Глава 25. Я СПУСКАЮ «ВЕСЕЛОГО РОДЖЕРА»
Едва я взобрался на бушприт, как полощущийся кливер, щелкнув
оглушительно, словно пушечный выстрел, надулся и повернул на другой галс. Шхуна
дрогнула до самого киля. Но через мгновение, хотя остальные паруса все еще были
надуты, кливер снова щелкнул и повис.
От неожиданного толчка я чуть не слетел в воду. Не теряя
времени, я пополз по бушприту и свалился головой вниз на палубу. Я оказался на
подветренной стороне бака. Грот скрывал от меня часть кормы. Я не видел ни
одной живой души. Палуба, не мытая со дня мятежа, была загажена следами грязных
ног. Пустая бутылка с отбитым горлышком каталась взад и вперед.
Внезапно «Испаньола» опять пошла по ветру. Кливера громко
щелкнули у меня за спиной. Руль сделал поворот, и корабль содрогнулся. В то же
мгновение грота-гик[69]
откинулся в сторону, шкот[70]
заскрипел о блоки, и я увидел корму.
На корме были оба пирата. «Красный колпак» непо-движно лежал
на спине. Руки его были раскинуты, как у распятого, зубы оскалены. Израэль
Хендс сидел у фальшборта,[71]
опустив голову на грудь. Руки его беспомощно висели; лицо, несмотря на загар,
было бело, как сальная свечка.
Корабль вставал на дыбы, словно взбешенный конь. Паруса
надувались, переходя с галса на галс, гики двигались с такой силой, что мачта
громко стонала. Время от времени нос врезался в волну, и тогда тучи легких
брызг взлетали над фальшбортом. Мой самодельный вертлявый челнок, теперь
погибший, гораздо лучше справлялся с волнами, чем этот большой, оснащенный корабль.
При каждом прыжке шхуны разбойник в красном колпаке
подскакивал. Но, к ужасу моему, выражение его лица не менялось – по-прежнему он
усмехался, скаля зубы. А Хендс при каждом толчке скользил все дальше и дальше к
корме. Мало-помалу докатился он до борта, и нога его повисла над водой. Я видел
только одно его ухо и клок курчавых бакенбард.
Тут я заметил, что возле них на досках палубы темнеют полосы
крови, и решил, что во время пьяной схватки они закололи друг друга.
И вдруг, когда корабль на несколько мгновений остановился,
Израэль Хендс с легким стоном продвинулся на свое прежнее место. Этот
страдальческий стон, свидетельствовавший о крайней усталости, и его отвисшая
нижняя челюсть разжалобили меня на мгновение. Но я вспомнил разговор, который
подслушал, сидя в бочке из-под яблок, и жалость моя тотчас же прошла.
Я подошел к грот-мачте.
– Вот я опять на шхуне, мистер Хендс, – проговорил
я насмешливо.
Он с трудом поднял на меня глаза, но даже не выразил
удивления – до такой степени был пьян. Он произнес только одно слово:
– Бренди!
Я понял, что времени терять нельзя. Проскользнув под
грота-гиком, загородившим палубу, я по трапу сбежал в каюту.
Трудно себе представить, какой там был разгром. Замки у всех
ящиков были сломаны. Разбойники, вероятно, искали карту. Пол был покрыт слоем
грязи, которую разбойники нанесли на подошвах из того болотистого места, где
они пьянствовали. На перегородках, выкрашенных белой краской и украшенных золотым
багетом, остались следы грязных пальцев. Десятки пустых бутылок, повинуясь
качке, со звоном перекатывались из угла в угол. Одна из медицинских книг
доктора лежала раскрытая на столе. В ней не хватало доброй половины листов;
вероятно, они были вырваны для раскуривания трубок. Посреди всего этого
безобразия по-прежнему чадила тусклая лампа.
Я заглянул в погреб. Бочонков не было; невероятное
количество опорожненных бутылок валялось на полу. Я понял, что все пираты с
самого начала мятежа не протрезвлялись ни разу.
Пошарив, я все-таки нашел одну недопитую бутылку бренди для
Хендса. Для себя я взял немного сухарей, немного сушеных фруктов, полную горсть
изюму и кусок сыру.
Поднявшись на палубу, я сложил все это возле руля, подальше
от боцмана, чтобы он не мог достать. Я вдоволь напился воды из анкерка[72] и только затем
протянул Хендсу бутылку. Он выпил не меньше половины и лишь тогда оторвал
горлышко бутылки ото рта.
– Клянусь громом, – сказал он, – это-то мне и
было нужно!
Я уселся в угол и стал есть.
– Сильно ранены? – спросил я его.
Он сказал каким-то лающим голосом:
– Будь здесь доктор, я бы живо поправился. Но, сам
видишь, мне не везет… А эта крыса померла, – прибавил он, кивнув в сторону
человека в красном колпаке. – Плохой был моряк… А ты откуда взялся?
– Я прибыл сюда, чтобы командовать этим кораблем,
мистер Хендс, – сказал я. – Впредь до следующего распоряжения
считайте меня своим капитаном.
Он угрюмо посмотрел на меня, но ничего не сказал. Щеки у
него слегка порозовели, однако вид был болезненный, и при каждом толчке корабля
он валился на бок.
– Между прочим, – продолжал я, – мне не
нравится этот флаг, мистер Хендс. Если позволите, я спущу его. Лучше совсем без
флага, чем с этим.
Я подбежал к мачте, опять уклоняясь от гика, дернул
соответствующую веревку и, спустив проклятый черный флаг, швырнул его за борт,
в море.
– Боже, храни короля! Долой капитана Сильвера! –
крикнул я, размахивая шапкой.
Он внимательно наблюдал за мной, не поднимая головы, и на
его лице было выражение лукавства.
– Я полаю… – сказал он наконец, – я полагаю,
капитан Хокинс, что вы были бы не прочь высадиться на берег. Давайте поговорим
об этом.
– Отчего же, – сказал я, – с большим
удовольствием, мистер Хендс. Продолжайте. – И я опять вернулся к еде и
стал уничтожать ее с большим аппетитом.
– Этот человек… – начал он, слабо кивнув в сторону
трупа. – Его звали О'Брайен… ирландец… Мы с ним поставили паруса и хотели
вернуться в бухту. Но он умер и смердит, как гнилая вода в трюме. Не знаю, кто
теперь будет управлять кораблем. Без моих указаний тебе с этой шхуной не справиться.
Послушай, дай мне поесть и попить, перевяжи рану старым шарфом или платком, и
за это я покажу тебе, как управлять кораблем. Согласен?
– Только имейте в виду, – сказал я, – на
стоянку капитана Кидда я возвращаться не собираюсь. Я хочу ввести корабль в
Северную стоянку и там спокойно пристать к берегу.
– Ладно! – воскликнул он. – Разве я такой
идиот? Разве я не понимаю? Отлично понимаю, что я сделал свой ход и проиграл, промахнулся
и что выигрыш твой. Ну что же? Ты хочешь в Северную стоянку? Изволь. У меня
ведь выбора нет. Клянусь громом, я помогу тебе вести корабль хоть к самому
помосту моей виселицы.
Его слова показались мне не лишенными смысла. Мы заключили
сделку. Через три минуты «Испаньола» уже шла по ветру вдоль берега Острова
Сокровищ. Я надеялся обогнуть Северный мыс еще до полудня, чтобы войти в
Северную стоянку до прилива. Тогда мы, ничем не рискуя, подведем «Испаньолу» к
берегу, дождемся спада воды и высадимся. Я укрепил румпель, сошел вниз,
разыскал свой собственный сундучок и достал из него мягкий шелковый носовой
платок, подаренный мне матерью. С моей помощью Хендс перевязал этим платком
глубокую колотую кровоточащую рану в бедре. Немного закусив и хлебнув два-три
глотка бренди, он заметно приободрился, сел прямее, стал говорить громче и
отчетливее, сделался другим человеком.
Дул попутный бриз. Корабль несся, как птица. Мелькали
берега. Вид их менялся с каждой минутой. Высокая часть острова осталась позади.
Мы мчались вдоль низкого песчаного берега, усеянного редкими карликовыми
соснами. Но кончилась и она. Мы обогнули скалистый холм – самый северный край
острова.
Мне нравилось управлять кораблем. Я наслаждался прекрасной
солнечной погодой и живописными берегами. Еды и питья было у меня вдоволь,
совесть больше не укоряла меня за то, что я дезертировал из крепости, потому
что я одержал такую большую победу. Я был бы всем доволен, если бы не глаза
боцмана. Он с самым издевательским видом неотступно следил за мной, и на лице
его время от времени появлялась странная улыбка. В этой улыбке было что-то
бессильное и страдальческое – мрачная улыбка старика. И в то же время было
в ней что-то насмешливое, что-то предательское. Я работал, а он ухмылялся
лукаво и следил, следил, следил за мной.
|
