1. Появление незнакомца
Незнакомец появился в начале февраля; в тот морозный день
бушевали ветер и вьюга – последняя вьюга в этом году; однако он пришел с железнодорожной
станции Брэмблхерст пешком; в руке, обтянутой толстой перчаткой, он держал
небольшой черный саквояж. Он был закутан с головы до пят, широкие поля фетровой
шляпы скрывали все лицо, виднелся только блестящий кончик носа; плечи и грудь
были в снегу, так же как и саквояж. Он вошел в трактир «Кучер и кони», еле
передвигая ноги от холода и усталости, и бросил саквояж на пол.
– Огня! – крикнул он. – Во имя человеколюбия!
Комнату и огня!
Стряхнув с себя снег, он последовал за миссис Холл в
приемную, чтобы договориться об условиях. Разговор был короткий. Бросив ей два
соверена, незнакомец поселился в трактире.
Миссис Холл затопила камин и покинула гостя, чтобы
собственноручно приготовить ему поесть. Заполучить в Айпинге зимой постояльца,
да еще такого, который не торгуется, – это была неслыханная удача, и
миссис Холл решила показать себя достойной счастливого случая, выпавшего ей на
долю.
Когда ветчина поджарилась, а Милли, вечно сонная служанка,
выслушала несколько уничтожающих замечаний, что, видимо, должно было
подстегнуть ее энергию, миссис Холл отнесла в комнату приезжего скатерть,
посуду и стаканы, после чего стала с особым шиком сервировать стол. Огонь
весело трещал в камине, но приезжий, к величайшему ее удивлению, до сих пор не
снял шляпы и пальто; он стоял спиной к ней, глядя в окно на падающий снег. Руки
его, все еще в перчатках, были заложены за спину, и он, казалось, о чем‑то глубоко
задумался. Хозяйка заметила, что снег у него на плечах растаял и вода капает на
ковер.
– Позвольте, мистер, ваше пальто и шляпу, –
обратилась она к нему, – я отнесу их на кухню и повешу сушить.
– Не надо, – ответил он, не оборачиваясь.
Она решила, что ослышалась, и уже готова была повторить свою
просьбу.
Но тут незнакомец повернул голову и посмотрел на нес через
плечо.
– Я предпочитаю не снимать их, – заявил он.
При этом хозяйка заметила, что на нем большие синие очки‑консервы
и что у него густые бакенбарды, скрывающие лицо.
– Хорошо, мистер, – сказала она, – как вам
будет угодно. Комната сейчас нагреется.
Незнакомец ничего не ответил и снова повернулся к ней
спиной. Видя, что разговор не клеится, миссис Холл торопливо накрыла на стол и
вышла из комнаты. Когда она вернулась, он все так же стоял у окна, подобно
каменному изваянию, сгорбленный, с поднятым воротником и низко опущенными
полями шляпы, скрывавшими лицо и уши. Поставив на стол яичницу с ветчиной, она
почти крикнула:
– Завтрак подан, мистер!
– Благодарю вас, – ответил он тотчас же, но не
двинулся с места, пока она не закрыла за собой дверь. Тогда он круто повернулся
и подошел к столу.
– Ох, уж эта девчонка! – сказала миссис
Холл. – А я и забыла про нее! Вот канительщица! – Взявшись сама
растирать горчицу, она отпустила несколько колкостей по адресу Милли за ее
необычайную медлительность. Сама она успела поджарить яичницу с ветчиной,
накрыть на стол, сделать все, что нужно, а Милли – хороша помощница! –
оставила гостя без горчицы. А ведь он только приехал и хочет, видно, здесь
пожить. Поворчав, миссис Холл наполнила горчичницу и, поставив ее не без
торжественности на черный с золотом чайный поднос, понесла к постояльцу.
Она постучала и тут же вошла. Незнакомец сделал быстрое
движение, и она едва успела увидеть что‑то белое, мелькнувшее под столом. Он,
очевидно, что‑то подбирал с полу. Она поставила горчицу на стол и при этом
заметила, что пальто и шляпа гостя лежат на стуле у камина, а на стальной
решетке стоит пара мокрых башмаков. Решетка, конечно, заржавеет. Миссис Холл
решительно приблизилась к камину и заявила тоном, но допускающим возражений:
– Теперь, я думаю, можно взять ваши вещи и просушить.
– Оставьте шляпу, – сказал приезжий сдавленным
голосом. Обернувшись, она увидела, что он сидит выпрямившись и смотрит на нее.
С минуту она стояла, вытаращив глаза, потеряв от удивления
дар речи.
Нижнюю часть лица он прикрывал чем‑то белым, по‑видимому,
салфеткой, которую привез с собой, так что ни его рта, ни подбородка не было
видно. Потому‑то голос и прозвучал так глухо. Но не это поразило миссис Холл.
Лоб незнакомца от самого края синих очков был обмотан белым бинтом, а другой
бинт закрывал уши, так что неприкрытым оставался только розовый острый нос. Нос
был такой же розовый и блестящий, как в ту минуту, когда незнакомец появился
впервые. Одет он был в коричневую бархатную куртку; высокий темный воротник,
подшитый белым полотном, был поднят. Густые черные волосы, выбиваясь в
беспорядке из‑под перекрещенных бинтов, торчали пучками и придавали незнакомцу
чрезвычайно странный вид. Его закутанная и забинтованная голова так поразила
миссис Холл, что от неожиданности она остолбенела.
Он не отнял салфетки от лица и, по‑прежнему придерживая ее
рукой в коричневой перчатке, смотрел на хозяйку сквозь непроницаемые синие
стекла.
– Оставьте шляпу, – снова невнятно сказал он
сквозь салфетку.
Миссис Холл, оправившись от испуга, положила шляпу обратно
на стул.
– Я не знала, сударь… – начала она, – что вы… – И
смущенно замолчала.
– Благодарю вас, – сухо сказал он, многозначительно
поглядывая на дверь.
– Я сейчас все высушу, – сказала она и вышла,
унося с собой платье. В дверях она снова посмотрела на его забинтованную голову
и синие очки; он все еще прикрывал рот салфеткой. Закрывая за собой дверь, она
вся дрожала, и на лице ее было написано смятение. – В жизни своей… –
прошептала она. – Ну и ну! – Она тихо вернулась на кухню и даже не
спросила Милли, чего она там возится.
Незнакомец между тем внимательно, прислушивался к
удаляющимся шагам хозяйки. Прежде чем отложить салфетку и снова приняться за
еду, он испытующе посмотрел на окно. Проглотив кусок, он опять, уже с
подозрением, посмотрел на окно, потом встал и, держа салфетку в руке, спустил
штору до белой занавески, прикрывавшей нижнюю часть окна. Комната погрузилась в
полумрак. Несколько успокоенный, он вернулся к столу и продолжал завтрак.
– Бедняга, он расшибся, или ему сделали операцию, иди
еще что‑нибудь, – сказала миссис Холл. – Весь перевязанный, даже
смотреть страшно.
Она подбросила угля в печку, придвинула подставку для сушки
платья и разложила на ней пальто приезжего.
– А очки! Да что говорить, водолаз какой‑то, а не
человек. – Она повесила на подставку шарф. – А лицо прикрывает
тряпкой! И говорит сквозь нее!.. Может быть, у него рот тоже болит? – Тут
она обернулась, видимо внезапно вспомнив о чем‑то. – Боже
милостивый! – воскликнула она. – Милли! Неужели блинчики еще не
готовы?
Когда миссис Холл вошла в гостиную, чтобы убрать со стола,
она нашла новое подтверждение своей догадке, что рот незнакомца изуродован или искалечен
несчастным случаем: незнакомец курил трубку и все время, пока она была в
комнате, ни разу не приподнял шелковый платок, которым была обвязана нижняя
часть его лица, и не взял мундштук в рот. А ведь он вовсе не забыл про свою
трубку: миссис Холл заметила, что он поглядывает на тлеющий понапрасну табак.
Он сидел в углу, спиной к опущенной шторе. Подкрепившись и согревшись, он,
очевидно, почувствовал себя лучше и говорил уже не так отрывисто и раздраженно.
В красноватом отблеске огня его огромные очки как будто ожили.
– На станции Брэмблхерст, – сказал он, – у
меня остался кой‑какой багаж. Нельзя ли послать за ним? – Выслушав ответ,
он вежливо наклонил забинтованную голову. – Значит, только завтра? –
сказал он. – Неужели нельзя раньше? – И очень огорчился, когда она
ответила, что нельзя. – Никак нельзя? – переспросил он. – Быть
может, все‑таки найдется кто‑нибудь, кто съездил бы с повозкой на станцию?
Миссис Холл охотно отвечала на все вопросы, надеясь таким
образом вовлечь его в беседу.
– Дорога к станции очень крутая, – сказала она и,
пользуясь случаем, добавила: – В прошлом году на этой дороге опрокинулся
экипаж. Седок и кучер оба убились насмерть. Долго ли до беды? Одна минута – и
готово, не правда ли, мистер?
Но гостя не так‑то легко было втянуть в разговор.
– Правда, – сказал он, спокойно глядя на нее
сквозь непроницаемые очки.
– А потом когда еще поправишься, правда? Вот, к примеру
сказать, мой племянник Том порезал себе руку косой, – косил, знаете,
споткнулся и порезал, – так, поверите ли, три месяца ходил с перевязанной
рукой. С тех пор я ужас как боюсь этих кос.
– Это не удивительно, – сказал приезжий.
– Одно время мы даже думали, ему придется сделать
операцию, так ему было худо.
Приезжий отрывисто засмеялся, словно залаял.
– Так ему было худо? – повторил он.
– Да, мистер. И это было вовсе не смешно для тех, кому
приходилось с ним возиться. Вот хоть бы и мне, мистер, потому что сестра все
нянчилась со своими малышами. Только и знай завязывай да развязывай ему руку,
так что, ежели позволите…
– Дайте мне, пожалуйста, спички, – вдруг прервал
он ее. – Моя трубка погасла.
Миссис Холл замолчала. Несомненно, с его стороны несколько
грубо прерывать ее таким образом. С минуту она сердито смотрела на него, но,
вспомнив про два соверена, пошла за спичками.
– Благодарю, – коротко сказал он, когда она
положила спички на стол, и, повернувшись к ней спиной, стал снова глядеть в
окно. Очевидно, разговор о бинтах и операциях был ему неприятен. Она решила не
возвращаться к этой теме. Нелюбезность незнакомца рассердила ее, и Милли
пришлось это почувствовать на себе.
Приезжий оставался в гостиной до четырех часов, но давая
решительно никакого повода зайти к нему. Почти все это время там было очень
тихо, вероятно, он сидел у догорающего камина и курил трубку, а может быть,
просто дремал.
Однако если бы кто‑нибудь внимательно прислушался, то мог бы
услышать, как он поворошил угли, а потом минут пять расхаживал по комнате и
разговаривал сам с собой. Потом он снова сел, и под ним скрипнуло кресло.
|