 Увеличить |
Глава VI
СНОВА ДОМА
Несколько
месяцев я прожила дома, наслаждаясь свободой, покоем, нежными заботами близких –
всем тем, чего я так долго была лишена, и усердно занималась, чтобы вспомнить
то, что успела забыть в Уэлвуд-Хаусе, и пополнить свои знания на будущее.
Здоровье папы не окрепло, но и не стало хуже, и мне так приятно было сознавать,
что с моим возвращением он повеселел и с удовольствием слушает, как я пою его
любимые песни!
Никто не
злорадствовал по поводу моей неудачи, никто не восклицал: «Я же говорил (говорила)!
Видишь, тебе было бы лучше оставаться с нами». Они радовались, что я вернулась,
и были особенно ласковы и внимательны, чтобы возместить мне перенесенные
страдания, но ни папа, ни мама, ни Мэри не согласились взять хотя бы шиллинг из
суммы, которую я зарабатывала с такой гордостью и так тщательно сберегала,
чтобы поделиться с ними. Сокращая, где можно, расходы, мама уже почти выплатила
все наши долги. Акварели моей сестры снискали успех, но папа настоял, чтобы и
она заработанные деньги сохранила для себя. Все, что оставалось после
пополнения нашего скромного гардероба и других необходимых расходов, мы, по его
настоянию, помещали в сберегательный банк – он чувствовал, что ему уже недолго
оставаться с нами, и лишь Богу известно, какая судьба ждет нас троих, когда его
не будет!
Милый
папа! Если бы он меньше терзал себя мыслями о невзгодах, грозящих нам после его
кончины, то это страшное несчастье, конечно же, постигло бы нас гораздо позже.
Мама всегда старалась отвлечь его от таких разговоров.
– Ах,
Ричард! – воскликнула она однажды. – Если ты только выбросишь из
головы такие мрачные мысли, то переживешь нас всех. И уж во всяком случае
успеешь выдать девочек замуж и будешь коротать оставшиеся годы счастливым
дедушкой в обществе сварливой старухи! – Мама засмеялась, и папа тоже, но
его смех тут же перешел в горький вздох.
– Замуж?
Бедняжки! – ответил он. – Кто же возьмет бесприданниц?
– Те,
кто поймет, какие они сами сокровища. Разве и я не была бесприданницей, когда
ты женился на мне? И ты, во всяком случае, очень убедительно делал вид, что не
раскаиваешься в своем приобретении. Да и что за важность, выйдут они замуж или
нет, – мы придумаем тысячи способов честным путем зарабатывать себе на
жизнь. И я диву даюсь, Ричард, что ты так себя терзаешь из-за нашей бедности
после твоей смерти, как будто для нас есть что-нибудь страшнее подобной утраты!
Вот от этого горя тебе и следует нас поберечь, приложив все старания, а как тебе
известно, бодрость духа лучшее лекарство, чтобы тело оставалось здоровым!
– Я
знаю, Элис, как нехорошо поддаваться унынию, но ничего не могу с собой
поделать. Тебе остается только терпеть меня таким, каков я есть!
– И
не подумаю! Ты у меня станешь другим, – ответила мама, но суровости ее
слов противоречила глубокая нежность тона и любящая улыбка, которая принудила
папу снова улыбнуться – и не столь грустно, не столь горько, как вошло у него в
обычай.
– Мама, –
сказала я, едва мне удалось остаться с ней наедине. – Денег у меня очень
мало, и надолго их не хватит. Если бы я могла пополнить эту сумму, у папы
осталось бы меньше причин тревожиться. Рисовать, как Мэри, я не могу, а потому
мне следует поискать себе другое место.
– И
ты действительно этого хочешь, Агнес?
– Да,
мама.
– А
я думала, деточка, что ты достаточно намучилась.
– Но
ведь не все люди похожи на мистера и миссис Блумфилд… – начала я.
– Бывают
гораздо хуже! – перебила мама.
– Ну,
уж таких, наверное, очень мало, – ответила я. – И конечно, не все
дети такие. Ведь мы с Мэри были другими и всегда тебя слушались, правда?
– Обычно.
Ну да ведь я вас не баловала, Впрочем, на ангелов вы не слишком походили. На
Мэри нападало упрямство, а ты вспыхивала как порох. Хотя чаще вы были очень
хорошими девочками.
– Я
знаю, я иногда дулась. Но я бы только радовалась, если бы дети Блумфилдов
дулись на меня. Тогда бы я сумела их понять. Но они не обижались, потому что их
невозможно ни пристыдить, ни огорчить, ни расстроить. Они умеют только злиться
и вопить.
– Раз
невозможно, значит, они не виноваты. Камень не мнется, как глина.
– Да,
но от этого жить рядом с такими бесчувственными, противоестественными созданиями
ничуть не легче. Полюбить их попросту нельзя. И любовь им ни к чему – они не
способны ни ответить на нее, ни оценить ее, ни понять. Однако, если случай
вновь сведет меня с такой семьей, что маловероятно, я ведь буду вооружена
опытом и не наделаю столько ошибок. Короче говоря, позволь мне попробовать еще
раз.
– Что
же, деточка, как вижу, обескуражить тебя не так-то просто. И я этому рада. Но
послушай, ты очень побледнела и похудела, и мы не можем позволить тебе портить
здоровье, чтобы копить деньги, пусть даже для самой себя.
– Мэри
тоже говорит, что я изменилась. Ничего удивительного: я же с утра до вечера не
знала ни минуты отдыха ни душой, ни телом. Но в следующий раз я буду ко всему
относиться гораздо спокойней.
В конце
концов мама обещала еще раз помочь мне при условии, что я буду терпеливо ждать.
И я предоставила ей самой объяснить все папе, когда и как она сочтет нужным, ни
на миг не усомнившись, что она сумеет получить его согласие. Пока же я с
жадностью проглядывала объявления в газетах и писала по всем адресам, где
«требовалась гувернантка», если условия были сколько-нибудь приемлемыми. Все
письма и все полученные на них ответы – если они приходили – я непременно
показывала маме, и, к большому моему огорчению, она заставляла меня отказываться
от одного места за другим: эти люди уж слишком из простых, эти слишком
требовательны, а эти предлагают слишком маленькое жалованье.
– Не
всякая дочь бедного священника обладает твоими достоинствами, Агнес, –
повторяла она, – и ты не должна ими бросаться. Вспомни, ты обещала быть
терпеливой. А торопиться некуда, у тебя еще много времени и большой выбор.
В конце
концов она посоветовала мне самой поместить объявление в газете, перечислив
предметы, которым я могу обучать, и все прочее.
– Музыка,
пение, рисование, французский язык, латынь и немецкий язык – список довольно
внушительный, – сказала она. – Многие будут рады заполучить такую
учительницу, и на этот раз ты попытаешь счастья в более благородном семействе,
в доме настоящего джентльмена. Такие люди куда скорее будут с тобой вежливы и
внимательны, чем чванящиеся деньгами торговцы и надменные выскочки. Я знавала
немало знатных фамилий, где с гувернанткой обходились как с членом семьи. Хотя,
не спорю, и аристократы бывают и высокомерными, и прижимистыми – во всех
сословиях есть хорошие люди и есть плохие.
Объявление
было тут же составлено и отослано. Ответов я получила два. Но лишь в одном
изъявлялось согласие платить мне пятьдесят фунтов – сумму, которую я назвала по
совету мамы. Однако я не знала, соглашаться ли, так как мои будущие ученицы
были старше, чем мне хотелось бы, и, решила я, их родители, несомненно,
предпочли бы наставницу более светскую, чем я, и уж во всяком случае более
опытную. Но мама отговорила меня, когда я уже села писать отказ. Мне надо
только преодолеть мою робость, сказала она, больше поверить в себя, и все будет
превосходно. Надо коротко и правдиво сообщить, чему я могу учить и как,
перечислить собственные условия и ждать результата. Я решилась поставить лишь
одно условие: два месячных отпуска в году – в июле и на Рождество. Неизвестная
дама в своем ответе не возражала против этого, выразила убеждение, что я им
подхожу, но указала, что от гувернантки она требует не широты познаний, –
живут они неподалеку от О., и, если потребуется, она наймет учителей, чтобы
восполнить пробелы, – но безупречной нравственности, кротости, приятного
характера и обязательности.
Маме все
это не понравилось, и теперь уже она приводила доводы, почему мне следует отказаться,
а Мэри горячо ее поддерживала, но мне не хотелось ждать еще, я отвергла их
возражения и, заручившись согласием папы (который узнал о моих намерениях
совсем недавно), отправила моей неведомой корреспондентке свое согласие,
которое облекла в самую приятную форму, какую только могла ему придать, и дело
было завершено.
В
последний день января мне предстояло стать гувернанткой в семье мистера Мэррея,
владельца Хортон-Лоджа под О., примерно в семидесяти милях от нашей деревушки.
Это расстояние мне казалось огромным, так как за все двадцать лет моей жизни на
земле я до сих пор дальше двадцати миль от родительского дома не уезжала, а к
тому же и члены семьи мистера Мэррея, и его соседи были совершенно неизвестны
как мне, так и всем моим знакомым. Однако это только щекотало мое воображение.
К тому времени я уже во многом избавилась от mauvaise honte,[1] прежде так меня
мучившего, и в мысли, что я окажусь в неведомой дали среди загадочных ее обитателей,
было что-то заманчивое и волнующее. Я лелеяла надежду, что уж теперь-то повидаю
мир: мистер Мэррей живет вблизи большого города, а не в промышленной области,
где люди ни о чем, кроме денег, не думают, по положению в обществе, насколько я
могу судить, он стоит выше мистера Блумфилда и, разумеется, принадлежит к тем
истинным аристократам, которые, как сказала мама, видят в гувернантке не
прислугу вроде экономки или старшей горничной, но наставницу и воспитательницу
своих детей и окружают ее должным уважением. А мои ученики много старше прежних
и, значит, должны быть разумнее, доступнее уговорам и требовать меньше забот.
Их не надо будет все время держать в классной комнате, не надо будет неусыпно
следить за ними и беспрерывно что-то для них делать. И наконец, к эти моим
надеждам примешивались светлые картины, далекие от воспитания детей и
обязанностей гувернантки. Таким образом, читатель может убедиться, что я отнюдь
не была мученицей долга, из дочерней преданности жертвующей покоем и свободой с
единственной целью обрести средства, чтобы служить опорой и утешением родителям,
хотя, конечно, в моих расчетах значительное место отводилось и удобствам папы,
и будущей помощи маме. Пятьдесят фунтов представлялись мне внушительной суммой.
Мне надо будет прилично одеваться, как того требует мое положение, придется
платить за стирку и оплачивать поездки из Хортон-Лоджа домой и обратно. Но если
соблюдать строгую экономию, на все это, несомненно, хватит двадцати фунтов с
небольшим, и я смогу класть в банк тридцать фунтов… или чуть меньше. Большая
добавка к нашим доходам! Нет, я обязана сделать все, лишь бы не потерять это
место, как бы дело не обернулось! И ради того, чтобы поддержать свою честь в
глазах моих близких, и ради помощи, которую сумею им оказать, если не потеряю
его!
|
