Глава 23. ВО ВЛАСТИ ОТЛИВА
Челнок, как я и предполагал, оказался вполне подходящим для
человека моего роста и веса. Был он легок и подвижен, но вместе с тем до такой
степени кривобок и вертляв, что управлять им не было возможности. Делай с ним
что хочешь, из кожи лезь, а он все кружится да кружится. Сам Бен Ганн потом
признавался, что плавать на этом челноке может лишь тот, кто «уже привык к его
норову».
Разумеется, я еще не успел привыкнуть к «норову» челнока. Он
охотно плыл в любом направлении, кроме того, которое было мне нужно. Чаще всего
он поворачивал к берегу, и, не будь отлива, я ни за что не добрался бы до
корабля. На мое счастье, отлив подхватил меня и понес. Он нес меня прямо к
«Испаньоле».
Сначала я заметил пятно, которое было еще чернее, чем
окружающая тьма. Потом различил очертания корпуса и мачт. И через мгновение
(потому что чем дальше я заплывал, тем быстрее гнал меня отлив) я оказался
возле якорного каната и ухватился за него.
Якорный канат был натянут, как тетива, – с такой силой
корабль стремился сорваться с якоря. Под его днищем отлив бурлил и шумел, как
горный поток. Один удар моего ножа – и «Испаньола» помчится туда, куда ее
понесет течение.
Однако я вовремя догадался, что туго натянутый канат, если
его перерезать сразу, ударит меня с силой лошадиного копыта. Челнок мой
перевернется, и я пойду ко дну. Я остановился и принялся ждать. Если бы не
удачный случай, я, вероятно, отказался бы в конце концов от своего намерения.
Но легкий ветерок, сначала юго-восточный, потом южный, с наступлением ночи
мало-помалу превращался в юго-западный. Пока я медлил, налетевший внезапно
шквал двинул «Испаньолу» против течения. Канат, к моей великой радости,
ослабел, и рука моя, которой я за него держался, на мгновение погрузилась в воду.
Поняв, что нельзя терять ни секунды, я выхватил свой
складной нож, открыл его зубами и одно за другим принялся перерезать волокна
каната. Когда осталось перерезать всего два волокна, канат натянулся опять, и я
начал поджидать следующего порыва ветра.
Из каюты давно уже доносились громкие голоса. Но, сказать по
правде, я так был поглощен своим делом, что не обращал на них никакого
внимания. Теперь от нечего делать я стал прислушиваться.
Я узнал голос второго боцмана, Израэля Хендса, того самого,
который некогда был у Флинта канониром. Другой голос принадлежал, без сомнения,
моему приятелю в красном колпаке. Оба, судя по голосам, были вдребезги пьяны и
продолжали пить. Один из них с пьяным криком открыл кормовой иллюминатор и
что-то швырнул в воду – по всей вероятности, пустую бутылку. Впрочем, они не
только пили: они бешено ссорились. Ругательства сыпались градом, и иногда мне казалось,
что дело доходит до драки. Однако голоса стихали, и ссора прекращалась; потом
возникала снова, чтобы через несколько минут прекратиться опять.
На берегу между стволами деревьев я видел огонь костра. Там
кто-то пел старинную скучную, однообразную матросскую песню с завывающей трелью
в конце каждой строки. Во время нашего плавания я много раз слышал эту песню.
Она была так длинна, что ни один певец не мог пропеть ее всю и тянул до тех
пор, пока у него хватало терпения. Я запомнил из нее только несколько слов:
Все семьдесят пять не вернулись
домой…
Они потонули в пучине морской.
Я подумал, что эта грустная песня, вероятно, вполне
соответствует печали, охватившей пиратов, которые потеряли сегодня утром
стольких товарищей. Однако вскоре я убедился своими глазами, что в действительности
эти морские бандиты бесчувственны, как море, по которому они плавают.
Наконец опять налетел порыв ветра. Шхуна снова двинулась ко
мне в темноте. Я почувствовал, что канат снова ослабел, и одним сильным ударом
перерезал последние волокна.
На мой челнок ветер не оказывал никакого влияния, и я
внезапно очутился под самым бортом «Испаньолы». Шхуна медленно поворачивалась
вокруг собственной оси, увлекаемая течением.
Я греб изо всех сил, каждое мгновение ожидая, что меня
опрокинет. Но шхуна тянула мой челнок за собой, я никак не мог расстаться с ней
и только медленно передвигался от носа к корме. Наконец она стала удаляться, и
я уже надеялся избавиться от опасного соседства. Однако тут в руки мне попался
конец висевшего на корме каната. Я тотчас же ухватился за него.
Зачем я сделал это, не знаю. Вероятно, бессознательно. Но
когда канат оказался в моих руках и я убедился, что он привязан крепко, мною
вдруг овладело любопытство, и я решил заглянуть в иллюминатор каюты.
Перебирая руками, я подтянулся на канате. Мне это грозило
страшной опасностью: челнок мог опрокинуться каждую секунду. Приподнявшись, я
увидел часть каюты и потолок.
Тем временем шхуна и ее спутник, челнок, быстро неслись по
течению. Мы уже поравнялись с костром на берегу. Корабль громко «заговорил»,
как выражаются моряки, то есть начал с шумом рассекать волны, и, пока я не
заглянул в окошко, я не мог понять, почему оставленные для охраны разбойники не
поднимают тревоги. Однако одного взгляда было достаточно, чтобы понять все. А
я, стоя в своем зыбком челноке, мог действительно кинуть в каюту только один
взгляд. Хендс и его товарищи, ухватив друг друга за горло, дрались не на жизнь,
а на смерть.
Я опустился на скамью. Еще мгновение – и челнок опрокинулся
бы. Передо мной все еще мелькали свирепые, налитые кровью лица пиратов,
озаренные тусклым светом коптящей лампы. Я зажмурился, чтобы дать глазам снова
привыкнуть к темноте.
Бесконечная баллада наконец прекратилась, и пирующие у
костра затянули знакомую мне песню:
Пятнадцать человек на сундук
мертвеца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Пей, и дьявол тебя доведет до конца.
Йо-хо-хо, и бутылка рому!
Размышляя о том, что сейчас вытворяют ром и дьявол в каюте
«Испаньолы», я с удивлением почувствовал внезапный толчок. Мой челнок резко
накренился и круто переменил курс. Быстрота течения до странности увеличилась.
Я открыл глаза. Вокруг меня, искрясь легким фосфорическим
светом, шумели, пенясь гребнями, мелкие волны. «Испаньола», за которой меня
несло в нескольких ярдах, тоже, казалось, изменила свой курс. Я смутно видел ее
мачты в темном небе. Да, чем больше я вглядывался, тем тверже убеждался, что ее
теперь несет к югу.
Я обернулся, и сердце мое чуть не разорвалось от страха:
костер горел теперь как раз у меня за спиной. Значит, течение круто повернуло
вправо, увлекая за собой и высокую шхуну, и мой легкий, танцующий челнок.
Бурный поток, шумя все громче, поднимая все более высокую рябь, тащил нас через
узкий пролив в открытое море.
Внезапно шхуна сделала еще один поворот, на двадцать
градусов по крайней мере, и в то же мгновение я услышал сначала один крик,
потом другой. Раздался топот ног по трапу, и я понял, что пьяные перестали
драться. Беда протрезвила обоих.
Я лег на дно моей жалкой ладьи и отдался на произвол судьбы.
Выйдя из пролива, мы попадем в неистовые буруны, которые живо избавят меня от
всех хлопот. Смерти я не боялся, но было мучительно лежать в бездействии и
ждать, когда она наступит.
Так пролежал я несколько часов. Волны швыряли меня и
обдавали брызгами. Каждая новая волна грозила мне верной смертью. Но
мало-помалу мной овладела усталость. Несмотря на весь ужас моего положения, я
оцепенел и впал в забытье. Когда я заснул, мне приснились родные места и старый
«Адмирал Бенбоу».
|
