29. В Лондон
Отсидев положенное время у позорного столба, Гендон был
освобожден и получил приказ выехать из этого округа и никогда больше не
возвращаться в него. Ему вернули его шпагу, а также его мула и ослика. Он сел и
поехал в сопровождении короля; толпа со спокойной почтительностью расступилась
перед ними и, как только они уехали, разошлась.
Гендон скоро погрузился в свои мысли. Ему нужно было многое
обдумать. Что ему делать? Куда направиться? Надо непременно отыскать
влиятельного покровителя, иначе придется отказаться от наследства и позорно
признать себя самозванцем. Но где же можно рассчитывать найти такого
влиятельного покровителя? Вот вопрос! У него мелькнула в голове мысль, которая мало-помалу
превратилась в надежду – очень слабую, но все же такую, о которой стоило
подумать за неимением другой. Рыцарь вспомнил, что ему говорил старый Эндрюс о
доброте юного короля и его великодушном заступничестве за обиженных и
несчастных. Не попытаться ли проникнуть к нему и попросить у него
справедливости? Да, но разве такого бедняка допустят к августейшей особе
монарха? Ну да все равно, пока нечего тужить; еще будет время об этом подумать.
Гендон был старый солдат, находчивый и изобретательный; без сомнения, когда
дойдет до дела, он придумает средство. А теперь надо ехать в столицу. Быть
может, за него вступится старый друг его отца, сэр Гэмфри Марло, добрый старый
сэр Гэмфри – главный заведующий кухней покойного короля, или конюшнями, или
чем-то в этом роде, – Майлс не мог с точностью припомнить, чем именно.
Теперь, когда нужно было сосредоточить все свои силы, когда
явилась определенная цель, уныние, омрачавшее его дух, рассеялось. Он поднял
голову и огляделся вокруг. Он даже удивился, как много они проехали, –
деревня осталась далеко позади.
Король трусил за ним на осле, повесив голову; он тоже был
углублен в свои мысли и планы. Грустное предчувствие омрачило только что
народившуюся радость Гендона; захочет ли мальчик вернуться в город, где всю свою
недолгую жизнь он не знал ничего, кроме голода, обид и побоев? Надо спросить
его, – все равно этого не избежать. Гендон придержал мула и крикнул:
– Я позабыл спросить тебя, куда ехать. Приказывай,
государь!
– В Лондон!
Гендон двинулся дальше, очень довольный, но удивленный
ответом.
Всю дорогу они ехали без всяких приключений. Но под конец
без приключения все-таки не обошлось. Около десяти часов вечера девятнадцатого
февраля они въехали на Лондонский мост и очутились в гуще воющей, горланящей,
гогочущей толпы; красные, развеселые от пива лица блестели при свете множества
факелов. Как раз в ту минуту, когда путешественники въезжали в ворота перед
мостом, сверху сорвалась разложившаяся голова какого-то бывшего герцога или
другого вельможи и, ударившись о локоть Гендона, отскочила в толпу. Вот как
недолговечны дела рук человеческих: прошло всего три недели со дня смерти
доброго короля Генриха, не прошло и трех суток со дня его похорон, а
благородные украшения, которые он так старательно выбирал для своего великолепного
моста между первыми лицами в государстве, уже начали падать… Какой-то
горожанин, споткнувшись об упавшую голову, ткнулся своей головой в спину
стоявшего впереди. Тот обернулся, свалил с ног кулаком первого подвернувшегося
под руку соседа и сам полетел, сваленный с ног товарищем упавшего.
Время для драки было самое подходящее. Завтра начиналась
коронация, и все уже были полны спиртным и патриотизмом; через пять минут драка
заняла уже немалое пространство; через десять или двенадцать она занимала уже
не меньше акра и превратилась в побоище. Гендона оттеснили от короля, а оба они
затерялись в шумном водовороте ревущих человеческих скопищ.
Здесь мы оставим их.
|