ГЛАВА XVI.
Сватовство
князя Верейского не было уже тайною для соседства – Кирила Петрович принимал
поздравления, свадьба готовилась. Маша день ото дня отлагала решительное
объявление. Между тем обращение ее со старым женихом было холодно и
принужденно. Князь о том не заботился. Он о любви не хлопотал, довольный ее
безмолвным согласием.
Но время
шло. Маша наконец решилась действовать – и написала письмо князю Верейскому;
она старалась возбудить в его сердце чувство великодушия, откровенно признавалась,
что не имела к нему ни малейшей привязанности, умоляла его отказаться от ее
руки и самому защитить ее от власти родителя. Она тихонько вручила письмо князю
Верейскому, тот прочел его наедине и нимало не был тронут откровенностию своей
невесты. Напротив, он увидел необходимость ускорить свадьбу и для того почел
нужным показать письмо будущему тестю.
Кирила
Петрович взбесился; насилу князь мог уговорить его не показывать Маше и виду,
что он уведомлен о ее письме. Кирила Петрович согласился ей о том не говорить,
но решился не тратить времени и назначил быть свадьбе на другой же день. Князь
нашел сие весьма благоразумным, пошел к своей невесте, сказал ей, что письмо
очень его опечалило, но что он надеется современем заслужить ее привязанность,
что мысль ее лишиться слишком для него тяжела, и что он не в силах согласиться
на свой смертный приговор. За сим он почтительно поцеловал ее руку и уехал, не
сказав ей ни слова о решении Кирила Петровича.
Но едва
успел он выехать со двора, как отец ее вошел, и напрямик велел ей быть готовой
на завтрашний день. Марья Кириловна, уже взволнованная объяснением князя
Верейского, залилась слезами и бросилась к ногам отца. – Папинька, –
закричала она жалобным голосом, – папенька, не губите меня, я не люблю
князя, я не хочу быть его женою…
– Это
что значит, – сказал грозно Кирила Петрович, – до сих пор ты молчала
и была согласна, а теперь, когда все решено, ты вздумала капризничать и
отрекаться Не изволь дурачиться; этим со мною ты ничего не выиграешь.
– Не
губите меня, – повторяла бедная Маша, – за что гоните меня от себя
прочь, и отдаете человеку нелюбимому, разве я вам надоела, я хочу остаться с
вами по прежнему. Папенька, вам без меня будет грустно, еще грустнее, когда
подумаете, что я несчастлива, папенька: не принуждайте меня, я не хочу идти
замуж…
Кирила
Петрович был тронут, но скрыл свое смущение и оттолкнув ее сказал сурово:
– все
это вздор, слышишь ли. Я знаю лучше твоего, что нужно для твоего счастия. Слезы
тебе не помогут, послезавтра будет твоя свадьба.
– Послезавтра, –
вскрикнула Маша, – боже мой! Нет, нет, невозможно, этому не быть. Папенька,
послушайте, если уже вы решились погубить меня, то я найду защитника, о котором
вы и не думаете, вы увидите, вы ужаснетесь, до чего вы меня довели.
– Что?
что? – сказал Троекуров, – угрозы! мне угрозы, – дерзкая
девчонка! – Да знаешь ли ты, что я с тобою сделаю то, чего ты и не
воображаешь. Ты смеешь меня стращать защитником. Посмотрим, кто будет этот
защитник.
– Владимир
Дубровский, – отвечала Маша в отчаянии.
Кирила
Петрович подумал, что она сошла с ума, и глядел на нее с изумлением. –
Добро, – сказал он ей, после некоторого молчания, – жди себе кого
хочешь в избавители, а покаместь сиди в этой комнате, ты из нее не выдешь до
самой свадьбы. – С этим словом Кирила Петрович вышел и запер за собою
двери.
Долго
плакала бедная девушка, воображая все, что ожидало ее, но бурное объяснение облегчило
ее душу, и она спокойнее могла рассуждать о своей участи и о том, что надлежало
ей делать. Главное было для нее: избавиться от ненавистного брака; участь
супруги разбойника казалась для нее раем в сравнении со жребием, ей
уготовленным. Она взглянула на кольцо, оставленное ей Дубровским. Пламенно
желала она с ним увидеться наедине и еще раз перед решительной минутой долго
посоветоваться. Предчувствие сказывало ей, что вечером найдет она Дубровского в
саду, близ беседки; она решилась пойти ожидать его там – как только станет
смеркаться. Смерклось – Маша приготовилась, но дверь ее заперта на ключ. Горничная
отвечала ей из-за двери, что Кирила Петрович не приказал ее выпускать. Она была
под арестом. Глубоко оскорбленная, она села под окошко, и до глубокой ночи
сидела не раздеваясь, неподвижно глядя на темное небо. На рассвете она
задремала, но тонкий сон ее был встревожен печальными видениями и лучи восходящего
солнца уже разбудили ее.
|
