Увеличить |
2. Детство Тома
Перешагнем через несколько лет.
Лондон существовал уже пятнадцать веков и был большим
городом по тем временам. В нем насчитывалось сто тысяч жителей, иные полагают –
вдвое больше. Улицы были узкие, кривые и грязные, особенно в той части города,
где жил Том Кенти, – невдалеке от Лондонского моста. Дома были деревянные;
второй этаж выдавался над первым, третий выставлял свои локти далеко над
вторым. Чем выше росли дома, тем шире они становились. Остовы у них были из
крепких, положенных крест-накрест балок; промежутки между балками заполнялись
прочным материалом и сверху покрывались штукатуркой. Балки были выкрашены
красной, синей или черной краской, смотря по вкусу владельца, и это придавало
домам очень живописный вид. Окна были маленькие, с мелкими ромбами стекол, и
открывались наружу на петлях, как двери.
Дом, где жил отец Тома, стоял в вонючем тупике за Обжорным
рядом. Тупик назывался Двор Отбросов. Дом был маленький, ветхий, шаткий, доверху
набитый беднотой. Семья Кенти занимала каморку в третьем этаже. У отца с
матерью существовало некоторое подобие кровати, но Том, его бабка и обе его
сестры. Бэт и Нэн, не знали такого неудобства: им принадлежал весь пол, и они
могли спать где им вздумается. К их услугам были обрывки двух-трех старых одеял
и несколько охапок грязной, обветшалой соломы, но это вряд ли можно было
назвать постелью, потому что по утрам все это сваливалось в кучу, из которой к
ночи каждый выбирал, что хотел.
Бэт и Нэн были пятнадцатилетние девчонки-близнецы,
добродушные замарашки, одетые в лохмотья и глубоко невежественные. Мать мало
чем отличалась от них. Но отец с бабкой были сущие дьяволы; они напивались, где
только могли, и тогда воевали друг с другом или с кем попало, кто только под
руку подвернется. Они ругались и сквернословили на каждом шагу, в пьяном и в
трезвом виде. Джон Кенти был вор, а его мать – нищенка. Они научили детей
просить милостыню, но сделать их ворами не могли.
Среди нищих и воров, наполнявших дом, жил один человек,
который не принадлежал к их числу. То был добрый старик священник, выброшенный
королем на улицу с ничтожной пенсией в несколько медных монет. Он часто уводил
детей к себе и тайком от родителей внушал им любовь к добру. Он научил Тома
читать и писать, от него Том приобрел и некоторые познания в латинском языке.
Старик хотел научить грамоте и девочек, но девочки боялись подруг, которые
стали бы смеяться над их неуместной ученостью.
Весь Двор Отбросов представлял собою такое же осиное гнездо,
как и тот дом, где жил Кенти. Попойки, ссоры и драки были здесь в порядке
вещей. Они происходили каждую ночь и длились чуть не до утра. Пробитые головы
были здесь таким же заурядным явлением, как голод. И все же маленький Том не
чувствовал себя несчастным. Иной раз ему приходилось очень туго, но он не
придавал своим бедствиям большого значения: так жилось всем мальчишкам во Дворе
Отбросов; поэтому он полагал, что иначе и быть не должно. Он знал, что вечером,
когда он вернется домой с пустыми руками, отец изругает его и прибьет, да и
бабка не даст ему спуску, а поздней ночью подкрадется вечно голодная мать и
потихоньку сунет черствую корку или какие-нибудь объедки, которые она могла бы
съесть сама, но сберегла для него, хотя уже не раз попадалась во время этих
предательских действий и получала в награду тяжелые побои от мужа.
Нет, Тому жилось не так уж плохо, особенно в летнее время.
Он просил милостыню не слишком усердно – лишь бы только избавиться от отцовских
побоев, – потому что законы против нищенства были суровы и попрошаек
наказывали очень жестоко. Немало часов проводил он со священником Эндрью,
слушая его дивные старинные легенды и сказки о великанах и карликах, о
волшебниках и феях, о заколдованных замках, великолепных королях и принцах.
Воображение мальчика было полно всеми этими чудесами, и не раз ночью, в
темноте, лежа на скудной и колкой соломе, усталый, голодный, избитый, он давал
волю мечтам и скоро забывал и обиды и боль, рисуя себе сладостные картины
восхитительной жизни какого-нибудь изнеженного принца в королевском дворце.
День и ночь его преследовало одно желание: увидеть своими глазами настоящего
принца. Раз он высказал это желание товарищам по Двору Отбросов, но те подняли
его на смех и так безжалостно издевались над ним, что он решил впредь не
делиться своими мечтами ни с кем.
Ему часто случалось читать у священника старые книги. По
просьбе мальчика священник объяснял ему их смысл, а порою дополнял своими
рассказами. Мечтания и книги оставили след в душе Тома. Герои его фантазии были
так изящны и нарядны, что он стал тяготиться своими лохмотьями, своей
неопрятностью, и ему захотелось быть чистым и лучше одетым. Правда, он и теперь
зачастую возился в грязи с таким же удовольствием, как прежде, но в Темзе стал
он плескаться не только для забавы: теперь ему нравилось также и то, что вода
смывает с него грязь.
У Тома всегда находилось на что поглазеть возле майского
шеста в Чипсайде или на ярмарках. Кроме того, время от времени ему, как и всем
лондонцам, удавалось полюбоваться военным парадом, когда какую-нибудь
несчастную знаменитость везли в тюрьму Тауэра[3]
сухим путем или в лодке. В один летний день ему пришлось видеть, как сожгли на
костре в Смитфилде бедную Энн Эскью[4],
а с нею еще трех человек; он слышал, как некий бывший епископ читал им длинную
проповедь, которая, впрочем, очень мало заинтересовала его. Да, в общем жизнь
Тома была довольно-таки разнообразна и приятна.
Понемногу чтение книг и мечты о жизни королей так сильно
подействовали на него, что он, сам того не замечая, стал разыгрывать из
себя принца, к восхищению и потехе своих уличных товарищей. Его речь и повадки
стали церемонны и величественны. Его влияние во Дворе Отбросов с каждым днем
возрастало, и постепенно сверстники привыкли относиться к нему с восторженным
почтением, как к высшему существу. Им казалось, что он так много знает, что он
способен к таким дивным речам и делам! И сам он был такой умный, ученый! О
каждом замечании и о каждом поступке Тома дети рассказывали старшим, так что
вскоре и старшие заговорили о Томе Кенти и стали смотреть на него как на
чрезвычайно одаренного, необыкновенного мальчика. Взрослые в затруднительных
случаях стали обращаться к нему за советом и часто дивились остроумию и
мудрости его приговоров. Он стал героем для всех, кто знал его, – только
родные не видели в нем ничего замечательного.
Прошло немного времени, и Том завел себе настоящий
королевский двор! Он был принцем; его ближайшие товарищи были телохранителями,
камергерами, шталмейстерами, придворными лордами, статс-дамами и членами
королевской фамилии. Каждый день самозваного принца встречали по церемониалу,
вычитанному Томом из старинных романов; каждый день великие дела его мнимой
державы обсуждались на королевском совете; каждый день его высочество мнимый
принц издавал приказы воображаемым армиям, флотам и заморским владениям.
Потом он в тех же лохмотьях шел просить милостыню,
выпрашивал несколько фартингов, глодал черствую корку, получал обычную долю
побоев и ругани и, растянувшись на охапке вонючей соломы, вновь предавался
мечтам о своем воображаемом величии. А желание увидеть хоть раз настоящего,
живого принца росло в нем с каждым днем, с каждой неделей и в конце концов
заслонило все другие желания и стало его единственной страстью.
В один январский день он, как всегда, вышел в поход за
милостыней. Несколько часов подряд, босой, продрогший, уныло слонялся он вокруг
Минсинг Лэйна и Литтл Ист Чипа, заглядывая в окна харчевен и глотая слюнки при
виде ужаснейших свиных паштетов и других смертоубийственных изобретений,
выставленных в окне: для него это были райские лакомства, достойные ангелов, по
крайней мере судя по запаху, – отведывать их ему никогда не случалось.
Моросил мелкий холодный дождь; день был тоскливый и хмурый. Под вечер Том
пришел домой такой измокший, утомленный, голодный, что даже отец с бабкой как
будто пожалели его, – конечно, на свой лад: наскоро угостили его тумаками
и отправили спать. Долго боль и голод, а также ругань и потасовки соседей не
давали ему уснуть, но, наконец, мысли его унеслись в дальние, чудесные страны,
и он уснул среди принцев, с ног до головы усыпанных золотом и драгоценными
каменьями. Принцы жили в огромных дворцах, где слуги благоговейно склонялись перед
ними или летели выполнять их приказания. А затем, как водится, ему приснилось,
что он и сам – принц.
Всю ночь он упивался своим королевским величием; всю ночь
окружали его знатные леди и лорды; в сиянии яркого света он шествовал среди
них, вдыхая чудесные ароматы, восхищаясь сладостной музыкой и отвечая на
почтительные поклоны расступавшейся перед ним толпы – то улыбкой, то
царственным кивком.
А утром, когда он проснулся и увидал окружающую его нищету,
все вокруг, – как всегда после подобного сна, – показалось ему в
тысячу раз непригляднее. Сердце его горестно заныло, и он залился слезами.
|