79
И мне снилось далее,
что, кончив
беседовать, они
приблизились к вязкому
болоту,
расположенному посреди равнины,
и оба с безрассудной
неосторожностью
вдруг упали в
трясину. Называлось это
болото Унынием.
Беньян
Но вот Розамонда успокоилась, и Лидгейт, надеясь, что под
воздействием болеутолительного она вскоре уснет, отправился в свой кабинет, а
по пути зайдя в гостиную взять оставленную там книгу, увидел на столе письмо от
Доротеи. Он не отважился спросить у Розамонды, не заезжала ли к ней миссис
Кейсобон, но узнал об этом из письма, в котором Доротея упомянула, что собирается
привезти его лично.
Явившийся несколько позже Уилл Ладислав, судя по удивлению,
с которым встретил его Лидгейт, заключил, что тот не знает о его предыдущем
визите, и не осмелился спросить как ни в чем не бывало: "Разве миссис
Лидгейт вам не говорила, что я уже был у вас утром?"
- Бедняжка Розамонда захворала, - сказал Лидгейт, едва они
успели поздороваться.
- Надеюсь, ничего серьезного? - сказал Уилл.
- Да, небольшое нервное потрясение - очевидно, ее что-то
взволновало. В последнее время на ее долю выпало много тяжелых переживаний.
Говоря по правде, Ладислав, я оказался неудачником. После вашего отъезда мы
прошли через несколько кругов чистилища, а совсем недавно я попал в ужасное
положение. Вы, вероятно, только что приехали - у вас порядком измученный вид, -
так что не успели еще ни с кем повидаться и не слыхали наших новостей.
- Я провел всю ночь в дороге и к восьми утра добрался до
"Белого оленя". Там заперся в своей комнате и весь день отдыхал, -
сказал Уилл, чувствуя себя жалким трусом, но не считая в то же время возможным
дать более правдивый ответ.
Затем Лидгейт поведал ему о невзгодах, которые Розамонда на
свой лад уже описала Уиллу. Но она не упомянула, что в громкой истории, о
которой толковал весь город, фигурировало и имя Уилла - эта подробность не
задевала ее непосредственно, - и Уилл узнал о ней лишь сейчас.
- По-моему, вас следует предупредить, что вы замешаны в
скандале, сказал Лидгейт, как никто иной понимавший, насколько это известие
огорчит Ладислава. - Едва вы появитесь в городе, вам несомненно это сообщат. Я
полагаю, Рафлс действительно разговаривал с вами?
- Да, - сардонически отозвался Уилл. - Буду считать себя
счастливцем, если молва не объявит меня главным виновником скандала. Очевидно,
самая свежая версия состоит в том, что я сговорился с Рафлсом убить Булстрода и
с этой целью удрал из Мидлмарча.
"Меня и прежде чернили перед нею кто во что горазд, -
подумал он, теперь добавилась еще одна пикантная подробность. А, да не все ли
равно?"
О предложении, сделанном ему Булстродом, он не сказал ни
слова. Уиллу, откровенному, беспечному во всех делах, которые касались его
самого, были свойственны душевная тонкость и деликатность, побудившие его
промолчать. Мог ли он рассказать, как отверг деньги, предложенные ему
Булстродом, в тот момент, когда узнал, что Лидгейту пришлось стать его
должником?
Не во всем был откровенен и Лидгейт. Он не упомянул о том,
как восприняла их общую беду Розамонда, а насчет Доротеи сказал лишь:
"Миссис Кейсобон была единственной, кто заявил, что не верит
злопыхательским слухам". Заметив, что Уилл изменился в лице, он постарался
больше не упоминать о Доротее, ибо, не зная, какие отношения их связывают,
побоялся задеть его неосторожным словом. У него мелькнула мысль, что Доротея
была истинной причиной возвращения Уилла в Мидлмарч.
Оба от души сочувствовали друг другу, но Уилл яснее
представлял себе тяжесть положения Лидгейта. Когда тот заговорил о своем
намерении перебраться в Лондон и со слабой улыбкой сказал: "Там мы снова
встретимся, старина", - Уилл почувствовал невыразимую грусть и ничего не
ответил. Утром Розамонда умоляла его убедить Лидгейта в необходимости этого
шага, и сейчас перед Уиллом предстало, как по волшебству, его собственное
будущее, он увидел, как его затягивают будничные заботы и он уныло покоряется
судьбе, ибо гнет повседневности гораздо чаще приводит нас к гибели, чем
одна-единственная роковая сделка.
Отказавшись от мечтаний юности и решив влачить бессмысленное
существование обывателя, мы вступаем на опасный путь. Сердце Лидгейта
надрывалось, ибо он на этот путь уже вступил, и Уилл был близок к тому же. Ему
казалось, что его безжалостность в объяснении с Розамондой налагает на него
какие-то обязательства, и он страшился их, его страшила доверчивая
благожелательность Лидгейта, страшило предчувствие, что, удрученный неудачами,
он бездумно покорится судьбе.
|
