть иск Рэвенсвуда справедливым и взглянуть на дело по существу, не
связывая себя буквой закона, что было бы крайне невыгодно для лорда-хранителя.
Кроме того, полагая, причем совершенно ошибочно, что английское
судопроизводство ничем не отличается от того, каким оно было в Шотландии до
соединения обоих королевств, сэр Уильям боялся, как бы в палате лордов, где
будут разбирать его тяжбы, не возобладало старинное правило, которым искони
руководствовались в Шотландии: «Скажи мне, кто жалуется, и я приведу тебе
соответствующий закон». В Шотландии ничего не знали о справедливом,
беспристрастном характере английских судов, и распространение их юрисдикции на
эту страну было одним из главнейших благ, последовавших в результате
соединения. Но лорд-хранитель, привыкший к иным порядкам, не мог этого
предвидеть: он полагал, что, лишившись политического влияния, проиграет
процесс.
Между
тем слухи подтверждали успех происков маркиза, и лорд – хранитель печати стал заблаговременно
искать способа укрыться от надвигающейся грозы. Будучи человеком трусливым, он
предпочитал сделки и уступки открытой борьбе. Он решил, что, если умеючи
взяться за дело, происшествие в парке может помочь ему добиться личного
свидания и даже примирения с молодым Рэвенсвудом. Во всяком случае, ему
нетрудно было бы узнать от самого Эдгара Рэвенсвуда, что он думает о своих
правах и средствах к их осуществлению, и, быть может, даже покончить дело
миром, поскольку одна из сторон богата, а другая бедна. К тому же примирение с
Рэвенсвудом дало бы ему возможность войти в сношения с маркизом Э***.
«Наконец, – говорил он себе, – протянуть руку наследнику разоренного
рода – доброе дело, а если новое правительство примет в Рэвенсвуде участие и
возьмет его под свое покровительство, то – кто знает – может быть, мое великодушие
воздается мне сторицею».
Так
рассуждал сэр Уильям, стараясь, как это часто бывает, придать оттенок
благородства своим корыстным планам. Впрочем, он шел еще дальше. Если
Рэвенсвуду предстоит занять важное место и он будет облечен властью и
доверием, – думал он, – а его женитьба на Люси покончит со всеми
тяжбами, то лучшего жениха нечего и желать. Эдгару могут вернуть титул и наследственные
земли, а Рэвенсвуды – старинный род; уступить же часть рэвенсвудских владений
зятю не такая уж горькая потеря, не говоря о том, что тем самым остальные земли
были бы окончательно закреплены за ним, сэром Эштоном.
В то
время как этот сложный план зрел в уме хитрого вельможи, он решил
воспользоваться настойчивыми приглашениями лорда Битлбрейна и посетить его
замок, находящийся в нескольких милях от «Волчьей скалы». Самого Битлбрейна не
оказалось дома, но жена его приняла гостя очень радушно, сообщив, что ждет мужа
с часу на час. Она, казалось, была особенно рада видеть мисс Эштон и, чтобы
развлечь гостей, немедленно распорядилась устроить охоту. Сэр Уильям с
удовольствием отправился травить оленя, рассчитывая, воспользовавшись случаем,
получше разглядеть замок «Волчья скала» и, быть может, даже встретиться с его
владельцем, если Эдгар не сможет устоять перед искушением и присоединится к
охоте. Кроме того, он приказал Локхарду, чтобы тот, со своей стороны,
постарался познакомиться с обитателями замка, и мы видели, как ловко этот умный
слуга исполнил данное ему поручение.
Случайно
разыгравшаяся буря способствовала осуществлению желаний лорда-хранителя более,
чем он смел надеяться даже в самых пылких мечтах. Последнее время сэр Эштон уже
меньше опасался мастера Рэвенсвуда, ибо молодой человек, считал он, обладает
против него куда более грозным оружием – возможностью восстановить свои права
законным путем. Но хотя лорд-хранитель и полагал (и не без оснований), что
человек только в крайнем случае решается на отчаянные средства, он не мог все
же побороть в себе тайный страх, очутившись запертым в башне «Волчья скала» –
уединенной неприступной крепости, как будто нарочно созданной для осуществления
планов насилия и мести. Холодный прием, оказанный ему и его дочери Рэвенсвудом,
и овладевшее им смущение, когда надо было объявить этому им же разоренному
человеку свое имя, только усилили его тревогу; когда же сэр Уильям услыхал, как
за ним с грохотом захлопнулись ворота, в его ушах зазвучали слова вещей Элис:
«Вы слишком далеко зашли. Рэвенсвуды – лютый род, они выждут свой час и
отомстят вам».
Искреннее
радушие, с которым вслед за тем Эдгар выполнял обязанности гостеприимного
хозяина, несколько рассеяло страх, вызванный этим воспоминанием, и сэр Уильям
не мог не заметить, что эта перемена в поведении Рэвенсвуда была вызвана
удивительной красотой его дочери.
Вот
какие мысли беспорядочной чередой проносились в голове сэра Уильяма, когда он
очутился в потайной комнате. Железный светильник, почти пустая, напоминавшая
скорее темницу, чем спальню, комната, глухой непрерывный рокот волн,
разбивающихся об утес, на котором возвышался замок, – все это наводило его
на грустные и тревожные размышления. Не его ли успешные козни явились главной
причиной разорения Рэвенсвудов? Лорд-хранитель отличался корыстолюбием, но не
жестокостью, и ему прискорбно было лицезреть причиненное им разорение, подобно
тому как сердобольной хозяйке неприятно смотреть, когда по ее приказанию режут
барана или птицу. Но когда он подумал, что ему придется либо возвратить
Рэвенсвуду большую часть отнятых у него владений, либо сделать бывшего врага
союзником и членом своей семьи, лорда-хранителя охватили чувства, подобные тем,
которые, по всей вероятности, испытывает паук, видя, как вся его паутина,
сплетенная с таким тщанием и искусством, уничтожена одним взмахом метлы.
С другой
стороны, если он предпримет решительный шаг, перед ним неизбежно встанет роковой
вопрос – вопрос, который задают себе все добрые мужья, прельщаемые желанием
действовать самостоятельно, но не уверенные в одобрении дражайшей половины: что
скажет жена, что скажет леди Эштон. В конце концов сэр Уильям принял решение,
нередко служащее прибежищем слабовольным людям: он решил наблюдать, выжидать
подходящий момент и действовать применительно к обстоятельствам. Успокоившись
на этой мысли, он наконец заснул.
|
