VII. ИЛЮША.
Доктор
выходил из избы опять уже закутанный в шубу и с фуражкой на голове. Лицо его
было почти сердитое и брезгливое, как будто он всё боялся обо что-то
запачкаться. Мельком окинул он глазами сени и при этом строго глянул на Алешу и
Колю. Алеша махнул из дверей кучеру, и карета, привезшая доктора, подъехала к
выходным дверям. Штабс-капитан стремительно выскочил вслед за доктором и,
согнувшись, почти извиваясь пред ним, остановил его для последнего слова. Лицо
бедняка было убитое, взгляд испуганный:
–
Ваше превосходительство, ваше превосходительство... неужели?.. – начал было он,
и не договорил, а лишь всплеснул руками в отчаянии, хотя всё еще с последнею
мольбой смотря на доктора, точно в самом деле от теперешнего слова доктора мог
измениться приговор над бедным мальчиком.
–
Что делать! Я не Бог, – небрежным хотя и привычно внушительным голосом ответил
доктор.
–
Доктор... Ваше превосходительство... и скоро это, скоро?
–
При-го-товь-тесь ко всему, – отчеканил, ударяя по каждому слогу, доктор и,
склонив взор, сам приготовился было шагнуть за порог к карете.
–
Ваше превосходительство, ради Христа! – испуганно остановил его еще раз
штабс-капитан, – ваше превосходительство!.. так разве ничего, неужели ничего,
совсем ничего теперь не спасет?..
–
Не от меня теперь за-ви-сит, – нетерпеливо проговорил доктор, – и однако же,
гм, – приостановился он вдруг, – если б вы, например, могли... на-пра-вить...
вашего пациента... сейчас и ни мало не медля (слова "сейчас и ни мало не
медля" доктор произнес не то что строго, а почти гневно, так что штабс-капитан
даже вздрогнул) в Си-ра-ку-зы, то... вследствие новых бла-го-при-ятных
кли-ма-ти-ческих условий... могло бы может быть про-и-зойти...
–
В Сиракузы! – вскричал штабс-капитан, как бы ничего еще не понимая.
–
Сиракузы – это в Сицилии, – отрезал вдруг громко Коля, для пояснения. Доктор
поглядел на него.
–
В Сицилию! Батюшка, ваше превосходительство, – потерялся штабс-капитан, – да
ведь вы видели! – обвел он обеими руками кругом, указывая на свою обстановку, –
а маменька-то, а семейство-то?
–
Н-нет, семейство не в Сицилию, а семейство ваше на Кавказ, раннею весной...
дочь вашу на Кавказ, а супругу... продержав курс вод тоже на Кав-ка-зе в виду
ее ревматизмов... немедленно после того на-пра-вить в Париж, в лечебницу
доктора пси-хи-атра Ле-пель-летье, я бы мог вам дать к нему записку, и тогда...
могло бы может быть произойти...
–
Доктор, доктор! Да ведь вы видите! – размахнул вдруг опять руками
штабс-капитан, указывая в отчаянии на голые бревенчатые стены сеней.
–
А, это уж не мое дело, – усмехнулся доктор, – я лишь сказал то, что могла
сказать на-у-ка на ваш вопрос о последних средствах, а остальное... к сожалению
моему...
–
Не беспокойтесь, лекарь, моя собака вас не укусит, – громко отрезал Коля,
заметив несколько беспокойный взгляд доктора на Перезвона, ставшего на пороге.
Гневная нотка прозвенела в голосе Коли. Слово же "лекарь" вместо
доктора он сказал нарочно и, как сам объявил потом, "для оскорбления
сказал".
–
Что та-ко-е? – вскинул головой доктор, удивленно уставившись на Колю. – Ка-кой
это? – обратился он вдруг к Алеше, будто спрашивая у того отчета.
–
Это хозяин Перезвона, лекарь, не беспокойтесь о моей личности, – отчеканил
опять Коля.
–
Звон? – переговорил доктор, не поняв что такое Перезвон.
–
Да не знает, где он. Прощайте, лекарь, увидимся в Сиракузах.
–
Кто эт-то? Кто, кто? – вдруг закипятился ужасно доктор.
–
Это здешний школьник, доктор, он шалун, не обращайте внимания, – нахмурившись и
скороговоркой проговорил Алеша. – Коля, молчите! – крикнул он Красоткину. – Не
надо обращать внимания, доктор, – повторил он уже несколько нетерпеливее.
–
Выс-сечь, выс-сечь надо, выс-сечь! – затопал было ногами слишком уже почему-то
взбесившийся доктор.
–
А знаете, лекарь, ведь Перезвон-то у меня пожалуй что и кусается! – проговорил
Коля задрожавшим голоском, побледнев и сверкнув глазами. – Ici, Перезвон!
–
Коля, если вы скажете еще одно только слово, то я с вами разорву на веки, –
властно крикнул Алеша.
–
Лекарь, есть только одно существо в целом мире, которое может приказывать
Николаю Красоткину, это вот этот человек (Коля указал на Алешу); ему повинуюсь,
прощайте!
Он
сорвался с места и, отворив дверь, быстро прошел в комнату. Перезвон бросился
за ним. Доктор постоял было еще секунд пять, как бы в столбняке, смотря на
Алешу, потом вдруг плюнул и быстро пошел к карете, громко повторяя: "Этта,
этта, этта, я не знаю, что этта!" Штабс-капитан бросился его подсаживать.
Алеша прошел в комнату вслед за Колей. Тот стоял уже у постельки Илюши. Илюша
держал его за руку и звал папу. Чрез минуту воротился и штабс-капитан.
–
Папа, папа, поди сюда... мы... – пролепетал было Илюша в чрезвычайном
возбуждении, но, видимо, не в силах продолжать, вдруг бросил свои обе исхудалые
ручки вперед и крепко, как только мог, обнял их обоих разом, и Колю и папу,
соединив их в одно объятие и сам к ним прижавшись. Штабс-капитан вдруг весь так
и затрясся от безмолвных рыданий, а у Коли задрожали губы и подбородок.
–
Папа, папа! Как мне жалко тебя, папа! – горько простонал Илюша.
–
Илюшечка... голубчик... доктор сказал... будешь здоров... будем счастливы...
доктор... – заговорил было штабс-капитан.
–
Ах, папа! Я ведь знаю, что тебе новый доктор про меня сказал... Я ведь видел! –
воскликнул Илюша и опять крепко, изо всей силы прижал их обоих к себе, спрятав
на плече у папы свое лицо.
–
Папа, не плачь... а как я умру, то возьми ты хорошего мальчика, другого... сам
выбери из них из всех, хорошего, назови его Илюшей и люби его вместо меня...
–
Молчи, старик, выздоровеешь! – точно осердившись, крикнул вдруг Красоткин.
–
А меня, папа, меня не забывай никогда, – продолжал Илюша, – ходи ко мне на
могилку... да вот что, папа, похорони ты меня у нашего большого камня, к
которому мы с тобой гулять ходили, и ходи ко мне туда с Красоткиным, вечером...
И Перезвон... А я буду вас ждать... Папа, папа!
Его
голос пресекся, все трое стояли обнявшись и уже молчали. Плакала тихо на своем
кресле и Ниночка, и вдруг, увидав всех плачущими, залилась слезами и мамаша.
–
Илюшечка! Илюшечка! – восклицала она. Красоткин вдруг высвободился из объятий Илюши:
–
Прощай, старик, меня ждет мать к обеду, – проговорил он скороговоркой... – Как
жаль, что я ее не предуведомил! Очень будет беспокоиться... Но после обеда я
тотчас к тебе, на весь день, на весь вечер, и столько тебе расскажу, столько
расскажу! И Перезвона приведу, а теперь с собой уведу, потому что он без меня
выть начнет и тебе мешать будет; до свиданья!
И
он выбежал в сени. Ему не хотелось расплакаться, но в сенях он-таки заплакал. В
этом состоянии нашел его Алеша.
–
Коля, вы должны непременно сдержать слово и придти, а то он будет в страшном
горе, – настойчиво проговорил Алеша.
–
Непременно! О, как я кляну себя, что не приходил раньше, – плача и уже не
конфузясь, что плачет, пробормотал Коля. В эту минуту вдруг словно выскочил из
комнаты штабс-капитан и тотчас затворил за собою дверь. Лицо его было
исступленное, губы дрожали. Он стал пред обоими молодыми людьми и вскинул вверх
обе руки:
–
Не хочу хорошего мальчика! не хочу другого мальчика! – прошептал он диким
шепотом, скрежеща зубами, – аще забуду тебе, Иерусалиме, да прильпнет...
Он
не договорил, как бы захлебнувшись, и опустился в бессилии пред деревянною
лавкой на колени. Стиснув обоими кулаками свою голову, он начал рыдать, как-то
нелепо взвизгивая, изо всей силы крепясь однако, чтобы не услышали его взвизгов
в избе. Коля выскочил на улицу.
–
Прощайте, Карамазов! Сами-то придете? – резко и сердито крикнул он Алеше.
–
Вечером непременно буду.
–
Что он это такое про Иерусалим... Это что еще такое?
–
Это из Библии: "Аще забуду тебе, Иерусалиме", – то есть если забуду
всё, что есть самого у меня драгоценного, если променяю на что, то да
поразит...
–
Понимаю, довольно! Сами-то приходите! Ici, Перезвон! – совсем уже свирепо
прокричал он собаке и большими, скорыми шагами зашагал домой.
|
