ГЛАВА XXXVIII
Победа
Когда
Том, стоя лицом к лицу со своим мучителем, слушал его угрозы и ждал смерти, отважное
сердце не изменило ему, и он готовился принять любые страдания, любые пытки. Но
лишь только Легри ушел, лишь только волнение Тома улеглось, в его избитом теле
снова проснулась боль, и он снова почувствовал всю свою беспомощность и
одиночество.
Легри не
стал дожидаться, когда раны Тома заживут, и вскоре приказал ему выходить на
работу. Потянулись дни, полные непосильного труда, мучений, издевательств.
В
горячее время уборки Легри заставлял своих невольников выходить в поле и по
воскресеньям. Что с ними церемониться! Скорее уберешь хлопок – и выиграешь
пари! А если несколько человек замучаются насмерть, вместо них можно купить
других, посильнее.
Еще
несколько недель назад, вернувшись с работы, Том, бывало, прочитывал при свете
костра одну-другую страницу из библии, но теперь он приходил в поселок такой
измученный, что в ушах у него стоял звон, перед глазами все плыло, и ему
хотелось лишь одного – поскорее лечь и заснуть рядом с товарищами.
Он
вспомнил о письме мисс Офелии его бывшим хозяевам в Кентукки и молил у бога избавления.
Но дни текли один за другим, а за ним никто не приезжал, и в его душе
поднималась горечь, заглушить которую было нелегко.
Изредка
ему удавалось повстречать Касси, изредка, когда его звали за чем-нибудь в дом,
он видел мельком поникшую, печальную Эммелину, но их мимолетные встречи
проходили большей частью молча – разговаривать было некогда.
Как-то
вечером, измученный, упавший духом, Том сидел у костра, на котором варился его
скудный ужин. Огонь догорал. Он подбросил хвороста на угли, чтобы стало
светлее, и вынул из кармана свою потрепанную библию. Вот отмеченные любимые
места, раньше так восхищавшие его. Что же, неужели слово утратило свою силу,
или оно уже не властно над его притупившимися чувствами? С тяжелым вздохом он
спрятал библию в карман. И вдруг чей-то грубый хохот заставил его поднять
голову. Перед ним стоял Легри.
– Ну
что, старик? – сказал Саймон. – Благочестие-то больше не помогает?
Значит, я добился своего, убедил тебя в этом?
Том
молчал.
– Дурак
ты, дурак! – продолжал Легри. – Я же тебя облагодетельствовать хотел!
Ты бы зажил припеваючи, лучше Сэмбо и Квимбо, и вместо того чтобы получать
порцию плетей чуть ли не каждый день, мог бы сам над другими неграми
начальствовать и выпивать с хозяином. Возьмись за ум, старик, послушайся
доброго совета.
– Нет,
нет, упаси меня боже! – воскликнул Том.
– Ну,
не дурак ли! – Легри плюнул Тому в лицо, ударил его ногой, но, прежде чем
уйти, сказал: – Ладно! Я еще тебя поставлю на колени, вот увидишь!
Том
долго сидел у костра, борясь с самим собой. И вдруг глаза у него застлало
туманом, он протянул руки в темноту и упал без чувств.
Сколько
времени продолжалось это забытье, Том не знал. Когда он очнулся, костер уже
потух, одежда на нем промокла насквозь от росы, но все сомнения исчезли, и душу
его осеняла такая радость, что теперь ему ничто не было страшно – ни голод, ни
холод, ни унижения, ни одиночество.
Когда
предрассветные сумерки разбудили остальных невольников и они потянулись в поле,
в этой жалкой, дрожащей от холода толпе был один человек, который шел твердым
шагом, высоко подняв голову.
Перемену,
происшедшую в Томе, заметили все. К нему вернулись его былая бодрость духа,
былое спокойствие, и ничто – ни издевательства, ни побои – не могло поколебать
их.
– Что
такое сделалось с Томом? – спросил Легри у Сэмбо. – Последнее время
ходил как в воду опущенный, а теперь будто его подменили!
– Не
знаю, хозяин. Может, бежать задумал?
– Пусть
только попробует! – злобно усмехнулся Легри. – Любопытно, как это у
него получится, а, Сэмбо?
– Ха-ха-ха! –
заржал тот. – Пусть попробует, а мы посмотрим, как он будет вязнуть в болоте,
продираться сквозь заросли, улепетывать от собак. Когда ловили Молли, я чуть
было со смеху не помер – так и думал, собаки ее в клочья издерут! У нее ведь до
сих пор остались отметины от их зубов.
– Она
с ними в могилу ляжет, – сказал Легри. – Но теперь, Сэмбо, гляди в
оба, не зевай! Если Том действительно задумал побег, шкуру с него содрать мало!
– Уж
будьте спокойны, хозяин, ему не поздоровится! Ха-ха-ха!
Этот
разговор происходил в ту минуту, когда Легри садился в седло, собираясь
съездить в соседний город.
Вернувшись
обратно уже затемно, он свернул к невольничьему поселку – проверить, все ли там
в порядке.
Была
светлая лунная ночь. Тени ясеней тонким узором лежали на траве; кругом стояла
глубокая, нерушимая тишина. Подъезжая к лачугам, Легри еще издали услышал
пение. Это было настолько необычно здесь, что он остановил лошадь и
прислушался. Мягкий мужской голос пел:
Пусть враг не пощадит меня,
Я все стерпеть готов.
Я полон веры, сердцем чист
И не страшусь оков.
«Ага!
Вот он как расхрабрился!» – мысленно проговорил Легри и, подъехав к Тому, замахнулся
на него плеткой.
– Эй
ты, негр! Тебе спать пора, а ты тут гимны распеваешь! Заткни глотку, и марш на
место!
– Слушаю,
хозяин, – спокойно ответил Том, поднимаясь с земли.
Это
спокойствие привело Легри в такую ярость, что он направил свою лошадь прямо на
Тома и стал хлестать его плеткой по голове и плечам.
– Вот
тебе, собака! Будешь теперь благодушествовать!
Удары
причиняли боль Тому, но сердце его билось ровно, и Легри не мог понять, что ему
не удастся по-прежнему властвовать над этим негром.
Том
болел душой за несчастных людей, окружавших его, и пытался хоть как-нибудь облегчить
их страдания. Правда, возможностей для этого у него было мало, но все же по
дороге в поле и обратно в поселок и во время работы ему кое-когда удавалось
протянуть руку помощи усталым, измученным, павшим духом. Сначала эти жалкие,
почти потерявшие человеческий облик существа не понимали Тома, но неделя шла за
неделей, месяц за месяцем, и наконец в их сердцах заговорили давно умолкшие
струны. Молчаливый, полный терпения, непонятный человек, который всегда был
готов помочь другому, не требуя помощи для себя, всегда довольствовался самым
малым и делил это малое с теми, кто нуждался больше него, человек, который в
холодные ночи уступал свое рваное одеяло какой-нибудь больной женщине, а в поле
подкладывал слабым хлопок в корзины, не боясь, что у него самого будет
недовес, – человек этот мало-помалу возымел над ними странную власть. И
даже полупомешанная Касси обретала душевный покой в его присутствии.
Эта
несчастная женщина лелеяла мысль отомстить своему мучителю Легри – отомстить за
все зло, которое он причинял другим и ей самой.
Однажды
ночью, когда в лачугах все уже спали, Тома разбудил легкий шорох, и он увидел в
окне лицо Касси. Она молча поманила его, вызывая на улицу.
Том
встал и вышел из лачуги. Было около двух часов; ночь стояла тихая, лунная.
Глаза Касси горели огнем – куда девался ее тяжелый, неподвижный взгляд!
– Поди
сюда, дядя Том, – прошептала она, кладя руку ему на плечо и с силой,
необычной для такой маленькой руки, увлекая его за собой. Поди сюда, мне надо
кое-что сказать тебе.
– Что
случилось, миссис Касси? – тревожно спросил он.
– Том,
ты хочешь получить свободу?
– Я
получу ее, когда придет время, миссис Касси, – ответил Том.
– Нет,
сегодня, сейчас! – с силой воскликнула она. – Пойдем со мной!
Том
колебался.
– Пойдем! –
снова повторила Касси, не сводя с него пристального взгляда своих темных
глаз. – Пойдем! Он спит крепко. Я подсыпала ему снотворного в стакан, да
жалею, что мало, надо было побольше – тогда ты бы мне не понадобился. Но идем!
Дверь в его комнату не заперта… Там у меня припрятан топор… Я бы и сама это
сделала, да боюсь, сил не хватит. Идем!
– Нет,
миссис Касси, нет! – твердо сказал Том, удерживая ее.
– Подумай,
сколько несчастных получит свободу! – воскликнула она. – Мы уйдем
отсюда, отыщем какой-нибудь островок среди болот и будем жить там. Я знаю, так
делали другие, до нас. А ты скажи: разве может быть что-нибудь хуже той жизни,
которую мы ведем здесь?
– Нет! –
так же твердо повторил Том. – Нет! Зло никогда не породит добра! Да я
лучше отрублю себе правую руку, чем пойду на такой грех!
– Тогда
я сделаю это сама! – сказала Касси.
– Миссис
Касси! – воскликнул Том, падая перед ней на колени. – Молю вас, не
продавайте душу дьяволу! Надо терпеть и ждать!
– Ждать! –
повторила она. – Я уж столько времени ждала, что у меня помутился разум и
сердце готово разорваться на части. Ты говоришь – терпеть! Мало ли все мы от
него терпели? А ты сам – ведь он высасывает из тебя кровь капля за каплей! Нет,
я исполню свой долг – его час пробил!
– Не
надо! – Том взял ее судорожно стиснутые руки в свои. – Не надо! Не
берите греха на душу! Господи, научи нас любить врагов наших!
– Любить! –
Касси сверкнула на него глазами. – Любить таких врагов? Да ведь это противно
природе человеческой!
– Верно,
миссис Касси, верно! Но господь милостив, он дарует нам победу над самими собой!
Проникновенные
слова Тома, его мягкий голос, слезы, сверкавшие в глазах, словно благодатная
роса, пали на измученную, смятенную душу несчастной женщины. Взгляд ее
смягчился. Она опустила голову, и Том почувствовал, как слабеют ее руки.
– Том,
друг мой, у меня нет сил молиться. С того самого дня, как продали моих детей, я
забыла молитвы и знаю вместо них одни проклятья… проклятья и ненависть!
– Миссис
Касси, – нерешительно заговорил Том после долгого молчания, – если
это возможно… если вам удастся убежать отсюда, бегите – бегите вместе с
Эммелиной, но да упасет вас господь от смертоубийства!
– А
ты… ты согласен бежать с нами?
– Нет, –
ответил он. – Теперь уже нет. Я останусь с моими несчастными братьями и
буду нести крест свой до конца. Вы – другое дело. Вам здесь погибель…
Спасайтесь, если сможете.
– А
что нас спасет? Одна могила, – сказала Касси. – У зверя есть берлога,
у птицы – гнездо. Змеи и те находят себе пристанище, а нам нет места на земле.
Собаки отыщут наши следы в глубине болот. Все против нас – и звери и люди. Куда
же нам бежать?
Том
долго молчал, а потом сказал ей:
– Попытайтесь,
миссис Касси. Я буду молиться за вас.
Почему
это бывает так, что иная мысль, отброшенная, как случайно попавшийся под ноги
камень, вдруг предстанет пред нами в новом свете и засверкает подобно
бриллианту?
Касси
много раз обдумывала все возможности побега и отказывалась от них, как от безнадежных
и неосуществимых. Но сейчас в уме у нее возник план, такой простой и ясный во
всех подробностях, что она сразу загорелась надеждой и шепнула Тому:
– Хорошо,
друг мой, я попытаюсь.
– Да
хранит вас бог! – сказал Том.
|