1859
1
января. [Москва.]
Все это время занимался и нынче тоже. Голова еще болит. Надо жениться в
нынешнем году – или никогда. Первый день прошел слишком тихо. Никого ровно не
видал. Работал невидную работу*.
16
февраля. Все это
время работал над романом и много успел, хотя не на бумаге. Все переменил. Поэма.
Я очень доволен тем, что в голове. Фабула вся неизменно готова. Почти никуда не
ездил. Вчера был с первым визитом у князя Львова. Третьего дня провел с ним
вечер у Гагарина и пришел домой влюбленный в обеих*. Ночью не спал, и С.
осталась одна. Вчера тоже пять часов не мог заснуть. Нынче спокоен. Работаю.
Здоровье мое нехорошо: и желудок и нервы. Видел один сон – клубника,
аллея, она, сразу узнанная, хотя никогда не виданная, и Чапыж в свежих дубовых
листьях без единой сухой ветки и листика.
19
февраля. Еще
третьего дня прошло. Опять не то. Я никому не говорил однако. И в жизни и в
искусстве нужно это сосредоточенье в одном себе. […]
9
апреля. Москва. Ездил
на охоту и в Петербург. В Петербурге десять дней счастливейших*. В Москве опять
два раза видел Львову. Поднялось, но не с такой силой. Было бы очень хорошо,
ежели бы не здоровье. Получил деньги, продул на китайском бильярде. Работал.
Кончил «Анну»*, но нехорошо. […]
9
мая. [Ясная
Поляна.] Неделю уже в деревне. Хозяйство идет плохо и опостыло. Получил «Семейное
счастие». Это постыдная мерзость. Я ко всему оказываюсь отвратительно холоден.
О Аксинье вспоминаю только с отвращением, о плечах. Feuillet огромный талант*.
Мне грустно на самого себя. Сердце мое так молчит нынешний год на все. Даже
грусти нет. Одна потребность работать и забывать – что? Нечего. Забывать, что
живу. Молился нынче и хочу принуждать себя регулярно работать и делать хоть
немного добра. Надо написать письма Александрин, Боткину и «Вестнику».
28
мая. Вчера
остригся, и даже это мне кажется признаком возрожденья. Я недоволен собой.
Порядок моей жизни разладился. Аксинья уходила к Троице. Сейчас ее видел. У
меня была раз, были Феты, дом перестраивали. Утин*все стоит. Сейчас хочу
пописать «Казака».
1859.
2-е октября. Лето
в хозяйстве, хандре, беспорядочности, желчности, лени. Маша построила дом и
переехала.
1859.
Октябрь 9. С 28
мая и по нынешний день я был в деревне. Беспорядочен, желчен, скучлив,
безнадежен и ленив. Занимался хозяйством, но дурно и мало. Аксинью продолжаю видать
исключительно. Маша переехала от меня в свой дом, я с ней чуть не
поссорился совсем. Я ударил два раза человека в это лето. 6 августа я ездил в
Москву и стал мечтать о ботанике. Разумеется, мечта, ребячество. Был у Львовых;
и как вспомню этот визит – вою. Я решил было, что это последняя попытка
женитьбы; но и то ребячество. […] И вот я дома и почему-то спокоен и уверен в
своих планах тихого морального совершенствованья. Что бог даст.
Нынче
надо осмотреть хозяйство, решить судьбу управляющего, написать письма и заняться
романом вечерком.
11
октября. С
каждым днем хуже и хуже моральное состояние, и уже почти вошел в летнюю колею.
Буду пытаться восстать. Читал «Adam Bede»*. Сильно трагично, хотя и неверно и
полно одной мысли. Этого нет во мне. Лошади хуже и хуже. Рассердился на
Лукьяна.
1860
1
февраля 1860. [Ясная
Поляна.] Вчера была бессонница до 5 часов утра. Читал о «dégénérescence de
l’espèce humaine»* и о том, как есть физическая высшая степень развития ума. Я
в этой степени. Машинально вспомнил молитву. Молиться кому? Что такое бог,
представляемый себе так ясно, что можно просить его, сообщаться с ним? Ежели я
и представляю себе такого, то он теряет для меня всякое величие. Бог, которого
можно просить и которому можно служить, есть выражение слабости ума. Тем-то он
бог, что все его существо я не могу представить себе. Да он и не существо, он
закон и сила. Пусть останется эта страничка памятником моего убеждения в силе
ума.
1
февраля. 60. Тип
русского, слишком чистого от неприкосновения к жизни.
16
февраля. Вчера
сделал кое-какие перемены по хозяйству. Читал и учил немного*. Нынче. Писать
«Казаков» утром, пройдясь по хозяйству. Зайти к мальчикам, окатиться, обедать.
Вздремнуть. Писать «Казаков» или о книгопечатании* до чаю и вечером письма
Борисову, Фету и братьям о машинах и лечебнике и Дружинину и Подчаскому.
22
мая. 1860. Троицын
день. Дождь. Читал Ауэрбаха* и «Reineke-Fuchs»*. Перечел записку – дельно*.
Пропустил все веселье – грустно. Нужно любить всех, и Филата, и Ивана, и быть с
ними проще. Обругал старосту и Матвея.
26
мая. Видел
необычайный сон – мысли: странная религия моя и религия нашего времени, религия
прогресса. Кто сказал одному человеку, что прогресс – хорошо. Это только
отсутствие верования и потребность сознанной деятельности, облеченная в
верованье. Человеку нужен порыв, Spannung[56]
– да.
Встал в
5, сам распорядился, и все хорошо – весело. Ее нигде нет – искал. Уж не чувство
оленя, а мужа к жене. Странно, стараюсь возобновить бывшее чувство пресыщенья и
не могу. Равнодушие трудовое, непреодолимое – больше всего возбуждает это
чувство. Вечером рассердился было на навозе, слез и начал работать до 7 потов,
все стало хорошо и полюбил их всех. Странно будет, ежели даром пройдет это мое
обожание труда. Не мог заснуть, и нездоровилось, написал Машеньке.
2
августа. [Киссинген.].
Два месяца почти не писал. Нынче 20 июля*. Я в Киссингене*. Постараюсь
возвратиться назад с нынешнего дня, до отъезда.
Вчера 19
июля. Читал историю педагогии*. Лютер велик. Ходил гулять. Поденщики работают
меньше, чем вдвое меньше наших баб и 20 к. в день. Невежество, нищета, лень,
слабость. Вчера же был у американского пастора о школах. Все от правительства и
убили своими достоинствами всю частную конкуренцию. Преподавание религии – одна
Библия без толкований и сокращений.
18 июля.
Гулял с Ауэрбахами. Читал Räumer’a.
17 июля.
Был в школе. Ужасно. Молитва за короля, побои, все наизусть, испуганные,
изуродованные дети.
16 июля.
Был в школе малых детей – также плохо. Lautiermethode[57]. Познакомился с немцем,
вольнодумным стариком. Был в поле. Knecht[58].
3
августа нового стиля.
Читал историю педагогики. Франц Бако*. Основатель матерьялизма. Лютер
реформатор в религии – к источникам. Бако в естествоведении. Риль в политике*.
Познакомился с Фрёбелем. Аристократ – либерал*. Риль болтун. Искусство не может
ничего дать, когда сознательно.
4
августа. Риля
читал и Герцена* – разметавшийся ум – больное самолюбие, но ширина, ловкость и
доброта, изящество – русские. Ходил на охоту. Писал к своим.
5
августа. Montaigne
первый ясно выразил мысль о свободе воспитания. В воспитании опять – главное
равенство и свобода.
6
августа. Читал
Риля «Kulturgeschichte»l4*. Каламбур ученый преобладает. Он забывает искусство.
Volkskunde[59]
состоит из множества отдельных наук. А искусство помощник, но самостоятельный.
Риль же не художник и хочет сделать из своей Volkskunde мешанину искусства и
науки. Приехал Сережа. Сон в руку. Самые дурные известия. Он продулся.
Николеньке хуже.
7
августа. Немного
успел почитать Риля о календарях. Он прав; о органическом значении народных
старых календарей и вообще народной из народа литературы. Но где же место Ауэрбаха?
Intermédiaire[60]
между народом и образованным классом. Мечтал о уничтожении рулеток. Гулял
вечером. Болтал с мужиками. Мысль повести. Работник из всех одолел девку или
бабу. Формы еще не знаю*.
8
августа. Сережа
хочет общества, блеск аристократизма действует на него. Гулял один. Форма
повести: смотреть с точки мужика – уважение к богатству мужицкому,
консерватизм. Насмешка и презрение к праздности. Не сам живет, а бог водит.
10
августа. Знакомство
с Фрёбелем. Либеральный болтун. Ауэрбахи 3-го уехали, и накануне мы славно
болтали о литературе. Я предлагал ему аренду. Получил письмо из дому. Неприятно
перенесло меня во все дрязги хозяйства.
11
августа. Ходил в
Гариц, знакомство с молодым школьным учителем, которого занимает вопрос, по
двум или по одной линейке писать. Старик рутинер. Нанимал работников, косил.
12
августа. Положение
Николеньки ужасно. Страшно умен, ясен. И желание жить. А энергии жизни нет.
Ездил в Героде. Ауэрбахи, даже она, – чрезвычайно милы.
13
августа. Николенька
уехал. Я не знаю, что делать. Машеньке плохо и ему. А я ни к чему. После обеда
все с Фрёбелем. Он меня стал уважать. Вечер с Ландауером.
14,
15, 16 августа. Ближе
сошелся с Фрёбелем. Политика истощила его всего. Познакомился с Блумом и
Экономом. Мало умных людей. Мысль о опытной педагогике привела меня в волненье,
но не удержался, сообщил и ослабил ее. Писал. Ауэрбахи приехали. Скопин
остался. От Николеньки получил письмо.
23
августа. Видел
во сне, что я оделся мужиком, и мать не признает меня. Господин von из
Мекленбурга – «старый порядок хорош, новый принесет бедность». Щеголяю. Как
будто образуется форма романа*.
24
августа. Читал
Риля. Консерватизм невозможен. Нужны более общие идеи, чем идеи организмов
государства – идея поэзии, и ее не уловишь в Америке и в образующейся новой Европе.
Целый день боялся за свою грудь.
29
августа. [Соден
– Франкфурт.] Встал в ½ 8. Не так здоров. Болтал с Шнейдером о 48 г. и
порядках. […] Дорогой пришла мысль о простоте рассказа, – живо представляя
слушателя – Андрея. Николенька весел. Пора перестать ждать неожиданных подарков
от жизни, а самому делать жизнь.
13/25
октября. Иер. Скоро
месяц, что Николенька умер*. Страшно оторвало меня от жизни это событие. Опять
вопрос: зачем? Уж недалеко до отправления туда. Куда? Никуда. Пытаюсь писать,
принуждаю себя, и не идет только оттого, что не могу приписывать работе того
значения, какое нужно приписывать для того, чтобы иметь силу и терпенье
работать. Во время самых похорон пришла мне мысль написать матерьялистическое
Евангелие, жизнь Христа-матерьялиста. Поездка из Содена ничем не замечательна.
В Женеве College. Под диктовку историю и один складывает. Пьяный учитель.
Изуродованные дети в salle d’asile[61].
Глупый Тургенев*. Николенькина смерть самое сильное впечатление в моей жизни.
Marseille. Школа не в школах, а в журналах и кафе*.
28
октября. Воскресенье.
Одно средство жить – работать. Чтобы работать, надо любить работу. Чтобы любить
работу, надо, чтобы работа была увлекательна. Чтобы она была увлекательна,
надо, чтобы она была до половины сделана и хороша. Cercle vicieux;[62] но что же
делать. Гаданье карт, нерешительность, праздность, тоска, мысль о смерти. Надо
выйти из этого. Одно средство. Усилие над собой, чтоб работать. Теперь час, я
еще ничего не делал. Дописать первую главу с обеда*. После обеда письма.
Утро
писал – помешали Semainville и зов обедать. Написал не больше половины главы. Писем
не писал. Завтра до завтрака писать письма и докончить главу и 3-ю, ежели
успею. Обедал у Шангирея. Морель спорил о музыке, не может понять вне
оперы. Perkennes – дура. С княгиней и Катенькой весело*. У Машеньки. Она
притворяется больной.
10
Nоября. Лет
десять не было у меня такого богатства образов и мыслей, как эти три дня. Не
пишу от изобилия.
12 Nоября. Умер в мученьях мальчик 13 лет
от чахотки. За что? Единственное объяснение дает вера в возмездие будущей
жизни. Ежели ее нет, то нет и справедливости, и не нужно справедливости, и
потребность справедливости есть суеверие.
13
Nоября. Справедливость
составляет существенную потребность человека к человеку. То же отношение
человек ищет в своем отношении к миру. Без будущей жизни его нет. Целесообразность!
единственный неизменный закон природы, скажут естественники. Ее нет в явлениях
души человека – любви, поэзии, в лучших явлениях. Ее нет. Все это было и
умерло, часто не выразившись. Природа далеко переступила свою цель, давши
человеку потребность поэзии и любви, ежели один закон ее целесообразность.
|
