33
...Закройте
Ему глаза и опустите
полог;
А нам предаться
должно размышленьям.
Шекспир,
"Генрих VI", часть II
В эту ночь около двенадцати часов Мэри Гарт поднялась в
спальню к мистеру Фезерстоуну и осталась с ним одна до рассвета. Она часто
брала на себя эту обязанность, находя в ней некоторое удовольствие, хотя
старик, когда ему требовались ее услуги, бывал с ней груб. Но нередко выпадали
целые часы, когда она могла посидеть в полном покое, наслаждаясь глубокой
тишиной и полумраком. В камине чуть слышно шуршали угли, и багровое пламя,
казалось, жило своей благородной жизнью, безмятежно не ведая ничтожных
страстей, глупых желаний и мелких интриг, которые она день за днем презрительно
наблюдала. Мэри любила размышлять и не скучала, тихо сидя в темной комнате. Еще
в детстве она убедилась, что мир создан не ради ее счастья, и не тратила
времени на то, чтобы огорчаться и досадовать из-за этого. Жизнь давно
представлялась ей комедией, и она гордо - нет, благородно - решила, что не
будет играть в этой комедии ни низкой, ни коварной роли. От насмешливого
цинизма Мэри спасала любовь к родителям, которых она глубоко уважала, и умение
радоваться и быть благодарной за все хорошее, не питая несбыточных надежд.
В эту ночь она по своему обыкновению перебирала в памяти
события дня и чуть-чуть улыбалась всяким нелепостям и несуразицам, которые ее
фантазия украшала новыми смешными подробностями. Как забавны люди с их
склонностью к иллюзиям и самообману! Они, сами того не замечая, расхаживают в
дурацких колпаках, верят, будто их собственная ложь всегда сходит за истину, а
не очевидна, как у других, и считают себя исключением из любого правила, точно
они одни остаются розовыми при свете лампы, которая желтит всех остальных. Тем
не менее не все иллюзии, которые наблюдала Мэри, вызывали у нее улыбку. Хорошо
зная старика Фезерстоуна, она была втайне убеждена, что семью Винси, как бы ему
ни нравилось общество Фреда и его матери, ждет не меньшее разочарование, чем
всех тех родственников, которых он к себе не допускает. Она с пренебрежением
замечала опасливые старания миссис Винси не оставлять их с Фредом наедине,
однако на сердце у нее становилось тревожно, едва она начинала думать о том,
что придется перенести Фреду, если дядя и правда ему ничего не оставит. Она
посмеивалась над Фредом в его присутствии, но это не мешало ей огорчаться из-за
его недостатков.
Тем не менее ей нравилось размышлять над всем этим:
энергичный молодой ум, не отягченный страстью, увлеченно познает жизнь и с
любопытством испытывает собственные силы. Несмотря на свою сдержанность, Мэри
умела посмеяться в душе.
Сострадание к старику не омрачало ее мыслей - подобное
чувство можно внушить себе, но трудно искренне испытывать к дряхлой развалине,
все существование которой исчерпывается лишь эгоизмом и остатками былых
пороков. Мистер Фезерстоун всегда был с ней суров и придирчив - он ею не
гордился и считал всего лишь полезной. Оставим святым тревогу за души тех, от
кого вы никогда не слышали ничего, кроме окриков и ворчания, - а Мэри не была
святой. Она ни разу не позволила себе резкого ответа и ухаживала за стариком со
всем старанием, но и только. Впрочем, сам мистер Фезерстоун тоже о своей душе
не тревожился и не пожелал побеседовать об этом предмете с мистером Такером.
В эту ночь он ни разу не заворчал на нее и часа два лежал
без всякого движения. Потом Мэри услышала позвякивание - это связка ключей
ударилась о жестяную шкатулку, которую старик всегда держал возле себя на
кровати. Время близилось к трем, когда он сказал очень внятно:
- Поди сюда, девочка!
Мэри подошла к кровати и увидела, что старик уже сам извлек
шкатулку из-под одеяла, хотя обычно просил об этом ее, и выбрал из связки
нужный ключ. Он отпер шкатулку, вынул из нее другой ключ, поглядел на Мэри
почти прежним сверлящим взглядом и спросил:
- Сколько их в доме?
- Вы спрашиваете о ваших родственниках, сэр? - сказала Мэри,
привыкшая к его манере выражаться. Он чуть наклонил голову, и она продолжала:
Мистер Иона Фезерстоун и мистер Крэнч ночуют здесь.
- А-а! Впились пиявки? А остальные? Небось каждый день
являются Соломон, Джейн и все молокососы? Подглядывают, подсчитывают,
прикидывают?
- Нет, каждый день бывают только мистер Соломон и миссис
Уол. Но остальные приезжают часто.
Старик слушал ее, скривившись в гримасе, но затем его лицо
приняло обычное выражение и он сказал:
- Ну и дураки. Ты слушай, девочка. Сейчас три часа ночи, и я
в полном уме и твердой памяти. Я знаю всю свою недвижимость, и куда деньги
вложены, и прочее. И я так устроил, чтобы напоследок мог все переменить и
сделать по своему желанию. Слышишь, девочка? Я в полном уме и твердой памяти.
- Так что же, сэр? - спокойно спросила Мэри.
Он с хитрым видом понизил голос до шепота:
- Я сделал два завещания и одно хочу сжечь. Слушай, что я
тебе говорю. Это вот ключ от железного сундука в алькове. Надави на край медной
дощечки на крышке. Она отодвинется, как засов, и откроется скважина замка.
Отопри сундук и вынь верхнюю бумагу, "Последняя воля и распоряжения"
- крупные такие буквы.
- Нет, сэр, - твердо сказала Мэри. - Этого я сделать не
могу.
- Как так не можешь? Я же тебе велю. - Голос старика, не
ожидавшего возражений, задрожал.
- Ни к вашему железному сундуку, ни к вашему завещанию я не
прикоснусь. Ничего, что могло бы бросить на меня подозрение, я делать не стану.
- Говорю же тебе, я в здравом уме. Что ж, я под конец не
могу сделать по своему желанию? Я нарочно составил два завещания. Бери ключ,
кому сказано!
- Нет, сэр, не возьму, - еще решительнее ответила Мэри,
возмущение которой росло.
- Да говорят же тебе, времени остается мало.
- Это от меня не зависит, сэр. Но я не хочу, чтобы конец
вашей жизни замарал начало моей. Я не прикоснусь ни к вашему железному сундуку,
ни к вашему завещанию. - И она отошла от кровати.
Старик несколько мгновений растерянно смотрел на ключ,
который держал отдельно от связки, потом, дернувшись всем телом, начал
костлявой левой рукой извлекать из жестяной шкатулки ее содержимое.
- Девочка, - заговорил он торопливо. - Послушай! Возьми эти
деньги... банкноты, золото... Слушай же!.. Возьми, все возьми! Только сделай,
как я говорю.
Он с мучительным усилием протянул ей ключ, но Мэри попятилась.
- Я не прикоснусь ни к ключу, ни к вашим деньгам, сэр.
Пожалуйста, не просите меня больше. Или я должна буду позвать вашего брата.
Фезерстоун уронил руку, и впервые в жизни Мэри увидела, как
Питер Фезерстоун заплакал, точно ребенок. Она сказала уже мягче:
- Пожалуйста, уберите ваши деньги, сэр, - и опять села на
свое место у огня, надеясь, что ее отказ убедил его в бесполезности дальнейших
просьб. Через минуту старик встрепенулся и сказал настойчиво:
- Послушай. Тогда позови мальчика. Позови Фреда Винси.
Сердце Мэри забилось сильнее. В голове у нее вихрем
закружились догадки о том, к чему может привести сожжение второго завещания.
Она должна была, почти не размышляя, принять трудное решение.
- Я позову его, если вы разрешите позвать мистера Иону и
остальных.
- Только его! Мальчика, и никого больше. Я сделаю по своему
желанию.
- Подождите до утра, сэр, когда все проснутся. Или, хотите,
я разбужу Симмонса и пошлю его за нотариусом? Он будет здесь через два часа, а
может быть, и раньше.
- За нотариусом? Зачем мне нотариус? Никто не узнает...
говорю же тебе, никто не узнает. Я сделаю по своему желанию.
- Разрешите, сэр, я кого-нибудь позову, - сказала Мэри,
стараясь его убедить. Она боялась оставаться наедине со стариком, который
находился во власти странного нервного возбуждения и, говоря с ней, даже ни
разу не закашлялся, и ей не хотелось все время возражать ему, волнуя его еще
больше.
- Никого мне не надо, говорят же тебе. Послушай, девочка,
возьми деньги. Больше у тебя такого случая не будет. Тут почти двести фунтов, а
в шкатулке еще больше, и никто не знает, сколько там всего было. Возьми их и
сделай, что я сказал.
Красный отсвет огня в камине ложился на полусидящего в
постели старика, на подушки за его спиной, на ключ, зажатый в костлявых
пальцах, на деньги рядом с его рукой. Мэри до конца своих дней запомнила его
таким человека, который, и умирая, хотел сделать все по своему желанию. Но
упрямая настойчивость, с какой он навязывал ей деньги, заставила ее сказать еще
тверже:
- Не надо, сэр. Я этого не сделаю. Уберите свои деньги, я к
ним не прикоснусь. Если я еще как-то могу помочь вам, только скажите, но ни к
вашим ключам, ни к вашим деньгам я не прикоснусь.
- Еще как-то, еще как-то! - повторил старик, захрипев от
ярости. Голос не слушался его, точно в кошмаре. Он пытался говорить громко, но
только шептал еле слышно. - Мне ничего другого не нужно. Подойди сюда. Да
подойди же.
Мэри приблизилась к нему осторожно, так как хорошо его
знала. Он выпустил ключи и попытался схватить трость, его лицо исказилось от усилия,
стало похожим на морду дряхлой гиены. Девушка остановилась на безопасном
расстоянии.
- Позвольте, я дам вам лекарство, - сказала она мягко. - И
постарайтесь успокоиться. Быть может, вы уснете. А утром сделаете по своему
желанию.
Старик все-таки ухватил трость и попытался швырнуть ее в
девушку, но силы ему изменили и трость соскользнула с кровати на пол. Мэри не
стала ее поднимать и вернулась на свое место у камина, решив немного выждать, а
потом дать ему лекарство. Утомление укротит его. Приближался холодный час
рассвета, огонь в камине почти угас, и между неплотно сдвинутыми занавесками
виднелась полоска белесого света, пробивающегося сквозь ставни. Мэри подложила
поленьев в камин, накинула на плечи шаль и снова села. Мистер Фезерстоун как
будто задремал, и она опасалась подходить к нему, чтобы не вызвать нового
взрыва раздражения. После того как он бросил трость, старик не промолвил ни
слова, но она видела, что он снова взял ключи и положил левую руку на деньги.
Однако в шкатулку он их не убрал и, по-видимому, уснул.
Но сама Мэри, обдумывая недавнюю сцену, пришла в гораздо
большее волнение, чем тогда, когда спорила со стариком; она уже не знала,
правильно ли поступила, отказавшись выполнить его желание, хотя в то мгновение
у нее никаких сомнений не было.
Вскоре сухие поленья вспыхнули ярким пламенем, озарившим все
темные углы, и Мэри увидела, что старик лежит спокойно, чуть повернув голову
набок. Она неслышным шагом подошла к нему и подумала, что его лицо выглядит
странно неподвижным, но в следующий миг пламя затанцевало, все вокруг словно
зашевелилось и Мэри подумала, что ошиблась. Ее сердце стучало так сильно, что
она не доверяла себе и осталась в нерешительности, даже когда положила руку ему
на лоб и прислушалась, дышит ли он. Подойдя к окну, она осторожно отодвинула
занавеску, открыла ставню, и на кровать упал отблеск утреннего неба.
В следующее мгновение она бросилась к колокольчику и громко
позвонила. Сомнений больше быть не могло: Питер Фезерстоун лежал мертвый,
правая его рука сжимала ключи, а левая накрывала кучку банкнот и золотых монет.
|
