Мобильная версия
   

Александр Дюма «Три мушкетера»


Александр Дюма Три мушкетера
УвеличитьУвеличить

    VI. ЕГО ВЕЛИЧЕСТВО КОРОЛЬ ЛЮДОВИК ТРИНАДЦАТЫЙ  

     История  эта  наделала много  шума.  Г-н де Тревиль вслух бранил  своих мушкетеров и втихомолку  поздравлял их. Нельзя было,  однако,  терять время: следовало немедленно предупредить короля, и г-н де Тревиль  поспешил в Лувр. Но было уже  поздно: король сидел, запершись с кардиналом.  Де Тревилю  было сказано,  что король  занят и  никого сейчас принять  не  может.  Де Тревиль явился вечером, в час, когда король играл  в карты. Король был в выигрыше, и так  как его величество отличался  чрезвычайной скупостью,  то находился  по этому случаю в прекрасном расположении духа.

     -  Подойдите-ка  сюда,  господин  капитан! -  закричал он,  еще  издали заметив  де  Тревиля.  - Подойдите, чтобы я  мог  хорошенько  выбранить вас. Известно  ли вам,  что его преосвященство  явился ко мне с  жалобой на ваших мушкетеров и так волновался, что после разговора даже слег в постель? Да что же это - головорезы, черти какие-то ваши мушкетеры?

     - Нет,  ваше  величество, - ответил  де  Тревиль, с первых слов  поняв, какой оборот примет дело. - Нет,  как раз напротив: это добрейшие  создания, кроткие, как агнцы, и стремящиеся, ручаюсь  вам, только  к  одному  -  чтобы шпаги их покидали ножны лишь для службы вашему величеству. Но что поделаешь: гвардейцы господина кардинала всюду придираются к ним, и бедные молодые люди вынуждены защищаться, хотя бы во имя чести своего полка.

     -  Послушайте, господин де Тревиль! -  воскликнул король. - Послушайте! Можно  подумать, что речь идет о какой-то монашеской общине.  В  самом деле, дорогой мой  капитан, у меня является желание лишить вас капитанского чина и пожаловать им мадемуазель де Шемро, которую я обещал сделать настоятельницей монастыря. Но не воображайте, что я поверю  вам на слово. Меня, господин  де Тревиль, называют Людовиком Справедливым, и вот мы сейчас увидим...

     - Именно потому, что я полагаюсь на эту справедливость, я терпеливо и с полным спокойствием буду ждать решения вашего величества.

     -  Подождите, подождите,  -  сказал  король. - Я  недолго  заставлю вас ждать.

     Счастье в  игре  к  этому  времени  начало  изменять  королю:  он  стал проигрывать и  был не прочь  - да  простят нам такое  выражение - увильнуть. Через несколько минут  король поднялся  и, пряча  в карман  деньги, лежавшие перед ним на столе и почти целиком выигранные им, сказал:

     - Ла Вьевиль, займите  мое место. Мне нужно  поговорить с господином де Тревилем  о важном  деле...  Ах да,  тут  у  меня  лежало  восемьдесят луи - поставьте столько же, чтобы проигравшие не пострадали. Справедливость прежде всего!

     Затем он повернулся к де Тревилю.

     - Итак, сударь, -  заговорил он,  направляясь с ним к одному из окон, - вы  утверждаете, что именно  гвардейцы  его  преосвященства затеяли  ссору с вашими мушкетерами?

     - Да, ваше величество, как и всегда.

     - Как же все это произошло? Расскажите. Ведь  вам, наверное,  известно, дорогой мой капитан, что судья должен выслушать обе стороны.

     - Господи  боже  мой! Все это  произошло как  нельзя более просто. Трое лучших моих солдат - имена их хорошо известны вашему величеству, имевшему не раз  случай оценить их  верность,  а они, могу уверить ваше величество, всей душой преданы своей службе, - итак, трое моих солдат, господа Атос, Портос и Арамис,  собирались на прогулку вместе с одним молодым гасконцем, которого я как раз сегодня утром поручил их вниманию. Они собирались, если не ошибаюсь, в  Сен-Жермен  и  местом  встречи  назначили  поляну около  монастыря  Дешо. Внезапно  откуда-то  появился господин  де Жюссак  в сопровождении господина Каюзака,  Бикара  и  еще  двух  гвардейцев.  Эти господа  пришли  сюда такой многочисленной компанией, по-видимому, не без намерения нарушить указы.

     -  Так,  так,  я  только сейчас понял,  -  сказал король.  -  Они  сами собирались здесь драться на дуэли?

     -  Я  не обвиняю  их,  ваше величество,  но ваше величество сами можете посудить: с какой  целью пятеро вооруженных людей могут отправиться  в такое уединенное место, как окрестности монастыря кармелиток?

     - Вы правы, Тревиль, вы правы!

     - Но, увидев моих мушкетеров, они изменили  намерение, и  личная вражда уступила место вражде  между  полками.  Вашему величеству ведь известно, что мушкетеры,  преданные королю, и только  королю, - исконные враги гвардейцев, преданных господину кардиналу?

     - Да, Тревиль, да, - с грустью произнес король. - Очень печально видеть во Франции это разделение на два  лагеря. Очень печально,  что у королевства две головы. Но все  это  кончится, Тревиль,  все  это  кончится...  Итак, вы говорите, что гвардейцы затеяли ссору с мушкетерами?

     - Я  говорю, что  дело, вероятно, произошло именно  так. Но ручаться не могу.  Вы знаете, как трудно установить истину. Для этого нужно обладать той необыкновенной  проницательностью,  благодаря  которой  Людовик  Тринадцатый прозван Людовиком Справедливым.

     - Вы правы, Тревиль. Но мушкетеры ваши были не одни. С ними был  юноша, почти ребенок.

     -  Да,  ваше  величество, и  один  раненый,  так что  трое  королевских мушкетеров, из которых один был ранен, и с  ними один мальчик устояли против пятерых самых прославленных гвардейцев господина кардинала  и  даже  уложили четверых из них.

     - Да ведь это победа! - воскликнул король, просияв. - Полная победа!

     - Да, ваше величество, столь же полная, как у Сэ [24].

     -  Четыре  человека,  из которых  один  раненый и один  почти  ребенок, сказали вы?

     - Едва ли его можно назвать даже молодым человеком.  Но вел он  себя во время  этого  столкновения так великолепно, что  я  возьму на себя  смелость рекомендовать его вашему величеству.

     - Как его зовут?

     -  Д'Артаньян, ваше величество. Это  сын одного  из  моих самых  старых друзей. Сын человека, который вместе с отцом вашего  величества участвовал в войне добровольцем.

     - И  вы говорите,  что этот юноша  хорошо держался? Расскажите мне  это поподробнее,  Тревиль:  вы ведь знаете, что  я  люблю  рассказы  о войнах  и сражениях.

     И король Людовик XIII, гордо откинувшись, покрутил ус.

     - Ваше  величество,  -  продолжал  де  Тревиль, - как  я  уже  говорил, господин  Д'Артаньян  -  еще почти  мальчик  и,  не имея  чести  состоять  в мушкетерах, был одет как горожанин. Гвардейцы господина кардинала, приняв во внимание его крайнюю молодость и особенно то, что он не принадлежит к полку, предложили ему удалиться, раньше чем они произведут нападение...

     - Вот видите, Тревиль, - перебил его король, - первыми напали они.

     - Совершенно  верно,  ваше  величество,  сомнений в этом нет. Итак, они предложили  ему  удалиться, но он  ответил, что он  мушкетер душой,  всецело предан вашему величеству и, следовательно, остается с господами мушкетерами.

     - Славный юноша! - прошептал король.

     -  Он  действительно  остался  с  ними,  и  ваше  величество  приобрели прекрасного воина, ибо это он  нанес  господину де Жюссаку тот страшный удар шпагой, который приводит в такое бешенство господина кардинала.

     -  Это  он ранил  Жюссака?  -  изумился  король,  -  Он?  Мальчик?  Это невозможно, Тревиль!

     - Все произошло так, как я имел честь доложить вашему величеству.

     - Жюссак - один из лучших фехтовальщиков во всей Франции!

     -  Что ж, ваше  величество,  он наскочил  на противника, превосходящего его.

     - Я хочу видеть  этого юношу, Тревиль,  я хочу его видеть, и если можно сделать для него что-нибудь, то мы займемся этим.

     - Когда ваше величество соблаговолит принять его?

     - Завтра в полдень, Тревиль.

     - Привести его одного?

     - Нет,  приведите всех четверых вместе. Я  хочу  поблагодарить их  всех одновременно. Преданные  люди  встречаются не часто,  Тревиль, и преданность заслуживает награды.

     - В полдень, ваше величество, мы будем в Лувре.

     - С  малого  подъезда,  Тревиль, с малого  подъезда. Кардиналу  незачем знать.

     - Слушаюсь, ваше величество.

     - Вы понимаете, Тревиль: указ - это все-таки указ. Ведь драться в конце концов запрещено.

     - Но это столкновение, ваше  величество, совершенно  выходит за обычные рамки дуэли. Это стычка, и лучшее доказательство - то, что  их было  пятеро, гвардейцев кардинала, против трех моих мушкетеров и господина д'Артаньяна.

     - Правильно, -  сказал  король. - Но  все-таки,  Тревиль,  приходите  с малого подъезда.

     Тревиль улыбнулся. Он добился того, что дитя возмутилось против  своего учителя, и  это  было  уже много. Он почтительно  склонился перед королем и, испросив его разрешения, удалился.

     В тот же  вечер все три мушкетера  были уведомлены о  чести, которая им будет оказана. Давно  уже зная короля, они не  слишком были взволнованы.  Но д'Артаньян,  при  своем   воображении   гасконца,   увидел  в  этом  событии предзнаменование будущих успехов  и  всю ночь  рисовал  себе самые  радужные картины. В восемь часов утра он уже был у Атоса.

     Д'Артаньян застал мушкетера одетым  и готовым к выходу. Так как прием у короля  был  назначен  на полдень,  Атос  условился с  Портосом  и  Арамисом отправиться в кабачок около люксембургских конюшен и поиграть там в  мяч. Он пригласил д'Артаньяна  пойти вместе с ними, и тот согласился, хотя  и не был знаком с этой игрой. Было всего около девяти  часов утра, и он не знал, куда девать время до двенадцати.

     Портос и Арамис были  уже  на месте и перекидывались для  забавы мячом. Атос, отличавшийся большой ловкостью во всех физических упражнениях, встал с д'Артаньяном  по другую сторону площадки и  предложил им  сразиться.  Но при первом же движении хоть он и  играл  левой рукой, он понял, что рана его еще слишком свежа  для  такого  упражнения. Д'Артаньян, таким образом,  остался, один,  и так как  он предупредил, что еще слишком  неопытен для игры по всем правилам, то два мушкетера продолжали только перекидываться мячом, не считая очков. Один  из  мячей, брошенных мощной рукой  Портоса,  пролетая, чуть  не коснулся  лица  д'Артаньяна, и  юноша подумал, что, если бы мяч не  пролетел мимо, а попал ему в  лицо, аудиенция,  вероятно, не могла бы состояться, так как  он не был бы в состоянии явиться во  дворец. А ведь  от этой аудиенции, как представлялось его гасконскому воображению, зависело все его будущее. Он учтиво поклонился Портосу  и  Арамису и  сказал,  что  продолжит игру, когда окажется способным  помериться с  ними силой.  С этими словами  он отошел за веревку, заняв место среди зрителей.

     К  несчастью  для   д'Артаньяна,  среди   зрителей  находился  один  из гвардейцев  его высокопреосвященства. Взбешенный  поражением,  которое всего только  накануне  понесли  его  товарищи,  гвардеец  этот  дал  себе  клятву отомстить за них. Случай показался ему подходящим.

     -  Не  удивительно, - проговорил он,  обращаясь  к своему соседу, - что этот юноша испугался мяча. Это, наверное, ученик мушкетеров.

     Д'Артаньян обернулся  так  круто, словно  его  ужалила  змея,  и в упор поглядел на гвардейца, который произнес эти дерзкие слова.

     - В чем дело? - продолжал гвардеец, с насмешливым видом покручивая  ус. - Глядите на меня сколько хотите, милейший: я сказал то, что сказал.

     - А  так как  сказанное вами слишком  ясно и не требует  объяснений,  - ответил д'Артаньян, - я попрошу вас следовать за мной.

     - Когда именно? - спросил гвардеец все тем же насмешливым тоном.

     - Сию же минуту, прошу вас.

     - Вам, надеюсь, известно, кто я такой?

     - Мне это совершенно неизвестно и к тому же безразлично.

     - Напрасно! Возможно, что, узнав мое имя, вы не так бы спешили.

     - Как же вас зовут?

     - Бернажу, к вашим услугам.

     -  Итак, господин Бернажу, - спокойно ответил д'Артаньян - я буду ждать вас у выхода.

     - Идите, сударь. Я следую за вами.

     - Не  проявляйте  излишней поспешности, сударь, чтобы никто не заметил, что мы вышли вместе. Для того дела, которым мы займемся, нам не нужны лишние свидетели.

     -  Хорошо, - согласился гвардеец,  удивленный, что его имя не произвело должного впечатления.

     Имя  Бернажу  в самом деле  было известно  всем,  за  исключением разве только  одного д'Артаньяна. Ибо это  было  имя участника  чуть  ли  не  всех столкновений  и схваток,  происходивших  ежедневно,  невзирая  на все  указы короля и кардинала.

     Портос  и Арамис  были  так увлечены  игрой, Атос  же  так  внимательно наблюдал за ними, что  никто  из  них  даже  и  ее  заметил  ухода  молодого человека, который, как он обещал гвардейцу кардинала, остановился на пороге. Через  несколько минут  гвардеец последовал за  ним.  Д'Артаньян  торопился, боясь опоздать на прием к королю, назначенный в полдень. Оглянувшись вокруг, он увидел, что улица пуста.

     - Честное слово, - произнес он,  обращаясь  к своему противнику,  - вам повезло,  хоть  вы  и  называетесь  Бернажу!  Вы наскочили только на ученика мушкетера. Впрочем, не беспокойтесь: я сделаю все, что могу. Защищайтесь!

     - Мне кажется... - сказал гвардеец, которому д'Артаььян бросил вызов, - мне кажется,  что место выбрано неудачно. Нам было бы удобнее где-нибудь  за Сен-Жерменским аббатством или на Пре-о-Клер.

     - Слова ваши вполне благоразумны, - сказал д'Артаньян. - К сожалению, у меня очень мало  времени. Ровно в  двенадцать  у  меня  назначено  свидание. Поэтому защищайтесь, сударь, защищайтесь!

     Бернажу был не таков, чтобы  ему дважды нужно  было повторять  подобное приглашение.  В  тот  же миг шпага блеснула  в  его  руке,  и он ринулся  на противника, которого  он, принимая  во внимание его  молодость,  рассчитывал припугнуть.

     Но д'Артаньян накануне уже  прошел хорошую школу.  Весь  еще трепеща от сознания  победы, гордясь ожидаемой милостью, он был полон  решимости  ни на шаг но отступать. Шпаги, зазвенев, скрестились. Д'Артаньян  держался твердо, и противник был  вынужден отступить на  шаг.  Воспользовавшись  тем, что при этом  движении  шпага Бернажу несколько отклонилась, д'Артаньян,  высвободив свою шпагу, бросился вперед  и коснулся острием плеча противника. Д'Артаньян немедленно  отступил на шаг, подняв вверх шпагу. Но Бернажу крикнул ему, что это  пустяки,  и,  смело ринувшись  вперед,  сам наскочил  на  острие  шпаги д'Артаньяна.  Тем  не  менее,  так  как  он  не  падал и  не признавал  себя побежденным,  а  только отступал в сторону особняка  г-на де Ла Тремуля, где служил один из  его  родственников, д'Артаньян,  не имея понятия,  насколько опасна  последняя  нанесенная  им  противнику  рана,  упорно  его  теснил и, возможно, прикончил бы его. Однако шум, доносившийся с улицы, был услышан  в помещении, где играли  в мяч.  Двое из друзей гвардейца, заметившие, как  их друг обменялся  несколькими словами с  д'Артаньяном,  а затем вышел вслед за ним, выхватив шпаги, выбежали из помещения и напали  на  победителя. Но в то же мгновение Атос, Портос и Арамис, в свою очередь, показались на  пороге и, накинувшись  на двух гвардейцев,  атаковавших их  молодого  друга, заставили нападавших  повернуться к ним лицом. В  этот миг Бернажу упал,  и гвардейцы, которых оказалось двое против четырех, подняли крик:

     - На помощь, люди де Ла Тремуля!

     На этот призыв из дома де Ла Тремуля высыпали все, кто там находился, и бросились на четырех мушкетеров.

     Но тут и мушкетеры, в свою очередь, издали боевой клич:

     - На помощь, мушкетеры!

     На этот крик всегда  отзывались. Все знали, что  мушкетеры  - враги его высокопреосвященства, и они пользовались любовью за  эту вражду к кардиналу. Поэтому гвардейцы других полков,  не служившие Красному Герцогу, как прозвал его   Арамис,   при  таких  столкновениях   принимали  сторону   королевских мушкетеров. Мимо  как раз проходили трое гвардейцев из полка г-на Дезэссара, и  двое из  них ринулись  на  помощь  четырем  товарищам,  тогда  как третий помчался к дому де Тревиля, громко крича:

     - На помощь, мушкетеры! На помощь!

     Как и всегда,  двор дома  г-на де  Тревиля был полон солдат  его полка, которые и  бросились  на  поддержку  своих  товарищей.  Получилась  всеобщая свалка, но перевес был на  стороне  мушкетеров. Гвардейцы  кардинала  и люди г-на де Ла Тремуля отступили во двор дома,  едва  успев захлопнуть за  собой ворота, чтобы помешать противнику ворваться вместе с ними. Раненый Бернажу в тяжелом состоянии был уже до этого унесен в дом.

     Возбуждение среди  мушкетеров  и их союзников  дошло  до предела, и уже возникал вопрос, не следует ли поджечь дом в отместку за  то, что люди де Ла Тремуля осмелились напасть на королевских  мушкетеров. Брошенное кем-то, это предложение было принято с  восторгом, но,  к  счастью,  пробило одиннадцать часов. Д'Артаньян и его друзья вспомнили об аудиенции и, опасаясь, что такую великолепную  шутку разыграют  без  их участия,  постарались  успокоить  эти буйные  головы. Несколько камней  все же  ударилось в ворота. Но ворота были крепкие. Это немного охладило толпу. Кроме того, вожаки успели отделиться от толпы и направлялись к дому де Тревиля, который ожидал их, уже осведомленный о случившемся.

     -  Скорее в Лувр!  -  сказал  он.  -  В Лувр,  не  теряя ни  минуты,  и постараемся  увидеться  с   королем  раньше,  чем  его  успеет  предупредить кардинал.  Мы  представим ему  это дело  как  продолжение вчерашнего,  и оба сойдут за одно.

     Господин де Тревиль в сопровождении четырех приятелей поспешил к Лувру. Но  там,  к великому удивлению капитана мушкетеров, ему было  сообщено,  что король отправился на охоту  за  оленем в  Сен-Жерменский лес. Г-н де Тревиль заставил дважды повторить эту новость и с каждым разом все больше хмурился.

     - Его величество еще вчера решил отправиться на охоту? - спросил он.

     - Нет, ваше превосходительство, -  ответил камердинер. - Сегодня  утром главный егерь доложил ему, что ночью для него окружили оленя. Король сначала ответил, что не поедет, затем, не в силах отказаться от такого удовольствия, он все же поехал.

     - Король до отъезда виделся с кардиналом? - спросил г-н де Тревиль.

     - По всей  вероятности, да,  -  ответил камердинер.  - Сегодня утром  я видел у подъезда запряженную  карету его преосвященства. Я спросил, куда  он собирается, и мне ответили: в Сен-Жермен.

     - Нас опередили, - сказал де  Тревиль.  -  Сегодня вечером,  господа, я увижу короля. Что же касается вас, то я вам не  советую показываться ему  на глаза.

     Совет был  благоразумный, а  главное, исходил  от  человека, так хорошо знавшего короля, что  четыре приятеля и  не  пытались  с ним спорить. Г-н де Тревиль предложил им разойтись по домам и ждать от него дальнейших известий.

     Вернувшись  домой, де Тревиль подумал, что следовало поспешить и первым подать жалобу. Он послал одного из слуг к  г-ну де Ла  Тремулю с  письмом, в котором  просил  его изгнать  из своего дома гвардейца, состоящего на службе кардинала, и сделать выговор своим  людям  за то, что они осмелились напасть на  мушкетеров.  Г-н  де  Ла  Тремуль,  уже  предупрежденный  своим конюшим, родственником  которого, как известно, был Бернажу, ответил, что  ни г-ну де Тревилю,  ни  его  мушкетерам  не  подобало  жаловаться,  а  что,  наоборот, жаловаться должен был  бы  он, ибо мушкетеры атаковали его слуг и собирались даже  поджечь его  дом.  Спор  между  этими двумя вельможами мог  затянуться надолго,  и  каждый из  них, разумеется,  стоял бы на  своем, но де  Тревиль придумал выход, который должен был все уяснить. Он решил лично отправиться к г-ну де Ла Тремулю.

     Подъехав  к  дому г-на  де  Ла  Тремуля, он  приказал доложить о  себе. Вельможи учтиво  раскланялись. Хотя и не связанные узами дружбы, они все  же питали взаимное уважение. Оба они были люди чести  и большой души. И так как де Ла  Тремуль,  будучи протестантом, редко  бывал  при дворе  и  поэтому не принадлежал  ни к какой партии, он обычно в свои отношения к людям не вносил предубеждений. На этот раз все  же де Тревиль  был  принят хотя и учтиво, но холоднее, чем всегда.

     -  Сударь,  -  проговорил  капитан  мушкетеров,  - оба мы считаем  себя обиженными,   и  я   явился  к  вам,  чтобы   вместе  с  вами  выяснить  все обстоятельства этого дела.

     -  Пожалуйста, -  ответил  де Ла Тремуль, - но предупреждаю вас, что  я хорошо осведомлен, и вся вина на стороне ваших мушкетеров.

     - Вы,  сударь,  человек  слишком рассудительный  и справедливый,  чтобы отказаться от предложения, с которым я прибыл к вам.

     - Прошу вас, сударь, я слушаю.

     - Как себя чувствует господин Бернажу, родственник вашего конюшего?

     -  Ему  очень  плохо,  сударь.  Кроме раны  в  предплечье,  которая  не представляет  ничего  опасного,  ему  нанесен  был  и второй  удар, задевший легкое. Лекарь почти не надеется на выздоровление.

     - Раненый в сознании?

     - Да, в полном сознании.

     - Он может говорить?

     - С трудом, но говорит.

     - Так вот,  сударь, пойдемте к  нему  и именем бога, перед которым ему, может  быть, суждено скоро  предстать, будем  заклинать его сказать  правду. Пусть он  станет судьей  в своем собственном деле, сударь, и я поверю всему, что он скажет.

     Господин де Ла Тремуль на мгновение  задумался, но,  решив,  что трудно сделать более разумное предложение, сразу же согласился.

     Оба они спустились в комнату, где  лежал раненый. При виде этих знатных господ, пришедших навестить его, больной попробовал приподняться на кровати, но был так  слаб, что,  утомленный сделанным усилием, повалился назад, почти потеряв сознание.

     Господин де Ла Тремуль подошел  к нему  и  поднес  к  его лицу флакон с солью,  которая и  привела его в чувство. Тогда г-н де Тревиль, не желавший, чтобы его обвинили в воздействии на больного, предложил де Ла Тремулю самому расспросить раненого.

     Все произошло так, как  и предполагал  г-н де  Тревиль.  Находясь между жизнью и  смертью, Бернажу не мог скрыть истину. И он рассказал все так, как оно произошло на самом деле.

     Только  к этому и стремился де  Тревиль.  Он пожелал Бернажу скорейшего выздоровления,  простился  с  де  Ла  Тремулем,  вернулся  к  себе  домой  и немедленно же послал сказать четырем друзьям, что ожидает их к обеду.

     У г-на де Тревиля собиралось самое лучшее  общество,  - кстати сказать, сплошь противники кардинала. Понятно  поэтому, что разговор  в течение всего обеда  вертелся  вокруг  двойного  поражения,  понесенного  гвардейцами  его преосвященства. И так как д'Артаньян был героем обоих сражений, то именно на него посыпались все хвалы, которые Атос, Портос и Арамис  рады были уступить ему не только  как  добрые  товарищи, но  и  как люди,  которых превозносили настолько часто, что они на этот раз могли отказаться от своей доли.

     Около шести часов де Тревиль объявил, что пора отправляться в  Лувр. Но так  как  час,  назначенный  для аудиенции,  миновал, он уже  не  испрашивал разрешения пройти с малого  подъезда, а вместе с четырьмя  своими спутниками занял место в приемной. Король еще не возвращался с охоты.

     Наши  молодые  друзья ждали уже  около  получаса, как  вдруг все  двери распахнулись  и  было  возвещено   о  прибытии  его  величества.  Д'Артаньян затрепетал. Следующие  минуты, по всей видимости, должны были решить всю его дальнейшую  судьбу.  Затаив  дыхание, он  впился  взором в дверь,  в которую должен был войти король.

     Людовик XIII  показался на пороге. Он опередил своих  спутников. Король был в совершенно запыленном охотничьем  костюме  и  в ботфортах.  В руках он держал плеть. С первого же взгляда д'Артаньян понял, что не миновать грозы.

     Как ни ясно было, что король не в духе,  придворные  все же выстроились вдоль  его  пути: в королевских приемных предпочитают  попасть  под  гневный взгляд,  чем  вовсе не  удостоиться взгляда. Все три  мушкетера поэтому,  не колеблясь,  шагнули вперед, в то время как д'Артаньян, наоборот,  постарался укрыться за  их спинами. Но, хотя  король  знал  в  лицо  Атоса,  Портоса  и Арамиса, он  прошел  мимо, даже не  взглянув на  них,  не  заговорив, словно никогда их не видел. Что же касается де  Тревиля, то он, когда взгляд короля остановился  на  нем, с  такой твердостью  выдержал  этот взгляд, что король поневоле  отвел глаза.  Вслед за  этим  его  величество,  произнеся какие-то нечленораздельные звуки, проследовал в свои апартаменты.

     - Дела  плохи,  -  с улыбкой произнес  Атос. -  И  не  сегодня  еще нас пожалуют в кавалеры ордена.

     - Подождите здесь десять минут, -  сказал г-н де Тревиль. - И, если я к этому времени не вернусь,  отправляйтесь ко  мне  домой: дальнейшее ожидание будет бесполезно.

     Четверо  друзей прождали десять минут,  четверть часа, двадцать  минут. Видя, что де Тревиль не появляется, они удалились, очень встревоженные.

     Господин де Тревиль между тем смело вошел в кабинет короля и застал его величество  в  самом  дурном  расположении  духа.  Король  сидел  в  кресле, похлопывая  рукояткой бича по ботфортам. Де  Тревиль,  не смущаясь, спокойно осведомился о состоянии его здоровья.

     - Плохо, сударь, я чувствую себя плохо, - ответил король. - Мне скучно.

     Это действительно была одна  из самых  тяжелых болезней  Людовика XIII. Случалось, он уводил кого-нибудь из своих приближенных к окну и говорил ему: "Скучно, сударь! Давайте поскучаем вместе".

     - Как! - воскликнул де Тревиль. - Ваше величество скучаете?  Разве ваше величество не наслаждались сегодня охотой?

     - Удовольствие,  нечего сказать! - пробурчал король. - Все вырождается, клянусь жизнью! Не  знаю уж, дичь ли не  оставляет больше следов, собаки  ли потеряли чутье. Мы  травим  матерого  оленя, шесть часов преследуем  его, и, когда  мы почти загнали  его  и Сен-Симон уже  подносит к  губам рог,  чтобы протрубить победу, вдруг свора срывается в сторону и  бросается  за каким-то одногодком. Вот увидите, мне придется отказаться  от травли, как я отказался от  соколиной охоты.  Ах, господин де Тревиль,  я несчастный король! У  меня оставался всего один кречет, и тот третьего дня околел.

     - В самом  деле, ваше величество, мне понятно ваше  отчаяние: несчастье велико. Но, кажется, у  вас  осталось  довольно  много соколов,  ястребов  и других ловчих птиц?

     -  И никого,  кто мог бы обучить их. Сокольничие вымирают. Я  один  еще владею  искусством соколиной  охоты.  После  меня все  будет  кончено. Будут охотиться с помощью капканов, западней  и  силков! Если бы только мне успеть подготовить  учеников... Но нет, господин кардинал  не  дает  мне ни  минуты покоя, твердит об  Испании,  твердит  об Австрии,  твердит об  Англии!.. Да, кстати о кардинале: господин де Тревиль, я вами недоволен.

     Де  Тревиль только этого  и ждал. Он давно знал короля и понял, что все его жалобы служат лишь предисловием, чем-то  вроде возбуждающего средства, в котором он  черпает  решимость.  Только  теперь  он заговорит  о том, о  чем готовился заговорить.

     - В  чем  же я имел несчастье  провиниться перед  вашим величеством?  - спросил де Тревиль, изображая на лице величайшее удивление.

     -  Так-то вы  выполняете ваши обязанности, сударь? - продолжал  король, избегая прямого ответа на слова де Тревиля. - Разве  для того я назначил вас капитаном  мушкетеров,  чтобы  ваши  подчиненные убивали  людей,  чтобы  они подняли на ноги целый квартал и чуть не сожгли весь Париж? И вы ни словом не заикнулись  об этом! Впрочем, - продолжал король, - я, верно, напрасно сетую на вас. Виновные, вероятно, уже  за решеткой, и вы явились доложить мне, что над ними учинен суд.

     - Нет,  ваше величество,  -  спокойно ответил де Тревиль,  -  я как раз пришел просить суда у вас.

     - Над кем же? - воскликнул король.

     - Над клеветниками, - сказал де Тревиль.

     - Вот это новость! -  воскликнул  король. - Не станете ли  вы отрицать, что ваши три проклятых мушкетера,  эти Атос,  Портос и Арамис, вместе с этим беарнским молодцом как  бешеные накинулись на несчастного Бернажу и отделали его так, что он сейчас, верно, уж  близок к последнему издыханию? Не станете ли  вы отрицать,  что они вслед за этим  осадили дом герцога де Ла Тремуля и собирались поджечь  его, пусть в дни войны, это было бы не так уж плохо, ибо дом  этот  настоящее  гнездо  гугенотов,  но  в  мирное  время  это могло бы послужить  крайне  дурным  примером  для   других.  Так  вот,   скажите,  не собираетесь ли вы все это отрицать?

     -  И  кто же  рассказал вашему  величеству  эту сказку? -  все  так  же сдержанно произнес де Тревиль.

     -  Кто рассказал, сударь?  Кто же, как не тот, кто бодрствует, когда  я сплю,  кто  трудится, когда я  забавляюсь, кто правит  всеми  делами  внутри страны и за ее пределами - во Франции и в Европе?

     - Его величество, по  всей вероятности,  подразумевает  господа бога, - произнес де Тревиль, - ибо в моих глазах только  бог может стоять так высоко над вашим величеством.

     -  Нет, сударь, я  имею  в  виду опору королевства, моего единственного слугу, единственного друга - господина кардинала.

     - Господин кардинал - это еще не его святейшество.

     - Что вы хотите сказать, сударь?

     -  Что  непогрешим  лишь  один   папа  и  что  эта   непогрешимость  не распространяется на кардиналов.

     -  Вы  хотите  сказать,  что  он  обманывает,   что  он  предает  меня? Следовательно,  вы  обвиняете его?  Ну, скажите  прямо,  признайтесь, что вы обвиняете его!

     - Нет, ваше величество. Но я говорю,  что сам он обманут. Я говорю, что ему сообщили ложные сведения.  Я говорю, что он поспешил обвинить мушкетеров вашего величества, к которым  он несправедлив, и что черпал  он  сведения из дурных источников.

     - Обвинение исходит от господина де Ла Тремуля, от самого герцога.

     -  Я  мог бы  ответить,  ваше  величество,  что  герцог слишком  близко принимает  к   сердцу  это  дело,  чтобы  можно  было   положиться  на   его беспристрастие. Но я далек от этого, ваше величество.  Я  знаю  герцога  как благородного и честного человека и готов  положиться на его слова, но только при одном условии...

     - При каком условии?

     - Я хотел бы, чтобы ваше величество призвали его к себе и допросили, но допросили  бы сами, с  глазу  на глаз, без  свидетелей, и чтобы я был принят вашим величеством сразу же после ухода герцога.

     -  Вот как! - произнес король. -  И  вы полностью положитесь на то, что скажет господин де Ла Тремуль?

     - Да, ваше величество.

     - И вы подчинитесь его суждению?

     - Да.

     - И согласитесь на любое удовлетворение, которого он потребует?

     - Да, ваше величество.

     - Ла Шене! - крикнул король. - Ла Шене!

     Доверенный камердинер Людовика XIII, всегда  дежуривший у дверей, вошел в комнату.

     -  Ла Шене,  -  сказал  король, - пусть  сию же  минуту  отправятся  за господином де Ла Тремулем. Мне нужно сегодня же вечером поговорить с ним.

     - Ваше величество дает мне слово,  что между  де Ла  Тремулем и мной не примет никого? - спросил де Тревиль.

     - Никого, - ответил король.

     - В таком случае - до завтра, ваше величество.

     - До завтра, сударь.

     - В котором часу ваше величество прикажет?

     - В каком вам угодно.

     - Но я опасаюсь явиться слишком рано и разбудить ваше величество.

     - Разбудить меня? Да  разве я сплю? Я  больше не сплю,  сударь.  Дремлю изредка - вот и все. Приходите так рано, как захотите, хоть в семь часов. Но берегитесь, если ваши мушкетеры виновны!

     - Если мои мушкетеры  виновны, то виновники будут преданы в руки вашего величества, и вы изволите  поступить с ними так, как найдете нужным. Есть ли у  вашего   величества   еще  какие-либо   пожелания?  Я  слушаю.   Я  готов повиноваться.

     - Нет, сударь,  нет. Меня не напрасно зовут  Людовиком Справедливым. До завтра, сударь, до завтра.

     - Бог да хранит ваше величество!

     Как плохо ни спал король, г-н де Тревиль в эту ночь спал еще хуже. Он с вечера  послал сказать всем трем мушкетерам и их товарищу, чтобы  они были у него ровно в половине седьмого утра. Он взял их с собой во дворец, ничего не обещая им и ни за  что не ручаясь, и  не скрыл  от них, что их судьба, как и его собственная, висит на волоске.

     Войдя в малый подъезд, он велел им ждать. Если король все еще гневается на них, они могут незаметно удалиться. Если король согласится их принять, их позовут.

     В личной  приемной короля де  Тревиль  увидел Ла  Шене, который сообщил ему, что вчера вечером не  удалось застать герцога де  Ла Тремуля дома, что, когда  он вернулся, было уже слишком поздно являться во дворец ж что  герцог сейчас только прибыл и в эту минуту находится у короля.

     Последнее обстоятельство было очень по душе г-ну де Тревилю. Теперь  он мог быть уверен, что никакое чуждое влияние не успеет сказаться между уходом де Ла Тремуля и его собственной аудиенцией у короля.

     Действительно,  не прошло и десяти минут, как двери распахнулись, и  де Тревиль  увидел  де Ла Тремуля,  выходившего из кабинета. Герцог  направился прямо к нему.

     - Господин де Тревиль, - сказал он, - его величество вызвал меня, чтобы узнать все подробности  о случае, происшедшем возле моего дома. Я сказал ему правду, то есть  признал, что  виновны были мои люди и что  я готов принести вам извинения. Раз я встретился с вами, разрешите мне  сделать это сейчас, и прошу вас считать меня всегда в числе ваших друзей.

     - Господин герцог, - произнес де Тревиль,  - я так глубоко был уверен в вашей  высокой честности, что  не пожелал  иметь  другого  заступника  перед королем, кроме  вас. Я вижу, что не обманулся, и благодарю вас за то, что во Франции остались еще  такие мужи, о которых, не ошибаясь, можно  сказать то, что я сказал о вас.

     - Прекрасно,  прекрасно! - воскликнул  король, который, стоя в  дверях, слышал этот  разговор. - Только  скажите ему, Тревиль,  раз он называет себя вашим  другом,  что  я  тоже  желал  бы  быть  в  числе его  друзей,  но  он невнимателен  ко мне. Вот уж скоро три  года, как я не видел  его, и  увидел только после того, как послал за ним. Передайте ему это от меня,  передайте, ибо это вещи, которые король сам сказать не может.

     - Благодарю, ваше величество,  благодарю.  Но я хотел  бы заверить ваше величество - это не относится к господину  де Тревилю, разумеется, - я хотел бы  заверить  ваше величество, что не те, кого ваше величество видит в любое время дня, наиболее преданы ему.

     - Вы слышали, значит,  что  я  сказал,  герцог? Тем лучше, тем лучше! - проговорил король,  сделав шаг  вперед. -  А, это вы, Тревиль? Где  же  ваши мушкетеры? Я  ведь еще третьего  дня просил  вас привести их. Почему  вы  не сделали этого?

     - Они  внизу,  ваше  величество,  и,  с  вашего  разрешения, Ла Шене их позовет.

     - Да, да, пусть они  явятся сию  же минуту. Скоро восемь, а в  девять я жду кое-кого...  Можете  идти, герцог,  и  непременно бывайте  при  дворе... Входите, Тревиль.

     Герцог поклонился и  пошел  к выходу. В  ту  минуту,  когда  он отворял дверь,  на верхней  площадке  лестница как  раз  показались три  мушкетера и д'Артаньян. Их привел Ла Шене.

     - Подойдите,  храбрецы,  подойдите,  -  произнес  король.  -  Дайте мне побранить вас.

     Мушкетеры с поклоном приблизились. Д'Артаньян следовал позади.

     - Тысяча  чертей!  Как  это вы вчетвером  за  два  дня  вывели из строя семерых гвардейцев  кардинала?  -  продолжал  Людовик  XIII.  -  Это  много, чересчур много.  Если так пойдет дальше, его преосвященству через три недели придется заменить состав своей роты новым. А я буду вынужден применять указы во всей их строгости. Одного - еще куда ни шло, я не возражаю. Но семерых за два дня - повторяю, это много, слишком много.

     -  Поэтому-то, как ваше величество  может видеть,  они  смущены,  полны раскаяния и просят их простить.

     - Смущены и полны раскаяния? Гм... - недоверчиво проговорил король. - Я не  верю  их  хитрым рожам.  Особенно  вон  тому,  с  физиономией  гасконца. Подойдите-ка сюда, сударь мой!

     Д'Артаньян, поняв, что эти слова относятся к ному, приблизился с  самым сокрушенным видом.

     - Вот как? Что же вы мне рассказывали о каком-то молодом человеке? Ведь это ребенок, совершеннейший ребенок!  И  это он  нанес  такой страшный  удар Жюссаку?

     - И два великолепных удара шпагой Бернажу.

     - В самом деле?

     - Не считая того, - вставил Атос, - что, если бы он не спас меня от рук Каюзака, я  не имел бы чести в эту  минуту принести  мое  нижайшее  почтение вашему величеству.

     -  Значит, он настоящий демон, этот ваш молодой беарнец, тысяча чертей, как сказал бы  мой покойный  отец!  При таких делах легко  изодрать  не один камзол и изломать немало шпаг. А ведь гасконцы по-прежнему бедны,  не правда ли?

     - Должен признать, ваше величество,  - сказал де Тревиль, - что золотых россыпей в  их горах пока еще не найдено, хотя  богу следовало  бы сотворить для  них такое чудо в награду  за  горячую поддержку,  оказанную  ими вашему покойному отцу в его борьбе за престол.

     - Из этого  следует, что гасконцы и меня сделали королем, не правда ли, Тревиль,  раз я  сын моего отца? Что ж, в добрый час, это мне по  душе... Ла Шене, пойдите и поройтесь у меня во всех карманах  - не  наберется ли сорока пистолей,  и, если  наберется,  принесите  их  мне сюда. А пока что, молодой человек, положа руку на сердце, расскажите, как все произошло.

     Д'Артаньян  рассказал о вчерашнем  происшествии  во всех  подробностях: как, не в силах уснуть  от радости, что  увидит его величество, он явился за три часа до аудиенции  к своим друзьям, как они вместе отправились в кабачок и как Бернажу, подметив, что  он опасается, как  бы мяч не попал ему в лицо, стал  над ним насмехаться и за эти насмешки чуть не поплатился жизнью, а г-н де  Ла Тремуль, бывший здесь совершенно ни при чем, чуть не поплатился своим домом.

     - Так! Все  именно так, как мне  рассказал  герцог!..  Бедный кардинал! Семь  человек  за два  дня,  да  еще  самых дорогих его сердцу!..  Но теперь хватит,  господа,  слышите? Хватит!  Вы отплатили за  улицу Феру, и  даже  с излишком. Вы можете быть удовлетворены.

     - Если ваше величество удовлетворены, то удовлетворены  и  мы, - сказал де Тревиль.

     - Да, я удовлетворен, - произнес король и, взяв из рук Ла  Шене  горсть золотых  монет,  вложил их  в  руку д'Артаньяну. - И  вот, -  добавил  он, - доказательство, что я доволен.

     В те времена понятия о гордости, распространенные в наши  дни,  не были еще в моде. Дворянин  получал деньги из рук короля и нисколько не чувствовал себя униженным. Д'Артаньян поэтому без стеснения опустил полученные им сорок пистолей  в  карман  и  даже  рассыпался  в  изъявлениях  благодарности  его величеству.

     -  Ну и отлично, -  сказал король, взглянув на стенные часы, - отлично. Сейчас уже половина девятого,  и вы можете  удалиться. Я ведь говорил, что в девять  кое-кого   жду.  Благодарю  вас  за  преданность,  господа.  Я  могу рассчитывать на нее и впредь, не правда ли?

     - Ваше величество, - в один  голос  воскликнули четыре  приятеля, -  мы дали бы себя изрубить в куски за нашего короля!

     -  Хорошо, хорошо! Но лучше оставайтесь неизрубленными. Так будет лучше и  полезнее для меня... Тревиль,  - добавил король вполголоса, пока  молодые люди уходили, - так как у вас  нет свободной вакансии в полку, да  и,  кроме того,  мы решили не принимать в полк без испытания, поместите этого юношу  в гвардейскую роту  вашего  зятя, господина Дезэссара...  Ах,  черт возьми,  я заранее  радуюсь  гримасе,  которую  состроит  господин кардинал!  Он  будет взбешен, но мне все равно. Я действовал по справедливости.

     И король приветливым жестом  отпустил де Тревиля, который отправился  к своим мушкетерам.  Он  застал  их  за  дележом сорока  пистолей,  полученных д'Артаньяном.

     Кардинал, как и предвидел король, действительно пришел в ярость и целую неделю не  являлся  вечером  играть  в  шахматы.  Это  не мешало королю  при встречах  приветствовать  его очаровательной  улыбкой  и  нежнейшим  голосом осведомляться:

     - Как же,  господин кардинал,  поживают ваши верные  телохранители, эти бедные Бернажу и Жюссак?  


  1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 

Все списки лучших





Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика