ГЛАВА VIII. ВВЕРХ ПО
КАМЕ
На
другой день, 18-го июля, часов в шесть утра, «Кавказ» подошел к казанской
пристани. Самый город Казань отстоит от пристани на семь верст и находится при
впадении Казанки в Волгу.
Как
только «Кавказ» причалил, все пассажиры, как вновь прибывшие, так и сходящие на
берег, подверглись тщательному осмотру полиции.
Строгов
стоял на палубе, наблюдая за толпой, – он решил не выходить на берег, так
как до города было довольно далеко, и он не хотел оставлять свою названую
сестру одну на пароходе. Что касается обоих журналистов, то они поднялись с
зарей и поспешили сойти на пристань и вмешаться в толпу, чтобы прислушаться к
народным толкам.
По
словам вновь прибывших пассажиров, волнения в Туркестане приняли угрожающие
размеры и сообщение стало чрезвычайно затруднительно.
Строгов
был очень встревожен этими известиями и собирался расспросить кого-нибудь
подробнее, как вдруг его внимание было привлечено несколькими пассажирами, покидавшими
пароход. Он тотчас узнал уже знакомых ему цыган. Их было человек двадцать, и
предводительствовали ими те самые старик и женщина, которые сочли его за
шпиона. Одежда старого цыгана состояла из каких-то лохмотьев, а шляпа его,
совершенно выцветшая от солнца, была нахлобучена на самый лоб, как будто для
того, чтобы скрыть его лицо. Рядом с ним стояла женщина, которую он называл
Сангаррой; это была красивая брюнетка, с правильными чертами лица и огненными
глазами. Проходя мимо Строгова, она словно нарочно замедлила шаги и взглянула
на него так пристально, как будто хотела навсегда запечатлеть в своей памяти
его образ. Этот взгляд смутил молодого человека.
«Неужели
она узнала меня? – подумал он. – Нет ничего удивительного, если да;
хотя было темно, но у этих цыганок настоящие кошачьи глаза».
Он уже
хотел сойти на берег, чтобы проследить, куда направится табор, но сообразил,
что может этим выдать себя. Притом цыгане, сойдя здесь, должны были направиться
на Ишим более краткой, но менее удобной дорогой, чем та, по которой решил ехать
Строгов и которая шла на Пермь, Екатеринбург и Тюмень, следовательно, он, по
всему вероятию, должен был переехать Сибирскую границу прежде них.
Пароход
останавливался в Казани очень ненадолго, только чтобы запастись топливом, и в
семь часов утра был дан звонок к отплытию.
Между
пассажирами наш герой заметил только одного Блэнта, его коллега, очевидно,
опоздал.
Действительно,
в ту минуту, когда пароход отвалил от пристани, на берегу показался Жоливе,
бегущий со всех ног; достигнув пристани, он не обратил внимания на то, что
мостики уже убраны и одним ловким прыжком очутился на палубе.
– А
я уже думал, что мы без вас уедем, – кисло заметил англичанин.
– Не
беда, – возразил тот, – я бы вас все равно догнал или в лодке, или на
почтовых, какие бы деньги ни пришлось заплатить за это. Не удивляйтесь, что я
опоздал – ведь от пристани до телеграфа не близко.
– А,
вы были на телеграфе?
– Да, –
с притворным равнодушием заметил француз, – я послал моей кузине
телеграмму о том, что Феофар-Хан во главе своего войска уже достиг
Семипалатинска и намерен двинуться вниз по Иртышу. Видите, как я любезен: я
сейчас же сообщаю вам все, что сам узнал.
Блэнт
был глубоко оскорблен тем, что позволил себя перехитрить; он повернулся к
своему собеседнику спиной и пересел на другую сторону парохода.
Часов в
десять утра на палубу вышла Надя.
Строгов
подошел к ней и, взяв молодую девушку под руку, предложил ей пройти на нос
парохода, откуда можно было любоваться чудной панорамой.
Пароход
приближался к устью Камы, и перед глазами путешественников с обеих сторон
возвышались ее живописные крутые берега, заросшие густым хвойным и лиственным
лесом, синеватая линия которого на горизонте сливалась с небом.
Несмотря
на красоту окружавшей ее природы, молодая девушка осталась равнодушна; мысли ее
были заняты другим – она думала о том, как бы поскорее достигнуть цели своего путешествия.
– Далеко
ли мы от Москвы? – спросила она.
– За
девятьсот верст, – отвечал Строгов.
– Боже
мой! Только девятьсот, а всего надо проехать семь тысяч! – печально
воскликнула Надя.
Приближалось
время завтрака, и Строгов предложил своей спутнице закусить. Завтрак их был
очень скромен и продолжался недолго. Когда они снова поднялись на палубу и
заняли места в стороне от прочей публики, Надя рассказала молодому фельдъегерю
свою печальную повесть.
Отец ее,
доктор Василий Федоров, жил в Риге, где имел хорошую практику и пользовался
общим уважением. Однако нашлись недоброжелатели, которые завидовали его
популярности. По их проискам, в квартире Федорова произвели обыск, причем были
найдены запрещенные книги, которые принадлежали одному его пациенту, незадолго
перед тем умершему. Доктор взял их на хранение, не подозревая их содержания, но
это послужило против него уликой, и оклеветавшие его враги добились того, что
он был предан суду и сослан на поселение в Иркутск. Жена его не могла за ним
последовать: это несчастие так поразило ее, что она тяжело заболела и спустя
полтора года скончалась, оставив дочь совершенно одинокой и без всяких средств.
Тогда Надя решилась ехать к отцу.
Любуясь
живописными берегами Камы, молодые люди в разговоре и не заметили, как настала
ночь. Пароход плавно подвигался вперед; вылетавшие из трубы искры ярко блестели
на темном небе, и в лесах по берегу Камы время от времени слышалось протяжное
завывание волков.
|
