Увеличить |
Глава XXV
ЗАКЛЮЧЕНИЕ
– Агнес,
тебе не следует отправляться в такие длинные прогулки перед завтраком, –
сказала мама, заметив, что я выпила лишнюю чашку кофе и не стала ничего есть,
сославшись на жару и утомление. Я действительно устала и ощущала что-то вроде
лихорадки.
– Ты
ни в чем не знаешь меры. Вот если бы ты по утрам совершала небольшие прогулки,
и постоянно, это было бы тебе очень полезно.
– Хорошо,
мама.
– Но
это даже вреднее, чем лежать в постели или сутулиться над книгами. Ты
заболеешь!
– Я
больше не буду, – ответила я, ломая голову, как рассказать ей о мистере
Уэстоне: ведь он же придет завтра! Однако я подождала, пока со стола не убрали,
а сама я немножко не остыла и не успокоилась. А тогда, открыв альбом и взяв
кисточку, я начала:
– Сегодня
я встретила на берегу старого знакомого, мама.
– Старого
знакомого? Кого бы это?
– Собственно,
двух старых знакомых. Один был терьер… – И тут я напомнила ей про Снэпа,
чью историю она знала, а потом описала, как он вдруг подбежал ко мне, сразу
меня узнав, как это ни удивительно. – Ну, а второй, – продолжала
я, – был мистер Уэстон, хортонский младший священник.
– Мистер
Уэстон? Что-то раньше я про него ничего не слышала.
– Да
нет же! Я несколько раз про него упоминала. Просто вы забыли.
– Ты
рассказывала про мистера Хэтфилда.
– Мистер
Хэтфилд приходский священник, а мистер Уэстон был его помощником. И я про него
упоминала, потому что он полная противоположность мистеру Хэтфилду, и к
пастырским своим обязанностям относился гораздо серьезнее. Но как бы то ни
было, я встретила его на берегу со Снэпом, вероятно, он его купил у
крысолова, – и он тоже сразу меня узнал… наверное, благодаря Снэпу. Мы с
ним немножко поговорили, и он спросил про нашу школу, а я что-то сказала про
вас, как вы все прекрасно устроили, и он сказал, что очень хотел бы с вами
познакомиться, и спросил, не представлю ли я его вам и нельзя ли ему позволить
себе такую вольность и прийти с визитом завтра же? И я сказала, что можно. Я правильно
поступила?
– Конечно.
А что он за человек?
– Очень
порядочный, по-моему. Но вы сами завтра увидите. Он только что получил
приход в Ф. и за эти несколько недель, наверное, еще не обзавелся знакомствами
и чувствует себя одиноко.
Наконец
наступил следующий день. В какой лихорадке, тревоге и надежде провела я часы
между завтраком и полуднем, когда он наконец пришел! Представив его маме, я
села с альбомом к окну ожидать результатов. К моей огромной радости, они вскоре
уже разговаривали точно старые знакомые – ведь меня очень тревожило, как он
покажется маме! Посидел он недолго, но когда встал, прощаясь, она сказала, что
будет рада видеть его у нас в любое удобное ему время. А когда он ушел, она и
вовсе привела меня в восторг, заметив:
– Что
же, по-моему, весьма достойный человек. Но, Агнес, почему ты села так далеко и
все время молчала?
– Потому
что вы так хорошо говорите, мама. И я подумала, что моя помощь вам не нужна. К
тому же он пришел в гости к вам, а не ко мне.
После
этого он навещал нас довольно часто – несколько раз в неделю. Разговаривал он
обычно с мамой, и не удивительно, – она ведь была прекрасной собеседницей.
Я почти завидовала непринужденности и легкости, с какой она излагала свои
мысли, а также их значительности и глубине. – И все-таки настроение это
мне ничуть не портило, потому что, хотя я иногда и сожалела о своем
косноязычии, мне было очень приятно слушать, как два самых дорогих мне человека
на свете обсуждают что-то так по-дружески, так умно и интересно! Впрочем, я
вовсе не всегда молчала и вовсе не чувствовала себя забытой. Нет, ко мне все
время обращались, мне говорилось много чудных слов, сопровождавшихся еще более
чудными взглядами, меня окружали всевозможными знаками внимания, такими
деликатными и тонкими, что их нельзя выразить в словах и, следовательно,
описать, – зато проникавшими в самое сердце.
Вскоре
мы оставили всякие церемонии, мистер Уэстон приходил как желанный гость и стал
у нас в доме совсем своим. Он даже называл меня «Агнес»: вначале робко, но,
убедившись, что это никого не возмутило, предпочел и дальше обходиться без
официального «мисс Грей» – чем доставил мне большую радость! Какими скучными и
мрачными казались дни, когда он не приходил! Но грустными они все-таки не были,
потому что меня подбодряли мысли о прошлом его визите и мечты о следующем.
Однако, если я не видела его два-три дня подряд, мне становилось очень страшно –
разумеется, без всякого на то основания: ведь у него было много всяких дел в
приходе. И я с ужасом думала о конце каникул, когда я тоже буду занята и либо
не сумею выйти к нему, либо, наоборот, когда мама будет в классной комнате,
останусь с ним наедине, чего дома мне вовсе не хотелось, хотя случайно
встретить его на улице и пройтись рядом с ним было так чудесно!
Как-то
вечером за неделю до конца каникул он пришел – хотя я его почти не ждала,
потому что днем долго бушевала гроза. Правда, теперь тучи разошлись, и ярко
светило солнце.
– Прекрасный
вечер, миссис Грей, – сказал он, входя. – Агнес, не прогуляетесь ли
вы со мной до… – и он назвал крутой холм, обрывавшийся прямо в море, с
вершины которого открывался великолепный вид. – Дождь прибил пыль, очистил
и освежил воздух, и дали сейчас удивительно ясные. Вы согласны?
– Можно,
мама?
– Ну,
разумеется.
Я пошла
переодеться и через несколько минут спустилась вниз, хотя, конечно, задержалась
перед зеркалом подольше, чем если бы просто отправлялась за покупками. Гроза,
бесспорно, оказалась очень благотворной, и вечер был восхитителен. Мистер
Уэстон настоял, чтобы я оперлась на его руку, но пока мы шли по людным улицам,
он почти ничего не говорил, шагал очень быстро и выглядел задумчивым и
рассеянным. Я старалась угадать, что случилось, и мучалась предчувствием, что
его гнетут тяжелые мысли. Однако эти придуманные страхи рассеялись, едва мы вышли
на тихую окраину и увидели впереди старинную церковь, холм, а за ним морскую
синеву, потому что мой спутник произнес веселым тоном:
– Боюсь,
я заставил вас почти бежать, Агнес. Мне не терпелось скорей уйти из города, и я
не подумал, что вам трудно успевать за мной. А теперь мы пойдем не спеша, и вы
отдохнете. Те светлые облака на западе обещают великолепный закат, и мы успеем
подняться на холм как раз вовремя, чтобы полюбоваться им над морем.
На
полпути вверх по склону между нами вновь воцарилось молчание. Как обычно, первым
его прервал он.
– Мой
дом по-прежнему пуст и уныл, мисс Грей, – сказал он с улыбкой, – и я
теперь знаком со всеми девицами в моем приходе, и у меня есть незамужние
знакомые в городе, других же я знаю в лицо или по слухам, однако ни в одной из
них нет того, что я ищу в спутнице жизни. По правде говоря, во всем мире лишь
одна создана для меня – это вы. И я хотел бы узнать ваше решение.
– Вы
говорите серьезно, мистер Уэстон?
– Серьезно?
Неужели вы полагаете, что я сейчас способен шутить?
Он
прикрыл ладонью мою руку, которая лежала на сгибе его локтя, и, наверное,
почувствовал, как она затрепетала. Но теперь это уже не имело значения.
– Надеюсь,
я не был слишком уж поспешен, – сказал он серьезным тоном. – Но вы же
знаете, что я не умею говорить комплименты, нашептывать нежный вздор или даже
выражать восхищение, которым полон. И что одно мое слово или взгляд значат
больше, чем медовые речи и пылкие клятвы большинства других мужчин.
Я
пробормотала что-то о том, что не хотела бы расставаться с мамой и что без ее
согласия ни на что не решусь.
– Я
поговорил с миссис Грей, пока вы надевали шляпку, – ответил он. – Она
сказала, что даст свое согласие, если я получу ваше, а я попросил ее – в случае
если удостоюсь подобного счастья – поселиться у нас, так как догадывался, что
таково будет ваше желание. Но она отказалась, объяснив, что уже может взять
себе помощницу и намерена держать пансион, пока не приобретет ренту, чтобы жить
на нее в удобном доме, а до тех пор на каникулах будет гостить поочередно у нас
и у вашей сестры, ведь, кроме вашего счастья, ей ничего не нужно. На ваши
возражения, касающиеся вашей матушки, я ответил. Есть у вас какие-нибудь еще?
– Нет,
никаких.
– Так,
значит, вы меня любите? – воскликнул он, пылко сжимая мою руку.
– Да.
Тут я
прерву свое повествование. Мой дневник, легший в его основу, почти не имел
продолжения. Я же могла бы писать и писать без конца, но удовлетворюсь
упоминанием, что никогда не забуду этого дивного летнего вечера и всегда буду с
восторгом вспоминать крутой холм и обрыв, над которым мы стояли рука об руку и
смотрели, как великолепный закат отражается в пляшущих волнах у наших ног, а
сердца наши были полны благодарностью Небесам, счастьем и любовью – так полны,
что мы не находили слов для их выражения.
Несколько
недель спустя, когда мама нашла себе помощницу, я стала женой Эдварда Уэстона,
и с тех пор ни разу не нашла причины раскаяться в этом – и никогда не найду. У
нас были свои тяжелые минуты, и мы знаем, что немало их ждет нас впереди, но
вместе нам легче их переносить, и мы стараемся укрепить дух друг друга,
готовясь к последней разлуке – величайшему горю, которое ждет оставшегося в
живых. Но, памятуя о светлых небесах, где нет ни греха, ни печали и где
разлученные встречаются вновь, можно перенести и его. Пока же мы стараемся жить
по заветам Того, Кто одарил нас столькими милостями.
Эдвард,
не жалея стараний, сумел на удивление изменить к лучшему свой приход, все обитатели
которого почитают и любят его, как он того заслуживает – ибо каковы бы ни были
его недостатки как человека (а он их лишен!), как пастыря, мужа и отца, его
никто ни в чем упрекнуть не может, это я знаю твердо.
Наши
дети, Эдвард, Агнес и малютка Мэри, показывают хорошие задатки. Пока их воспитанием
и образованием занимаюсь главным образом я, и у них не будет недостатка в тех
благах, которые дарит материнская заботливость. Нашего скромного дохода более
чем достаточно для наших нужд. Соблюдая экономию, которой научились в более
стесненных обстоятельствах, и не стараясь гнаться за более богатыми соседями,
мы не только живем в достатке и довольстве, но каждый год откладываем кое-что
для наших детей и кое-что для помощи неимущим.
Ну что
же, пожалуй, я сказала все.
[2]
Любитель хорошо пожить (фр.).
[3]
Любовные послания (фр.).
|