Милым и благонравным детям, Сузи и Кларе Племенс, с чувством
сердечной любви посвящает эту книгу их отец
Предисловие
Эту повесть я расскажу вам в том виде, в каком я слышал ее
от одного человека, слышавшего ее от своего отца, который слышал ее от своего
отца, а тот от своего и так дальше. Триста лет, а быть может и долее, отцы
передавали ее сыновьям, и таким образом она была сохранена для потомства.
Возможно, что это исторический факт, но возможно – предание, легенда. Пожалуй,
все это было, а пожалуй, этого и не было, но все же могло бы быть. Возможно,
что в старое время в нее верили мудрецы и ученые, но возможно и то, что только
простые неученые люди верили в нее и любили ее.
О, в милосердии двойная благодать:
Блажен и тот, кто милует, и тот,
Кого он милует. Всего сильнее
Оно в руках у сильных; королям
Оно пристало больше, чем корона.[1]
1. Рождение принца и рождение нищего
Это было в конце второй четверти шестнадцатого столетия.
В один осенний день в древнем городе Лондоне в бедной семье
Кенти родился мальчик, который был ей совсем не нужен. В тот же день в богатой
семье Тюдоров родился другой английский ребенок, который был нужен не только
ей, но и всей Англии. Англия так давно мечтала о нем, ждала его и молила бога о
нем, что, когда он и в самом деле появился на свет, англичане чуть с ума не
сошли от радости. Люди, едва знакомые между собою, встречаясь в тот день,
обнимались, целовались и плакали. Никто не работал, все праздновали – бедные и
богатые, простолюдины и знатные, – пировали, плясали, пели, угощались
вином, и такая гульба продолжалась несколько дней и ночей. Днем Лондон
представлял собою очень красивое зрелище: на каждом балконе, на каждой крыше
развевались яркие флаги, по улицам шествовали пышные процессии. Ночью тоже было
на что посмотреть: на всех перекрестках пылали большие костры, а вокруг костров
веселились целые полчища гуляк. Во всей Англии только и разговоров было, что о
новорожденном Эдуарде Тюдоре, принце Уэльском[2],
а тот лежал завернутый в шелка и атласы, не подозревая обо всей этой кутерьме и
не зная, что с ним нянчатся знатные лорды и леди, – ему это было
безразлично. Но нигде не слышно было толков о другом ребенке, Томе Кенти,
запеленатом в жалкие тряпки. Говорили о нем только в той нищенской, убогой
семье, которой его появление на свет сулило так много хлопот.
|