Увеличить |
II. ДЕТВОРА.
Итак,
в то морозное и сиверкое ноябрьское утро, мальчик Коля Красоткин сидел дома.
Было воскресенье, и классов не было. Но пробило уже одиннадцать часов, а ему
непременно надо было идти со двора "по одному весьма важному делу", а
между тем он во всем доме оставался один и решительно как хранитель его, потому
что так случилось, что все его старшие обитатели, по некоторому экстренному и
оригинальному обстоятельству, отлучились со двора. В доме вдовы Красоткиной.
чрез сени от квартиры, которую занимала она сама, отдавалась еще одна и
единственная в доме квартирка из двух маленьких комнат внаймы, и занимала ее
докторша с двумя малолетними детьми. Эта докторша была одних лет с Анной
Федоровной и большая ее приятельница, сам же доктор вот уже с год заехал
куда-то сперва в Оренбург, а потом в Ташкент, и уже с полгода как от него не
было ни слуху, ни духу, так что если бы не дружба с г-жою Красоткиной,
несколько смягчавшая горе оставленной докторши, то она решительно бы истекла от
этого горя слезами. И вот надобно же было так случиться к довершению всех
угнетений судьбы, что в эту же самую ночь, с субботы на воскресенье, Катерина,
единственная служанка докторши, вдруг и совсем неожиданно для своей барыни
объявила ей, что намерена родить к утру ребеночка. Как случилось, что никто
этого не заметил заранее, было для всех почти чудом. Пораженная докторша
рассудила, пока есть еще время, свезти Катерину в одно приспособленное к
подобным случаям в нашем городке заведение у повивальной бабушки. Так как
служанкою этой она очень дорожила, то немедленно и исполнила свой проект,
отвезла ее и, сверх того, осталась там при ней. Затем уже утром понадобилось
почему-то всё дружеское участие и помощь самой г-жи Красоткиной, которая при
этом случае могла кого-то о чем-то попросить и оказать какое-то
покровительство. Таким образом, обе дамы были в отлучке, служанка же самой г-жи
Красоткиной, баба Агафья, ушла на базар, и Коля очутился таким образом на время
хранителем и караульщиком "пузырей", то есть мальчика и девочки
докторши, оставшихся одинешенькими. Караулить дом Коля не боялся, с ним к тому
же был Перезвон, которому повелено было лежать ничком в передней под лавкой
"без движений", и который именно поэтому каждый раз, как входил в
переднюю расхаживавший по комнатам Коля, вздрагивал головой и давал два твердые
и заискивающие удара хвостом по полу, но увы, призывного свиста не раздавалось.
Коля грозно взглядывал на несчастного пса, и тот опять замирал в послушном
оцепенении. Но если что смущало Колю, то единственно "пузыри". На
нечаянное приключение с Катериной он, разумеется, смотрел с самым глубоким
презрением, но осиротевших пузырей он очень любил, и уже снес им какую-то
детскую книжку. Настя, старшая девочка, восьми уже лег, умела читать, а младший
пузырь, семилетний мальчик Костя очень любил слушать, когда Настя ему читает.
Разумеется, Красоткин мог бы их занять интереснее, то есть поставить обоих
рядом и начать с ними играть в солдаты, или прятаться по всему дому. Это он не
раз уже делал прежде и не брезгал делать, так что даже в классе у них
разнеслось было раз, что Красоткин у себя дома играет с маленькими жильцами
своими в лошадки, прыгает за пристяжную и гнет голову, но Красоткин гордо
отпарировал это обвинение, выставив на вид, что со сверстниками, с
тринадцатилетними, действительно было бы позорно играть "в наш век" в
лошадки, но что он делает это для "пузырей", потому что их любят, а в
чувствах его никто не смеет у него спрашивать отчета. Зато и обожали же его оба
"пузыря". Но на сей раз было не до игрушек. Ему предстояло одно очень
важное собственное дело, и на вид какое-то почти даже таинственное, между тем
время уходило, а Агафья, – на которую можно бы было оставить детей, всё еще не
хотела возвратиться с базара. Он несколько раз уже переходил чрез сени, отворял
дверь к докторше и озабоченно оглядывал "пузырей", которые, по его
приказанию, сидели за книжкой, и каждый раз, как он отворял дверь, молча
улыбались ему во весь рот, ожидая, что вот он войдет и сделает что-нибудь
прекрасное и забавное. Но Коля был в душевной тревоге и не входил. Наконец
пробило одиннадцать, и он твердо и окончательно решил, что если чрез десять
минут "проклятая" Агафья не воротится, то он уйдет со двора, ее не
дождавшись, разумеется, взяв с "пузырей" слово, что они без него не
струсят, не нашалят и не будут от страха плакать. В этих мыслях он оделся в
свое ватное зимнее пальтишко с меховым воротником из какого-то котика, навесил
через плечо свою сумку и, несмотря на прежние неоднократные мольбы матери, чтоб
он по "такому холоду", выходя со двора, всегда надевал калошки,
только с презрением посмотрел на них, проходя чрез переднюю, и вышел в одних
сапогах. Перезвон, завидя его одетым, начал было усиленно стучать хвостом по
полу, нервно подергиваясь всем телом, и даже испустил было жалобный вой, но
Коля, при виде такой страстной стремительности своего пса, заключил, что это
вредит дисциплине, и хоть минуту, а выдержал его еще под лавкой, и, уже отворив
только дверь в сени, вдруг свистнул его. Пес вскочил как сумасшедший, и
бросился скакать пред ним от восторга. Перейдя сени, Коля отворил дверь к
"пузырям". Оба попрежнему сидели за столиком, но уже не читали, а
жарко о чем-то спорили. Эти детки часто друг с другом спорили о разных
вызывающих житейских предметах, при чем Настя, как старшая, всегда одерживала
верх; Костя же, если не соглашался с нею, то всегда почти шел апеллировать к
Коле Красоткину, и уж как тот решал, так оно и оставалось в виде абсолютного
приговора для всех сторон. На этот раз спор "пузырей" несколько
заинтересовал Красоткина, и он остановился в дверях послушать. Детки видели,
что он слушает, и тем еще с большим азартом продолжали свое препирание.
–
Никогда, никогда я не поверю, – горячо лепетала Настя, – что маленьких деток
повивальные бабушки находят в огороде между грядками с капустой. Теперь уж
зима, и никаких грядок нет, и бабушка не могла принести Катерине дочку.
–
Фью! – присвистнул про себя Коля.
–
Или вот как: они приносят откуда-нибудь, но только тем, которые замуж выходят.
Костя
пристально смотрел на Настю, глубокомысленно слушал и соображал.
–
Настя, какая ты дура, – произнес он наконец твердо и не горячась, – какой же
может быть у Катерины ребеночек, когда она не замужем?
Настя
ужасно загорячилась.
–
Ты ничего не понимаешь, – раздражительно оборвала она, – может у нее муж был,
но только в тюрьме сидит, а она вот и родила.
–
Да разве у нее муж в тюрьме сидит? – важно осведомился положительный Костя.
–
Или вот что, – стремительно перебила Настя, совершенно бросив и забыв свою
первую гипотезу: – у нее нет мужа, это ты прав, но она хочет выйти замуж, вот и
стала думать, как выйдет замуж, и всё думала, всё думала, и до тех пор думала,
что вот он у ней и стал не муж, а ребеночек.
–
Ну разве так, – согласился совершенно побежденный Костя, – а ты этого раньше не
сказала, так как же я мог знать.
–
Ну, детвора, – произнес Коля, шагнув к ним в комнату, – опасный вы, я вижу,
народ!
–
И Перезвон с вами? – осклабился Костя и начал прищелкивать пальцами и звать
Перезвона.
–
Пузыри, я в затруднении, – начал важно Красоткин, – и вы должны мне помочь:
Агафья конечно ногу сломала, потому что до сих пор не является, это решено и
подписано, мне же необходимо со двора. Отпустите вы меня али нет?
Дети
озабоченно переглянулись друг с другом, осклабившиеся лица их стали выражать
беспокойство. Они впрочем еще не понимали вполне, чего от них добиваются.
–
Шалить без меня не будете? Не полезете на шкап, не сломаете ног? Не заплачете
от страха одни?
На
лицах детей выразилась страшная тоска.
–
А я бы вам за то мог вещицу одну показать, пушечку медную, из которой можно
стрелять настоящим порохом.
Лица
деток мгновенно прояснились.
–
Покажите пушечку, – весь просиявший проговорил Костя. Красоткин запустил руку в
свою сумку и, вынув из нее маленькую бронзовую пушечку, поставил ее на стол.
–
То-то покажите! Смотри, на колесках, – прокатил он игрушку по столу, – и стрелять
можно. Дробью зарядить и стрелять.
–
И убьет?
–
Всех убьет, только стоит навести, – и Красоткин растолковал, куда положить
порох, куда вкатить дробинку, показал на дырочку в виде затравки и рассказал,
что бывает откат. Дети слушали со страшным любопытством. Особенно поразило их
воображение, что бывает откат.
–
А у вас есть порох? – осведомилась Настя.
–
Есть.
–
Покажите и порох, – протянула она с просящею улыбкой. Красоткин опять слазил в
сумку и вынул из нее маленький пузырек, в котором действительно было насыпано
несколько настоящего пороха, а в свернутой бумажке оказалось несколько крупинок
дроби. Он даже откупорил пузырек и высыпал немножко пороху на ладонь.
–
Вот, только не было бы где огня, а то так и взорвет и нас всех перебьет, –
предупредил для эффекта Красоткин.
Дети
рассматривали порох с благоговейным страхом, еще усилившим наслаждение. Но
Косте больше понравилась дробь.
–
А дробь не горит? – осведомился он.
–
Дробь не горит.
–
Подарите мне немножко дроби, – проговорил он умоляющим голоском.
–
Дроби немножко подарю, вот, бери, только маме своей до меня не показывай, пока
я не приду обратно, а то подумает, что это порох, и так и умрет от страха, а
вас выпорет.
–
Мама нас никогда не сечет розгой, – тотчас же заметила Настя.
–
Знаю, я только для красоты слога сказал. И маму вы никогда не обманывайте, но
на этот раз – пока я приду. Итак, пузыри, можно мне идти или нет? не заплачете
без меня от страха?
–
За-пла-чем, – протянул Костя, уже приготовляясь плакать.
–
Заплачем, непременно заплачем! – подхватила пугливою скороговоркой и Настя.
–
Ох дети, дети, как опасны ваши лета. Нечего делать, птенцы, придется с вами
просидеть не знаю сколько. А время-то, время-то, ух!
–
А прикажите Перезвону мертвым притвориться, – попросил Костя.
–
Да уж нечего делать, придется прибегнуть и к Перезвону. Ici, Перезвон! – И Коля
начал повелевать собаке, а та представлять всё, что знала. Это была лохматая
собака, величиной с обыкновенную дворняжку, какой-то серо-лиловой шерсти.
Правый глаз ее был крив, а левое ухо почему-то с разрезом. Она взвизгивала и
прыгала, служила, ходила на задних лапах, бросалась на спину всеми четырьмя
лапами вверх и лежала без движенья как мертвая. Во время этой последней штуки
отворилась дверь, и Агафья, толстая служанка г-жи Красоткиной, рябая баба лет
сорока, показалась на пороге, возвратясь с базара с кульком накупленной
провизии в руке. Она стала и, держа в левой руке на отвесе кулек, принялась
глядеть на собаку. Коля, как ни ждал Агафьи, представления не прервал и, выдержав
Перезвона определенное время мертвым, наконец-то свистнул ему: собака вскочила
и пустилась прыгать от радости, что исполнила свой долг.
–
Вишь, пес! – проговорила назидательно Агафья.
–
А ты чего, женский пол, опоздала? – спросил грозно Красоткин.
–
Женский пол, ишь пупырь!
–
Пупырь?
–
И пупырь. Что тебе, что я опоздала, значит так надо, коли опоздала, – бормотала
Агафья, принимаясь возиться около печки, но совсем не недовольным и не сердитым
голосом, а напротив очень довольным, как будто радуясь случаю позубоскалить с
веселым барченком.
–
Слушай, легкомысленная старуха, – начал, вставая с дивана, Красоткин, – можешь
ты мне поклясться всем, что есть святого в этом мире, и сверх того чем-нибудь
еще, что будешь наблюдать за пузырями в мое отсутствие неустанно? Я ухожу со
двора.
–
А зачем я тебе клястись стану? – засмеялась Агафья, – и так присмотрю.
–
Нет, не иначе, как поклявшись вечным спасением души твоей. Иначе не уйду.
–
И не уходи. Мне како дело, на дворе мороз, сиди дома.
–
Пузыри, – обратился Коля к деткам, – эта женщина останется с вами до моего
прихода или до прихода вашей мамы, потому что и той давно бы воротиться надо.
Сверх того, даст вам позавтракать. Дашь чего-нибудь им, Агафья?
–
Это возможно.
–
До свидания, птенцы, ухожу со спокойным сердцем. А ты, бабуся, – вполголоса и
важно проговорил он, проходя мимо Агафьи, – надеюсь, не станешь им врать
обычные ваши бабьи глупости про Катерину, пощадишь детский возраст. Ici,
Перезвон!
–
И ну тебя к Богу, – огрызнулась уже с сердцем Агафья. – Смешной! Выпороть
самого-то, вот чтo, за такие слова.
|