Здесь начинается
рассказ Эконома о вороне
Жил Феб
когда-то на земле средь нас,
Об этом
в книгах старых есть рассказ.
Он был
красавец рыцарь, весельчак.
Его
стрелы боялся злобный враг.
Убил
Питона он, когда тот змеи
На
солнце выполз из норы своей.
И много
подвигов и славных дел
Он луком
страшным совершить успел.
Умел
играть на лютне он, на лире,
И голоса
во всем подлунном мире
Такого
звонкого не услыхать.
Вот
Амфион, царь Фивский, ограждать
Умел
свой город сладкогласным пеньем,
Но Феб
пел лучше, звонче, без сомненья,
И был к
тому же строен он, пригож.
Нет в
мире никого, кто с ним бы схож
По
вежеству и красоте считался,
А в
благородстве с ним бы не сравнялся
Славнейший
рыцарь всех времен и стран.
И в знак
того, что змей им был попран,
Носил в
руке он лук свой смертоносный,
Благоуханный,
словно ладан росный.
Так вот
держал тот Феб ворону в доме,
И в
самой лучшей Фебовой хороме
Стояла
клетка. В ней же много лет
Ворона
та жила. Таких уж нет.
Вся
белоснежна, словно лебедь белый,
Она не
хуже соловъя свистела
И
щелкала, а Феб ее любил,
По-человечьи
говорить учил,
Как говорят
иной раз и сороки.
И уж не
знаю я, в какие сроки,
Но
научилась птица говорить
И речь
людей могла передразнить.
Еще жила
жена у Феба в доме.
Все в
той же самой расписной хороме.
Любил ее
супруг и баловал
И сутки
круглые ей угождал,
Но
только, если правду вам сказать,
Затеял
он супругу ревновать.
Держал
ее, бедняжку, под замком
И
никогда гостей не звал он в дом,
Страшась,
что ими может быть обманут.
Хоть
ревновать мужья не перестанут,
Но им
скажу: друзья, напрасный труд.
Вас все
равно супруги проведут,
Как бы
ни заперли вы клетку прочно.
Когда в
делах и мыслях непорочна
Жена,
зачем ее вам запирать?
Развратницу
ж не тщитесь охранять,
Всегда
найдется для нее лазейка.
А там
поди-ка укори, посмей-ка.
Чем жен
стеречь… да лучше прямо в ад!
Вам это
все преданья подтвердят.
Но я
вернусь к тому, с чего я начал.
Достойный
Феб, о том весь свет судачил,
Любил
без памяти свою жену.
Из всех
страстей он знал лишь страсть одну -
Ей
угождать до самой до могилы.
И не
жалел своей мужской он силы,
Лишь бы
с супругою в приятстве жить
И
навсегда единственным пребыть.
Но
ничего снискать не удается,
Когда
природа в чем-нибудь упрется.
К
упрямству склонна вся живая тварь
Теперь
не меньше, чем когда-то встарь.
Из
коршуна не сделаешь наседку.
Возьмите
птицу и заприте в клетку,
Ее кормите
золотым пшеном,
Поите не
водой, а хоть вином
И
содержите в чистоте и холе -
Но
захиреет пленница в неволе.
Стократ
дороже клетки золотой
Простор
полей или шатер лесной,
Где в
скудости, в опасности и в страхе
Жить
доводилось этой бедной птахе,
Где в пищу
ей лишь червяки, да гады,
Да
нечисть всякая. А птицы рады,
Когда из
клетки могут упорхнуть,
Опять
свободно крыльями взмахнуть.
Возьмите
кошку, молоком поите
Иль
мясом, рыбой вы ее кормите,
А под
вечер укладывайте спать
С собою
рядом в теплую кровать -
Но пусть
услышит мышь она в норе
Или
увидит птицу на дворе,
Вмиг
позабудет сливки, молоко,
Глаза
свои раскроет широко
И на
охоту тотчас побежит,
Такой у
ней к охоте аппетит.
Коль
угнездилась от природы страсть,
Ее ничем
непобедима власть.
А то еще
смотрите: вот волчица,
Когда
придет пора совокупиться,
Своею
похотью ослеплена,
Самца
такого выберет она,
Что,
поглядеть, нет хуже, – и довольна.
Но,
кажется, примеров уж довольно.
Я о
мужчинах только говорю,
А к
женщинам почтением горю.
А вот
мужчины, верно, похотливы,
Непритязательны,
нетерпеливы,
Готов
мужчина похоть утолить,
Хотя б
жену пришлося оскорбить
Уж самым
выбором подруги низкой,
Которую
он сам не пустит близко
К жене
красивой, ласковой и верной.
Ах,
плоть сильна, и только пламень серный
Искоренит
в нас любострастья грех.
Да,
новизна так привлекает всех,
Что в
добродетели и постоянстве,
Как в
повседневном тягостном убранстве,
Никто из
нас не может долго жить.
И нечего
об этом говорить.
Был Феб,
измены не подозревая
И от
жены беды себе не чая,
Обманут
легкомысленной женой.
Всю
страсть свою, весь пыл любовный свой,
Не
устрашась и не стыдясь нимало,
Она
другому втайне отдавала, -
Он с
Фебом рядом так же стать достоин,
Как
живодер с вонючих скотобоен.
Себе
получше выбрать не могла:
Но от
худого только больше зла.
Феб
надолго однажды отлучился,
И вмиг с
женою хахаль очутился.
Неблагозвучно,
подло это слово -
Сказал
его я, не желая злого.
Платон-мудрец
так написал однажды:
«Со
словом в лад верши поступок каждый».
И если
точным словом говорить,
То слово
с делом так должны дружить,
Чтоб не
было меж ними расхожденья.
Я грубый
человек, и, к сожаленью,
Я грубо
говорю. Но в самом деле, -
Когда
миледи согрешит в постели,
Меж ней
и девкой разница в одном:
Ее
любовника зовут «дружком»,
Когда
прознают, самое же «милой»,
А девка
с хахалем сойдут в могилу
Позоримы
прозванием своим.
Не лучше
ль словом грубым и одним
Равно
обеих грешниц называть
И в
слове том поступок их сравнять?
Так
точно и короны узурпатор,
Тиран
воинственный иль император
С
разбойником, как брат родимый, схож,
Ведь
нрав у них по существу все то ж.
Раз
Александр от мудреца услышал,
Что
если, мол, тиран всех прочих выше
И может
он законом пренебречь
И целый
город для забавы сжечь
Или
стереть с лица земли народец, -
Тогда
он, значит, вождь и полководец;
Лишь от разбойника
поменьше зла, [269]
-
Ведь
шайка у разбойника мала, -
Но Каина
на нем лежит печать:
Он для
людей – отверженец и тать.
Мне
книжная ученость не пристала,
Я не
хочу, чтоб речь моя блистала
Цитатами,
вернусь скорее вспять,
Чтоб
попросту рассказ мой продолжать.
Ну,
Фебова жена дружка позвала
И долго
страсть в постели утоляла.
Ворона в
клетке видела все это
И, Фебу
верная, была задета.
Он
изумлен был песенкой такой:
Она
закаркала: «У-крал! У-крал! У-крал!»
«Я от
тебя такого не слыхал, -
Феб
удивился. – Ты ж умела петь.
Так
отчего ж ты стала так хрипеть?
Ведь
прежде ты певала так приятно.
Что
значит этот возглас троекратный?»
И Фебу
тут ворона так сказала:
«Не зря
я столь зловеще распевала.
О Феб!
Твоей не ценят красоты,
Учтивости,
душевной чистоты,
Твоих забот
и твоего таланта,
Того,
что ты бесценней адаманта.
Мерзавец
низкий честь твою украл
И в
грязь ее кощунственно втоптал.
Он, этот
червь в сравнении с тобою,
Бесчестил
ложе здесь с твоей женою».
Чего ж
вам больше? Фебу все сказала
И
грубыми словами описала
Все в
точности, как совершалось зло
И от
кого оно произошло.
И
отшатнулся Феб, и помертвел он,
И боль
ужасная пронзила тело,
И в
приступе невыразимых мук
Он взял
стрелу, согнул могучий лук
И
наповал жену свою убил,
Которую
без памяти любил.
Так
сделал он. Ну, что еще сказать?
Червь
сожалений стал его глодать,
Кифару,
лютню, арфу, псалтирьон [270]
Разбив,
свой лук сломал и стрелы он.
Потом, к
своей вороне обратись,
Сказал с
презрением: «Послушай, мразь,
В твоих
речах змеиный яд разлит.
Убита не
жена, а я убит.
Увы! Что
сделал я? И нет возврата.
За
тяжкий грех тягчайшая расплата.
Подруга
верная тяжелых дней,
Жена
моя, жемчужина ночей,
Что мне
всегда так сладостно светила, -
Не может
быть, чтоб ты мне изменила!
Теперь
лежишь, бескровна, холодна,
Злосчастная,
невинная жена.
Рука
проклятая, как ты решилась?
Как
мысль в мозгу змеею угнездилась?
Поспешный
гнев, разящий наповал!
О,
подозрений горестных фиал!
Едва его
доверчиво испил я,
Как
существо чистейшее убил я.
Где был
рассудок и сужденье где?
Когда
клевещет мстительный злодей,
Возможно
ль без улики непреложной
Вине
поверить явно невозможной?
Да не
разит виновного стрела,
Коль не
докажут достоверность зла.
И зло
великое ты совершаешь,
Когда с
возмездием столь поспешаешь,
Как я,
злосчастный, ныне поспешил.
Слепящий
гнев, скольких он погубил.
Увы! Что
жизнь теперь мне? Умираю!»
И,
обратись к вороне: «Знаю, знаю,
Чем
наказать тебя за клевету,
Была
бела ты, как жасмин в цвету,
И пела
ты всех соловьев звончей,
И речь
твоя журчала, как ручей.
Отныне
ты всего навек лишилась:
В
последний раз в словах твоих струилась
Отрава,
коей корень сатана.
Как
сажа, будешь ты теперь черна,
Нахохлившись,
людское сердце хмуря,
Ты
каркать будешь, если дождь иль буря
Приблизится.
Ты и твое потомство
Поплатитесь
навек за вероломство».
И он схватил
завистливую птицу,
Вмиг
перья ощипал, и, как черницу,
Он в
рясу черную ее одел,
И отнял
речи дар, и повелел,
Чтобы не
пела никогда отныне,
Кичась
пред птицами в своей гордыне.
И
вышвырнул ревнивицу за дверь,
Чтоб
презирал ворону всякий зверь,
Как верную
служанку сатаны.
Вот
почему вороны все черны.
Друзья
мои. Из этого примера
Вы
видите: во всем потребна мера,
И будьте
осмотрительны в словах.
Не
говорите мужу о грехах
Его
жены, хотя б вы их и знали,
Чтоб
ненавидеть вас мужья не стали.
Царь
Соломон, как говорит преданье,
Оставил
нам в наследство назиданье -
Язык
держать покрепче под замком,
Но я уже
вам говорил о том,
Что
книжной мудростью не мне блистать.
Меня
когда-то поучала мать:
«Мой
сын, вороны ты не позабудь
И
берегись, чтоб словом как-нибудь
Друзей
не подвести, а там, как знать,
Болтливостью
их всех не разогнать.
Язык
болтливый – это бес, злой враг,
И пусть
его искореняет всяк.
Мой сын!
Господь, во благости своей,
Язык
огородил у всех людей
Забором
плотным из зубов и губ,
Чтоб
человек, как бы он ни был глуп,
Пред
тем, как говорить, мог поразмыслить
И беды
всевозможные исчислить,
Которые
болтливость навлекла.
Но не
приносит ни беды, ни зла
Речь
осмотрительная и скупая.
Запомни,
сын мой, в жизнь свою вступая:
Обуздывай
язык, пускай узда
Его не держит
только лишь тогда,
Когда ты
господа поешь и славишь.
И если
хоть во что-нибудь ты ставишь
Советы
матери – будь скуп в словах
И то ж
воспитывай в своих сынах,
Во всем
потомстве, коль оно послушно.
Когда
немного слов для дела нужно,
Губительно
без устали болтать».
Еще
сказала мне тогда же мать:
«Многоглаголанье
– источник зла.
Один
пример привесть бы я могла:
Топор,
он долго сучья отсекает,
Потом,
хвать, руку напрочь отрубает,
И падает
рука к твоим ногам.
Язык так
разрубает пополам
И дружбу
многолетнюю, и узы,
Связующие
давние союзы.
Клеветники
все богу неугодны.
Про это
говорит и глас народный,
И
Соломон, и древности мудрец -
Сенека,
и любой святой отец.
Прочтите
хоть псалмы царя Давида.
Коль
слышал что, не подавай ты вида,
Что
разобрал, а если при тебе
Предался
кто-нибудь лихой божбе,
Речам
опасным, – притворись глухим.
Сказал
народ фламандский и я с ним:
«Где
мало слов, там мир и больше склада».
Коль ты
смолчал, бояться слов не надо,
Которые
ты мог не так сказать.
А кто
сболтнул – тому уж не поймать
Спорхнувшей
мысли. Коль сказал ты слово,
То, что
сказал, – сказал. Словечка злого,
Хотя б
оно и стало ненавистно,
Нельзя
исправить. Помни днесь и присно,
Что при
враге не надобно болтать.
Ты раб
того, кто сможет передать
Слова
твои. Будь в жизни незаметен,
Страшись
всегда и новостей и сплетен.
Равно –
правдивы ли они иль ложны;
Запомни,
в этом ошибиться можно.
Скуп на
слова и с равными ты будь
И с
высшими. Вороны не забудь.
Здесь кончается рассказ
Эконома о вороне
|