 Увеличить |
Глава 17 Дни серые
и золотые
Оглядываясь назад, на год или два,
прошедшие после памятного Дня Благодарения у Симпсонов,
Ребекка различала лишь отдельные вехи на тихом
пути месяцев.
Первой такой вехой
было Рождество. Утро наступило
свежее, хрустально-прозрачное, сосульки украшали
деревья, словно ослепительные подвески, на поверхности
снега был бледно-голубой ледяной покров, красный амбар
Симпсонов пламенел на фоне белого пейзажа. Ребекка была очень занята в
последние недели, пытаясь обеспечить подарок каждому из
семи человек на Солнечном Ручье, - довольно трудная задача
при капитале в пятьдесят центов, накопленном с невероятными
усилиями. Ей, однако, удалось достичь успеха, и драгоценная
посылка была отправлена по почте за два дня до праздника.
Мисс Миранда Сойер купила своей племяннице серую
беличью муфту и такой же капюшон, который был еще
более не к лицу - если это вообще возможно, - чем прочие
предметы одеяния Ребекки, но зато тетя Джейн сшила ей
прелестнейшее платье из зеленого кашемира, нежно-нежно-зеленого, как
молодой лист. Сшито оно было очень просто, но цвет радовал
глаз. А еще был красивый вязаный воротничок
от мамы, красные варежки от миссис Кобб и носовой
платочек от Эммы-Джейн. Ребекка же сшила замысловатый стеганый
чехольчик на заварной чайник с вышитой декоративным швом
буквой "М" и хорошенькую подушечку для
булавок с оборочкой и вышитой буквой "Д" для своих
двух теток. Все это, вместе взятое, позволяло считать,
что праздник удался на славу, даже если бы ничего больше не произошло; но
случилось еще кое-что.
Во время завтрака раздался стук в дверь, и
мальчик-посыльный спросил вышедшую на крыльцо Ребекку, здесь ли
живет мисс Ребекка Рэндл. Услышав в ответ, что это она,
мальчик вручил ей пакет, на котором было написано ее имя и который она
взяла как во сне.
- Это подарок. Наверняка подарок, - сказала она, входя
в столовую и глядя на пакет в каком-то оцепенении, - только
не могу догадаться от кого.
- Чтобы это выяснить, лучше всего
его открыть, - заметила мисс Миранда.
В пакете, как оказалось,
находились два меньших пакетика, и Ребекка
дрожащими пальцами открыла тот, который был
адресован ей. В таких обстоятельствах
у любого задрожали бы пальцы. Из
пакетика появилась коробочка, и, когда крышка ее была поднята,
взглядам открылась длинная нить нежно-розовых коралловых бусин, на
которой висел крест из вырезанных из такого
же коралла бутонов розы. На дне лежала открытка с надписью:
"Веселого Рождества! Мистер Аладдин".
- Ну и ну! - воскликнули обе тетки, приподнявшись
со стульев. - От кого это?
- От мистера Ладда, - сказала Ребекка чуть слышно.
- От Адама Ладда! Впервые в жизни такое вижу! Миранда,
помнишь, Элен Бернем говорила, что он собирается прислать Ребекке
подарок к Рождеству? Но я никак не предполагала, что он это
сделает, - сказала Джейн. - А что в другом
пакетике?
В другом пакетике, адресованном Эмме-Джейн, лежала
серебряная цепочка с голубым эмалевым медальоном.
Радость переполнила сердце Ребекки - он
вспомнил их обеих! К пакету было приложено письмо, в котором говорилось:
Дорогая мисс Ребекка Ровена!
По моим представлениям, рождественским
подарком должно быть нечто совершенно ненужное и
бесполезное. Я всегда замечал, что людям
нравится, когда я дарю им такого рода вещи, так что, надеюсь, я
сумел угодить вам и вашей подруге. Прошу вас. наденьте
это украшение сегодня после обеда: мне очень хочется
увидеть его на вас, когда я приеду на моих новых санях, чтобы взять
вас обеих прокатиться. Моя тетя в восторге от мыла.
Ваш преданный друг
Адам Ладд.
- Как это мило с его стороны! - воскликнула мисс Джейн. -
Лидия Бернем говорит, что он очень любит детей. Теперь садись и
позавтракай, Ребекка, а когда мы вымоем посуду, ты сбегаешь к
Эмме и отнесешь ей цепочку. Что с тобой,
дорогая?
Казалось, что разные чувства Ребекки всегда хранились,
так сказать, в смежных отделениях и постоянно смешивались. В
этот момент, хотя у нее не хватало слов, чтобы
выразить радость, хлеб с маслом почти застревал у нее в горле, а
иногда по щеке украдкой скатывалась слеза.
Мистер Ладд заехал после обеда, как и обещал, и познакомился
с тетками, получив о них обеих в пять минут такое же полное
представление, как если бы знал их долгие годы. На
низенькой скамеечке возле огня сидела
Ребекка, молчаливая и робкая. Она ни на мгновение не забывала
о своем великолепном наряде и присутствии тети Миранды и
потому не могла вымолвить ни слова. Это был один из
"прекрасных дней" ее жизни. Радость, волнение, цвет ее
зеленого платья, прелестное коралловое ожерелье на время превратили
маленького бурого воробышка в райскую птицу,
и Адам Ладд смотрел на
нее с явным удовлетворением. А затем было катание
на санях - тогда-то к ней вернулся дар речи, и болтала она
как сорока! Так завершился этот чудесный
день. И много-много ночей после этого Ребекка засыпала, засунув
руку под подушку и крепко держа драгоценную коралловую
нить, чтобы быть уверенной, что ее
сокровищу ничто не грозит.
Другой вехой был отъезд из Риверборо семейства
Симпсонов со всем их имуществом, в котором самым
заметным предметом была банкетная лампа. Было
замечательно избавиться от ненавистного присутствия Маятника, но, с
другой стороны, потеря разом нескольких активных участников игр
оставила заметную брешь в "юных кругах" Риверборо,
а Ребекка была вынуждена подружиться с
малышом Робинсонов, так как он был единственным в деревне в ту зиму грудным
младенцем. Вечером накануне отъезда верный Маятник подошел к
боковой двери кирпичного дома и, когда Ребекка
открыла дверь в ответ на его стук,
запинаясь, торжественно произнес:
- Б-будем встречаться с т-тобой, когда т-ты вырастешь?
- Разумеется, нет, - отвечала Ребекка, закрывая, слишком
уж поспешно, дверь перед своим скороспелым обожателем.
Мистер Симпсон вернулся домой как раз вовремя, чтобы
перевезти жену и детей в тот городок, где все они появились
на свет, - городок, никак не ожидавший их с
распростертыми объятиями. Переезд Симпсонов
проходил под бдительным надзором деревенских властей, и за
ним с тревогой следили все соседи, но, несмотря
на принятые меры предосторожности, стул с
кафедры священника, несколько керосиновых ламп и маленькая печь исчезли
из церкви и были успешно обменены мистером Симпсоном на
пути из его старого дома в новый. Ребекка и
Эмма-Джейн пережили несколько часов настоящего горя, узнав о том,
что одна деревня на том же пути приобрела благодаря
посредничеству честолюбивого молодого священника великолепную
банкетную лампу Симпсонов для своей новой церкви.
Деньги во время этой сделки из рук в
руки не переходили, так как священник сумел
получить лампу в обмен на старый велосипед.
Единственным приятным обстоятельством во всем этом деле было то,
что мистер Симпсон, оказавшись не в состоянии утешить
своих отпрысков в связи с утратой столь дорогого для них
предмета, сел на велосипед и уехал на нем с тем, чтобы его снова не
видели и не слышали в течение долгого времени.
Этот год был примечателен еще и тем, что Ребекка росла не по
дням, а по часам. С тех пор как ей исполнилось десять лет, она, казалось,
не вытянулась ни на дюйм, но затем, однажды взявшись расти, отнеслась к
этому делу точно так же, как относилась ко всякому другому,
- с такой энергией, что тетя Джейн месяцами
не делала ничего другого, как только удлиняла юбки, лифы
и рукава. Но наконец, несмотря на все
хитрости, известные бережливой новоанглийской
женщине, ни отпускать, ни надставлять больше уже было нельзя, и платья
пришлось отправить на Солнечный Ручей, где их предстояло
перешить для Дженни.
Была и еще одна веха, печальная, -
маленькая могилка под ивой на Солнечном Ручье.
Мира, младшая в семье, умерла, и в связи с этим
Ребекка ездила домой на две недели. Вид маленького
неподвижного тела, того, что прежде было Мирой -
особенной любимицей Ребекки с самого дня рождения, -
пробудил целый сонм новых мыслей и вопросов: тайна смерти приводит
человека к осознанию еще большей тайны жизни.
На этот раз пребывание в родном доме было грустным для
Ребекки. Смерть Миры, горе матери, отсутствие Джона - лучшего друга
Ребекки, обособленность маленького домика и суровая экономия, как
всегда соблюдавшаяся в нем, - все складывалось так,
чтобы привести в уныние ребенка, который
был так восприимчив к красоте и гармонии, как Ребекка.
Ханна за время отсутствия Ребекки превратилась во
взрослую женщину. У нее всегда был странный, недетский вид,
но теперь в некоторых отношениях она казалась старше даже тети Джейн -
более сдержанной, более уравновешенной. Она была
хорошенькой, хотя немного бесцветной, - хорошенькой и умелой.
Ребекка гуляла по тем местам, где так любила играть в
раннем детстве. Все это были хорошо знакомые, заветные места,
некоторые из них были известны Джону, некоторые - только ей одной. Здесь
было место, где росли "индейские трубки"[25], был и кусочек болотистой
почвы, где бахромчатые горечавки всегда были необыкновенно большими
и синими, и горный клен, где она однажды нашла гнездо иволги,
и живая изгородь, в которой обитали полевые мыши, и покрытый мхом
пень, где бледные поганки имели обыкновение вырастать как по
мановению волшебной палочки, и ямка у корней старой сосны,
где устроила свой домик почтенная жаба, - это тоже были
вехи ее детства, и она смотрела на
них словно с неизмеримого расстояния. Любимый маленький
солнечный ручей - ее второй главный собеседник после
Джона - был невеселым обществом в это время года. Не было
смеющейся воды, вспыхивающей в солнечных
блестках. Летом радостный поток, пританцовывая, бежал по белой
гальке к глубоким заводям, чтобы там остановиться и
задуматься. Теперь, как Мира, он был холодным и
неподвижным, закутанным в снежный саван. Но Ребекка
опустилась на колени возле того места, где он был самым
глубоким, и, приложив ухо к блестящей ледяной
корке, услышала слабый звенящий звук. Все было в порядке. Солнечный
ручей снова запоет весной; быть может, к Мире тоже придет время
песен - и она спрашивала себя, где и как. Во
время этих прогулок она непрестанно думала -
думала об одном. Ханне никогда не предоставлялась возможность хоть
на время освободиться от повседневных забот и работы на ферме. До
сих пор она (Ребекка) наслаждалась всеми преимуществами жизни
в кирпичном доме. И хотя жизнь эта отнюдь не была
путем, усеянным розами, в ней были удобства и общество других
детей, так же как и возможность учиться и читать. Сам
по себе Риверборо не был широким
миром, но он был крошечной щелочкой,
позволявшей взглянуть на мир, и это было
бесконечно лучше, чем совсем ничего. Ребекка пролила не
одну тихую слезу, прежде чем почувствовала в себе достаточно твердости, чтобы
отказаться в пользу сестры от того, к чему так сильно
стремилась сама. Однажды утром, когда ее
пребывание на ферме подходило к концу, она решительно
приступила к делу и сказала:
- Ханна, я собираюсь, когда закончится этот учебный год, остаться
дома и отпустить тебя в кирпичный дом. Тетя Миранда с самого начала
хотела, чтобы приехала ты, так что это будет только справедливо, если
настанет твой черед.
Ханна штопала чулок и, прежде чем ответить, продела в
иголку нитку и отрезала конец.
- Нет, спасибо, Бекки. Мама не справится без
меня, и к тому же я терпеть не могу ходить
в школу. Я умею читать, писать и считать не
хуже любого, и для меня этого достаточно. По мне лучше умереть, чем
зарабатывать на жизнь учительским трудом. Зима пройдет быстро,
Уилл Мелвилл собирается одолжить мне швейную машину его
матери, и я сошью белые юбки из муслина, который
прислала тетя Джейн. Ну, а еще после Нового года здесь будет
школа пения и благотворительное общество в Темперансе. Я буду
отлично проводить время теперь, когда я взрослая. Я не из
тех, кто скучает в одиночестве, Бекки, -
заключила Ханна, покраснев. - Я люблю эти места.
Ребекка видела, что сестра говорит правду, но о
причине неожиданного румянца догадалась лишь год или два
спустя.
|
