 Увеличить |
Глава
31 Оправдание тети Миранды
Ребекка вышла из поезда в Мейплвуде и поспешила
на почту, где стоял дилижанс, отправляющийся в
Риверборо. И какова же была ее радость, когда она увидела, что держит
лошадей под уздцы не кто иной, как дядя Джерри Кобб!
- Постоянный возница заболел, - объяснил он, -
и когда послали за мной, я подумал: прошли денечки,
когда я влезал на козлы, но ведь Ребекка не станет терять времени даром,
когда получит письмо от своей тети Джейн, и я поймаю ее
сегодня или если она немного задержится, то уж завтра непременно. И
вот я здесь, как тогда, больше шести лет назад. Ну как, будешь
"настоящей пассажиркой" или сядешь наверху вместе со мной?
Разные чувства сменяли друг друга на лице
старика, и два или три случайных свидетеля были
изумлены, увидев, как красивая статная
девушка прильнула к запыленному плечу возницы и заплакала как ребенок.
- О, дядя Джерри! - всхлипывала она. - Дорогой дядя
Джерри! Все это было так давно, и столько всего случилось за
это время, и мы так постарели, и столько еще случится, что мне
просто страшно.
- Ну, ну, голубушка! - шепнул старик ласково. - Мы
будем совсем одни на козлах и обсудим это, пока едем, и,
может быть, все покажется не таким уж плохим.
Каждая миля пути была так же хорошо
знакома Ребекке, как и дяде Джерри, - каждая
поилка для скота, мельница, амбар, флюгер, пруд, ручей. И все
время, пока они ехали, она вспоминала казавшийся таким
далеким день, когда она впервые сидела на козлах с
болтающимися в воздухе ногами, не достающими до
подножки. Она снова чувствовала запах большого букета сирени,
видела украшенный воланами розовый зонтик, ощущала
жестко накрахмаленное ситцевое платье и раздражающие уколы
черных и желтых иголок дикобраза, украшавших ее
шляпку.
Почти вся поездка прошла в молчании, но это было
приятное, согревающее душу молчание и для дяди Джерри, и для
сидевшей рядом с ним девушки.
Затем они увидели Эбайджу Флэга, лущащего бобы
возле сарая, а затем окна чердака Перкинсов, где
развевался кусок белой ткани. Ребекка сразу
разгадала продиктованный любовью замысел Эммы-Джейн -
приветствовать ее с помощью этого маленького реющего на
ветру флага, передать ей послание в первую
же минуту, когда она увидит трубы Риверборо, чтобы согреть ей
душу еще до того, как они встретятся.
Затем появился кирпичный дом, выглядевший точно так же,
как и прежде, хотя Ребекке казалось, будто смерть околдовала
его своими волшебными чарами: зеленый холм, величавые вязы, все желтые и бурые
в эту пору, пылающие клены, садовые клумбы с яркими астрами, штокрозы,
вздымающиеся высоко на фоне окон гостиной, - только вместо
радостных розовых и красных цветов виднелась в
этих окнах полоска траурного крепа, связавшая вместе шторы, и другая
такая же - на медном кольце парадной двери.
- Стойте, дядя Джерри! Не поворачивайте к дому. Дайте мне,
пожалуйста, мой саквояж. Высадите меня на дороге, я побегу к дому сама,
а вы поезжайте дальше.
Как только Ребекка закрыла за собой калитку, дверь дома
распахнулась, и по каменным ступеням крыльца
спустилась услышавшая шум и стук колес
дилижанса тетя Джейн, совсем другая женщина - слабая, подавленная и
бледная. Ребекка раскрыла объятия, и тетка, обессиленная, прильнула к
ней, так же как в тот день, когда открыла, лишь на мгновение,
и показала ребенку могилу своей погребенной любви.
Казалось, тепло, и сила, и жизнь лились в старое тело
из молодого.
- Ребекка, - сказала она, поднимая голову, - я
хочу спросить тебя, прежде чем ты войдешь взглянуть на нее:
ты чувствуешь какую-нибудь горечь в душе из-за того, что она
говорила тебе, когда была жива?
В глазах Ребекки вспыхнул упрек, почти
негодование, и она сказала, задыхаясь от волнения:
- О, тетя Джейн! Вы могли подумать такое обо мне? Я
вхожу с сердцем, полным благодарности!
- Она была хорошей женщиной, Ребекка. Да, она была
вспыльчива и остра на язык, но всегда стремилась поступать честно и
справедливо и делала это как могла. Она никогда не
говорила об этом, но я уверена, она сожалела о
каждом суровом слове, которое сказала тебе. Она не взяла этих слов назад
при жизни, но она сделала все, чтобы ты узнала о ее чувствах, когда ее не
будет.
- Я сказала ей перед отъездом, что она
сделала из меня человека, именно так, как говорит мама,
- всхлипывала Ребекка.
- Это сделала не она, - сказала Джейн. - Прежде всего это
сделал Бог, и ты сама немало потрудилась, чтобы помочь
Ему. Но она обеспечила тебе необходимые условия и
предоставила средства, и этого нельзя не принять во
внимание, особенно потому, что, поступая
так, она отказывалась от собственных
удовольствий и удобств. И позволь мне сказать тебе еще кое-что,
Ребекка. Твоя тетя Миранда завещала тебе все это - кирпичный дом, постройки,
мебель, всю землю, которая ей принадлежала.
Ребекка сбросила шляпу и прижала руку к сердцу, как она
делала всегда в минуты крайнего волнения. После недолгого молчания она
сказала:
- Позвольте мне войти одной. Я
хочу поговорить с ней, я хочу поблагодарить
ее. У меня такое чувство, словно я могу сказать так, чтобы она услышала и
поняла!
Джейн вернулась в кухню к тем неумолимым заботам, которые
и смерть не имеет власти даже на день вычеркнуть из
существования. Она может шествовать, оставляя за собой скорбь и отчаяние
в одном жилище за другим, но стол должен быть накрыт, посуда вымыта,
кровати застелены - кем-нибудь.
Десять минут спустя Ребекка покинула комнату, где
теперь торжествовала смерть, и, бледная, усталая, но с
умиротворением и возвышенным чувством в душе,
села на тихом пороге, скрытом от
маленького мира Риверборо раскинувшими свои ветви
вязами. Глубокое счастье и покой овладели ею, когда она смотрела на
осенний пейзаж, слушала стук телеги на мосту и зов
реки, медленно катящей свои воды к морю. Она подняла
руку и коснулась сначала блестящего дверного молотка, а
затем красных кирпичей, таких ярких в лучах октябрьского
солнца.
Это был ее дом: ее крыша, ее сад, ее зеленые поляны, ее
милые деревья. Это был приют для маленькой семьи с Солнечного
Ручья. Ее мать снова окажется в обществе сестры и друзей юности, у детей
будут учителя и товарищи для игр.
А она? Ее собственное будущее было все еще плотно окутано
и скрыто от глаз прекрасной дымкой. Она прижалась головой к
нагретой солнцем двери и, закрыв глаза, шепнула, словно
ребенок, читающий молитву:
- Боже, благослови тетю Миранду! Благослови кирпичный
дом, что был! Благослови кирпичный дом, что будет!
|
