 Увеличить |
Глава XIII
Принять
ваш дар? – Да, я просил об этом,
Но хуже
то, что, я уже украл,
И худшее, –
что, растерялся я.
«Ум
без гроша»
Лицо
мальчика, единственного свидетеля нарушения Калебом всех законов собственности
и гостеприимства, могло бы послужить прекрасным сюжетом для картины. Он
остолбенел, словно воочию увидел один из тех призраков, о которых ему
рассказывали в долгие зимние вечера; забыв о возложенной на него обязанности,
он перестал поворачивать вертел и, в довершение всех бед, баранина пригорела и
обуглилась. Увесистая пощечина вывела мальчика из оцепенения. Перед ним стояла
миссис Лайтбоди, женщина тучная (хотя, надо полагать, другие качества
соответствовали ее имени),[23]
к тому же мастерски владеющая искусством рукоприкладства, в чем ее покойный
супруг, как говорят, имел возможность убедиться на собственном опыте.
– Недоносок
ты паршивый! Почему у тебя сгорело жаркое, дармоед никчемный?
– Не
знаю, – пролепетал мальчик.
– А
куда делся этот негодяй Джайлс?
– Не
знаю, – прорыдал несчастный.
– Где
же мистер Болдерстон?.. О боже! Именем святых отцов и церковного суда, отвечай:
где вертел с дичью?
Тут
подоспела миссис Гирдер, и обе женщины принялись что было сил кричать на
бедного мальчишку, оглушая его одна справа, другая слева, и довели до такого
состояния, что он не мог уже вымолвить ни слова. Только с приходом второго
мальчика истина мало-помалу начала проясняться.
– Ну,
знаете ли, – произнесла миссис Лайтбоди, – кто бы мог подумать, что
Калеб Болдерстон способен сыграть такую шутку со старой знакомой!
– Стыдно
ему! – воскликнула супруга мистера Гирдера. – Что я теперь скажу
мужу? Он же убьет меня!
– Что
ты, что ты, глупенькая! – проговорила мать. – Беда, конечно, большая,
но уж совсем не такая страшная, как ты говоришь. Убить тебя! Для этого ему
придется начать с меня, а я и не с такими справлялась. У меня не очень-то
разойдешься, а крика мы не боимся.
В эту
минуту у ворот раздался конский топот, возвещавший о прибытии бочара с
пастором. Спешившись, они прошли прямо в кухню, чтобы поскорее обогреться:
после грозы стало очень холодно, а в лесу было сыро и грязно. Молодая женщина,
зная, как велико очарование праздничного наряда, бросилась вперед, решив
принять на себя первый удар, между тем как миссис Лайтбоди, подобно когорте
ветеранов римского легиона, осталась в арьергарде, готовая в случае надобности
поддержать дочь Обе делали все возможное, чтобы отсрочить роковое открытие: старуха
загородила собою печку, а дочь, наградив пастора и супруга нежнейшей улыбкой,
принялась участливо их расспрашивать, то и дело выражая опасение, как бы они
«не простыли».
– Простыли! –
сердито передразнил ее Гирдер, не принадлежавший к числу мужей, которых жены
держат под каблуком. – Простынешь тут, раз вы не пускаете нас к огню.
С этими
словами бочар прорвался сквозь двойную линию заграждений; а так как он обладал
чрезвычайно зорким глазом, когда дело шло о его собственности, то сразу же
обнаружил отсутствие вертела с дичью.
– Черт
возьми! – воскликнул он. – Где…
– Фи,
как тебе не стыдно! – накинулись на него обе женщины. – При
достопочтенном мистере Байдибенте!
– Виноват, –
сказал бочар, – но…
– Произносить
вслух имя врага рода человеческого, – сказал мистер Байдибент, –
значит…
– Виноват, –
повторил бочар.
– Значит, –
продолжал преподобный отец, – подвергать себя искушениям, вынуждая его некоторым
образом забыть тех несчастных, кои уже составляют предмет его попечений, и
заняться тем, кто призывает имя его.
– Ладно,
мистер Байдибент, будет, – взмолился бочар. – Ведь я уже признал свою
вину, чего же еще? Но, с вашего позволения, я хочу спросить этих женщин, зачем
они выложили на блюдо дичь, не дождавшись нашего приезда.
– Мы
до нее не дотрагивались, Гилберт, – сказала Джин. – Несчастный
случай…
– Какой
там еще несчастный случай! – заорал Гилберт, бросая на нее гневный
взгляд. – Утки-то, надеюсь, целы? А?
Джин,
испытывавшая благоговейный страх перед мужем, не осмелилась отвечать ему, но ее
мать немедленно бросилась ей на помощь.
– Я
отдала их одному моему знакомому, – заявила она зятю, воинственно отведя
локти в сторону, словно собираясь при малейшем возражении упереть руки в
бока. – Ну и что?
От такой
самоуверенности у Гирдера на мгновение отнялся язык.
– Вы
отдали моих диких уток, лучшее украшение нашего обеда?! – завопил
он. – Ах вы, старая ведьма! Хотел бы я знать, как его зовут, этого вашего
знакомого!
– Достопочтенный
мистер Калеб Болдерстон из замка «Волчья скала», – отвечала Мэрион,
готовая тотчас ринуться в бой.
Когда
Гирдер услышал, что его роскошные утки принесены в дар нашему другу Калебу, которого
по причинам, уже известным читателю, он решительно недолюбливал, он пришел в
неописуемую ярость; ни одно обстоятельство не могло бы сильнее разжечь его
негодование. Он замахнулся на миссис Лайтбоди хлыстом, но та даже не
шелохнулась; собравшись с силами, она бесстрашно подняла на обидчика железную
поварешку, которой только что поливала маслом жаркое. Без сомнения, это оружие
не уступало хлысту, а поднявшая его длань была поувесистее, нежели рука
Гирдера, а потому он счел за наилучшее выместить свой гнев на жене, издававшей
какие-то булькающие звуки, весьма похожие на жалобное всхлипывание, к которым
пастор, поистине самый простодушный и добрейший из людей, отнесся с большим
состраданием.
– А
ты, безмозглая потаскушка, – заорал Гирдер, – ты спокойно смотрела,
как мое добро отдают какому-то бездельнику, этому пьянице и распутнику, этой
старой развалине, этому лакею, отдают за то, что он поверещал над ухом у глупой
старой сплетницы да наврал ей с три короба чепухи. Сейчас я с тобой…
Но тут
за нее вступился пастор, пытаясь удержать бочара не только словом, но и делом;
между тем миссис Лайтбоди, загородив собою дочь, воинственно размахивала
поварешкой.
– Значит,
нельзя уж поучить собственную жену?! – возмутился бочар.
– Свою
жену, Гирдер, можешь учить сколько тебе угодно, – заявила миссис
Лайтбоди, – но мою дочь ты не тронешь и пальцем: в этом уж можешь не
сомневаться.
– Стыдитесь,
мистер Гирдер, – увещевал пастор. – Не ожидал я от вас такого
недостойного поведения! Как! Предаться греховной страсти: с таким гневом
ополчиться на самое близкое и дорогое вам существо! И это в тот час, когда вы
готовитесь исполнить священнейший долг христианина
– долг
отца.
И за
что? За пустое и презренное земное благо.
– Презренное!
Пустое! – вскричал Гирдер. – Да я отроду не видывал такого жирного
гуся! А таких прекрасных уток во всем свете не сыскать!
– Положим,
что так, сосед, – возразил пастор. – Но взгляните: разве мало
превосходных яств еще осталось в вашем доме? Я помню время, когда одна такая
лепешка, которых, как я вижу, имеется у вас в избытке, показалась бы лучшим
лакомством тем несчастным, что во имя святой веры умирали с голоду в горах, в
болотах и вырытых в земле пещерах, где они скрывались от гонений.
– Вот
это-то меня и бесит, – сказал бочар, желавший хотя бы в ком-нибудь найти
сочувствие. – Отдай она мою дичь страждущему праведнику или просто
порядочному человеку, я бы слова не сказал. Но этому грабителю и вралю! Этому
притеснителю и негодяю тори, гарцевавшему в отряде милиции, сражавшемуся против
святых защитников веры при Босуэл-бридже под начальством старого тирана Аллана
Рэвенсвуда, которого, слава богу, уже прибрал господь. Отдать самое лакомое
блюдо этому негодяю!..
– Но,
мистер Гилберт, неужели вы не видите здесь десницы провидения? Детям
праведников не приходится протягивать руку за подаянием, а вот отпрыск их
некогда могущественного гонителя вынужден поддерживать свое существование
крохами с вашего обильного стола.
– К
тому же, – вставила словечко миссис Гирдер, – наши утки пойдут совсем
не лорду Рэвенсвуду, а на угощение лорда-хранителя, кажется, так его величают.
Он сейчас в замке.
– Сэр
Уильям Эштон в замке «Волчья скала»! – воскликнул изумленный мастер клепок
и обручей.
– Да.
Они теперь с лордом Рэвенсвудом такие друзья – водой не разольешь! –
присовокупила миссис Лайтбоди.
– Дура
набитая! – снова рассердился бочар. – Видно, этому старому сплетнику
и пройдохе ничего не стоит уверить вас, что луна – это круг зеленого сыра!
Лорд-хранитель – и Рэвенсвуд! Да они что кошка с собакой, что волк с охотником!
– А
я вам говорю, что они дружны, словно муж с женой, и между ними больше согласия,
чем между иными настоящими супругами. И еще есть одна новость: Питер Панчен,
бочар при королевских погребах в Лите, умер, и место его свободно, и…
– Ах,
да замолчите ли вы наконец! – прикрикнул Гирдер на говоривших разом
женщин, ибо как только разговор принял другой оборот, молодая женщина приободрилась
и стала вторить матери, произнося слова так же быстро, но октавой выше, так что
получилось что-то вроде песни на два голоса.
– Это
сущая правда, хозяин, – сказал старший подмастерье Гирдера, вошедший в
кухню во время перебранки. – Я сам только что видел слуг лорда-хранителя в
харчевне матушки Смолтраш. Они там пьют и веселятся.
– А
господин их гостит в «Волчьей скале»?
– Да,
честное слово!
– И
он друг Рэвенсвуда?
– Похоже,
что так, иначе что бы ему делать в замке?
– И
Питер Панчен умер?
– Умер,
умер, – подтвердил подмастерье, – преставился старина Панчен. Не одну
флягу бренди он осушил на своем веку! Но пришел и ему конец! А что касается
вертела с утками, так ваша лошадь еще не расседлана, хозяин. Я могу догнать
мистера Болдерстона – едва ли он далеко ушел – и отнять у него птицу.
– Так
и сделаем, Уил. Хотя погоди… вот что ты сделаешь, когда нагонишь мистера Болдерстона.
И,
оставив женщин в обществе пастора, бочар удалился с Уилом, чтобы дать ему
нужные указания.
– Умно,
нечего сказать, – заметила миссис Лайтбоди, когда Гирдер вернулся в
комнату, – посылать бедного малого в погоню за человеком, вооруженным до
зубов. Ты же знаешь, что мистер Болдерстон всегда имеет при себе шпагу, да еще
кинжал в придачу.
– Надеюсь,
вы хорошо обдумали то, что собираетесь делать, – сказал пастор, – ибо
вы можете вызвать ссору, и мой долг предупредить вас: тот, кто подстрекает к
ссоре, будет виновен не менее того, кто в ней участвует.
– Не
беспокойтесь, мистер Байдибент, – заявил бочар. – Эти женщины и
священники всюду должны сунуть свой нос. Шагу нельзя ступить без их указки.
Я сам
знаю, с какого конца есть пироги. Подавай обед, Джин, и хватит об этом.
И
действительно, в продолжение всего вечера бочар ни разу не вспомнил о пропавшем
блюде.
Тем
временем подмастерье, получив от хозяина особые указания, вскочил на коня и
устремился в погоню за мародером Калебом.
Однако
последний, как легко можно догадаться, не мешкал в пути. Несмотря на всю свою
страсть к болтовне, он шел молча, стремясь скорее добраться до замка, и только
сообщил мистеру Локхарду, что, по его просьбе, жена поставщика слегка обжарила
дичь на случай, если Мизи, насмерть перепуганная грозой, еще не успела развести
огонь. Между тем он, ссылаясь на необходимость поскорее вернуться в замок, то и
дело просил спутников поторопиться и все ускорял шаг, так что они с трудом
поспевали за ним.
Достигнув
вершины горной гряды, возвышавшейся между замком и Волчьей Надеждой, он уже
счел себя вне опасности, как вдруг услыхал отдаленный конский топот и громкие
крики:
– Мистер
Калеб! Мистер Болдерстон! Мистер Калеб Болдерстон! Подождите!
Само
собой разумеется, Калеб не спешил откликнуться на эти призывы. Сначала он притворился,
будто ничего не слышит, уверяя слуг сэра Эштона, что это всего лишь свист
ветра; потом он заявил, что не стоит терять время из-за какого-то сорванца;
наконец, когда фигура всадника ясно обозначилась в вечерних сумерках, Калеб
неохотно остановился и, собрав все свои душевные силы для защиты награбленных
сокровищ, принял позу, полную достоинства, поднял вертел, словно собираясь
использовать его не то как пику, не то как щит, и приготовился скорее умереть,
нежели возвратить драгоценную добычу.
Но
каково же было удивление старого дворецкого, когда посланец бочара, подъехав к
нему вплотную, почтительно с ним поздоровался и передал сожаления хозяина по
поводу того, что мистер Калеб не застал его дома и не остался на крестинный
обед; узнав о прибытии в замок знатных гостей, к приему которых не успели
сделать должных приготовлений, мистер Гирдер взял на себя смелость послать
бочонок с хересом и бочку с бренди.
Я читал
где-то об одном пожилом господине, за которым гнался сорвавшийся с цепи медведь;
окончательно выбившись из сил, старик в отчаянии остановился и, повернувшись к
косолапому преследователю, замахнулся на него тростью. При виде палки в
животном возобладал дух дисциплины и, вместо того чтобы разорвать несчастного
на куски, мишка встал на задние лапы и пустился отплясывать сарабанду.
Даже
радостное изумление, охватившее этого человека, уже видевшего себя на краю гибели
и вдруг неожиданно обретшего спасение, не могло сравниться со смятением,
объявшим Калеба, когда он обнаружил, что его преследователь не только не
намеревается отнять у него добычу, но готов приобщить к ней новые дары. Однако
он тотчас сообразил, в чем дело, когда подмастерье, восседавший на лошади между
двумя бочонками, нагнулся к нему и шепнул:
– Если
бы можно было замолвить словечко насчет места Питера Панчена, так Джон Гирдер
готов служить лорду Рэвенсвуду душой и телом. А уж как бы он был рад поговорить
об этом с мистером Болдерстоном; ну, а если мистеру Болдерстону чего-нибудь
захочется, хозяин будет податлив, как ивовый обруч.
Калеб
молча выслушал гонца и, подобно всем великим людям, начиная с Людовика XIV,
вместо ответа удостоил его лаконическим: «Посмотрим».
– Ваш
хозяин, – произнес он громко, специально для ушей мистера Локхарда, –
поступил учтиво и достойно, прислав вина, и я не премину довести об этом до
сведения милорда. А теперь, любезный друг, отправляйтесь-ка в замок и, если
слуги еще не вернулись (что весьма вероятно, так как они пользуются всяким
случаем погулять подольше), оставьте эти бочонки в комнате привратника, по
правую руку от главных ворот. Самого привратника вы не застанете: он отпросился
в гости, так что вряд ли вас кто-нибудь окликнет.
Выслушав
указания Калеба, подмастерье поскакал в замок, где действительно никого не
встретил, и, оставив оба бочонка в пустой разрушенной каморке привратника,
повернул назад. Исполнив таким образом поручение хозяина и вторично
раскланявшись с Калебом и всей честной компанией на обратном пути, он
возвратился домой, чтобы принять участие в крестинном пире.
|
