«Среды» художников
За
Нарышкинским сквером, на углу Малой Дмитровки, против Страстного монастыря, в
старинном барском доме много лет помещалось «Общество любителей художеств»,
которое здесь устраивало модные тогда «Периодические выставки».
На них
лучшие картины получали денежные премии и прекрасно раскупались. Во время зимнего
сезона общество устраивало «пятницы», на которые по вечерам собирались
художники, ставилась натура, и они, «уставя брады свои» в пюпитры, молчаливо и
сосредоточенно рисовали, попивая чай и перекидываясь между собой редкими
словами.
Иногда
кто-нибудь в это время играл на рояле, кто-нибудь из гостей-певцов пел или
читал стихи. Вечера оканчивались скромной закуской. На них присутствовали
только корифеи художества: Маковские, Поленов, Сорокин, Ге, Неврев и члены
Общества – богатеи-меценаты П.М. Третьяков, Свешников, Куманин. Учащимся и
молодым художникам доступа не было, а потому «пятницы» были нудны и скучны –
недаром их прозвали «казенные пятницы». На них почти постоянно бывал
художник-любитель К.С. Шиловский, впоследствии актер Малого театра Лошивский,
человек живой, талантливый, высокообразованный. Он скучал на этих заседаниях, и
вот как-то пригласил кое-кого из членов «пятниц» к себе на «субботу».
И стали
у него на квартире, в Пименовском переулке, собираться художники. Они рисовали,
проводили время за чайным столом в веселых беседах, слушали музыку, чтение,
пение; много бывало и молодежи. Все это заканчивалось ужином. На «субботах»
бывал В. Е. Шмаровин, знаток живописи и коллекционер. На одной из ученических
выставок он первый «углядел» Левитана и приобрел его этюдик. Это была первая
вещь, проданная Левитаном, и это было началом их дружбы. Шмаровин вообще дружил
с полуголодной молодежью Училища живописи, покупал их вещи, а некоторых приглашал
к себе на вечера, где бывали также и большие художники. Как-то на «субботе»
Шиловского он пригласил его и всех гостей к себе на следующую «среду», и так
постепенно «пятницы» заглохли и обезлюдели. «Субботы» Шиловского, которые так
увлекли художников попервоначалу, тоже не привились. Хлебосольный Шиловский на
последние рубли в своей небольшой, прекрасно обставленной квартире угощал своих
гостей ужинами с винами – художники стали стесняться бывать и ужинать на чужой
счет, да еще в непривычной барской обстановке.
«Среды»
Шмаровина были демократичны. Каждый художник, состоявший членом «среды»,
чувствовал себя здесь как дома, равно как и гости. Они пили и ели на свой счет,
а хозяин дома, «дядя Володя», был, так сказать, только организатором и директором-распорядителем.
На
«средах» все художники весь вечер рисовали акварель: Левитан – пейзаж, француз
баталист Дик де Лонлей – боевую сценку, Клод – карикатуру, Шестеркин –
натюрморт, Богатов, Ягужинский и т.д. – всякий свое. На рисунке
проставлялась цена, которую получал художник за свою акварель, – от рубля
до пяти. Картины эти выставлялись тут же в зале «для обозрения публики», а
перед ужином устраивалась лотерея, по гривеннику за билет. Кто брал один билет,
а иной богатенький гость и десяток, и два – каждому было лестно выиграть за
гривенник Левитана! Оставшиеся картины продавались в магазинах Дациаро и
Аванцо. Из вырученной от лотереи суммы тут же уплачивалась стоимость картины
художникам, а остатки шли на незатейливый ужин. Кроме того, на столах лежали
папки с акварелями, их охотно раскупали гости. И каждый посетитель «сред»
сознавал что он пьет-ест не даром.
На
«субботах» и «средах» бывала почти одна и та же публика. На «субботах» пили и
ели под звуки бубна, а на «средах» пили из «кубка Большого орла» под звуки
гимна «среды», состоявшего из одной строчки – «Недурно пущено», на музыку
«Та-ра-ра-бум-бия».
И вот на
одну из «сред» в 1886 году явился в разгар дружеской беседы К.С. Шиловский и сказал
В.Е. Шмаровину:
– Орел
и бубен должны быть вместе, пусть будут они у тебя на «средах».
«Субботы»
кончились – и остались «среды».
Почетный
«кубок Большого орла» на бубне Шиловского подносился Шмаровиным каждому вновь
принятому в члены «среды» и выпивался под пение гимна «Недурно пущено» и грохот
бубна…
Это был
обряд «посвящения» в члены кружка. Так же подносился «Орел» почетным гостям или
любому из участников «сред», отличившемуся красивой речью, удачным экспромтом,
хорошо сделанным рисунком или карикатурой. Весело зажили «среды». Собирались,
рисовали, пили и пели до утра.
В
артистическом мире около этого времени образовалось «Общество искусства и литературы»,
многие из членов которого были членами «среды».
В 1888
году «Общество искусства и литературы» устроило в Благородном собрании блестящий
бал. Точные исторические костюмы, декорация, обстановка, художественный грим –
все было сделано исключительно членами «среды».
И.
Левитан, Голоушев, Богатов, Ягужинский и многие другие работали не покладая
рук. Бал удался – «среда» окрепла.
В 1894
году на огромный стол, где обычно рисовали по «средам» художники свои акварели,
В.Е. Шмаровин положил лист бристоля и витиевато написал сверху:
«1-я
среда 1894-го года». Его сейчас же заполнили рисунками присутствующие. Это был
первый протокол «среды».
Каждая
«среда» с той поры имела свой протокол… Крупные имена сверкали в этих протоколах
под рисунками. отражавшими быт современности. Кроме художников, писали стихи поэты.
М.А. Лохвицкая, Е.А. Буланина, В.Я. Брюсов записали на протоколах по нескольку
стихотворений.
Это уже
в новом помещении, в особняке на Большой Молчановке, когда на «среды» стало
собираться по сто и более участников и гостей. А там, в Савеловском переулке,
было еще только начало «сред».
На
звонок посетителей «сред» выходил В.Е. Шмаровин.
– Ну
вот, друг, спасибо, что пришел! А то без тебя чего-то не хватало… Иди погрейся
с морозца, – встречал он обычно пришедшего.
Кругом
все знакомые… Приветствуя, В. Е. Шмаровин иногда становится перед вошедшим: в
одной руке серебряная стопочка допетровских времен, а в другой – екатерининский
штоф, «квинтель», как называли его на «средах».
Основная
масса гостей являлась часов в десять. Старая няня, всеобщий друг, помогает раздеваться…
Выходит сам «дядя Володя», целуется… Отворяется дверь в зал с колоннами, весь
увешанный картинами… Посредине стол, ярко освещенный керосиновыми лампами с
абажурами, а за столом уже сидит десяток художников – кто над отдельным
рисунком, кто протокол заполняет… Кругом стола ходили гости, смотрели на
работу… Вдруг кто-нибудь садился за рояль. Этот «кто-нибудь» обязательно
известность музыкального мира: или Лентовская, или Аспергер берется за
виолончель – и еще веселее работается под музыку. Входящие не здороваются, не
мешают работать, а проходят дальше, или в гостиную через зал, или направо в
кабинет, украшенный картинами и безделушками. Здесь, расположившись на мягкой
мебели, беседуют гости… Лежат бубен, гитары, балалайки… Через коридор идут в
столовую, где кипит самовар, хозяйка угощает чаем с печеньем и вареньем. А
дальше комната, откуда слышатся звуки арфы, – это дочь хозяина играет для
собравшихся подруг… Позднее она будет играть в квартете, вместе со
знаменитостями, в большом зале молчановского особнячка.
Была еще
комната: «мертвецкая».
Это
самая веселая комната, освещенная темно-красным фонарем с потолка. По стенам –
разные ископаемые курганные древности, целые плато старинных серег и колец,
оружие – начиная от каменного века – кольчуги, шлемы, бердыши, ятаганы.
Вдоль
стен широкие турецкие диваны, перед ними столики со спичками и пепельницами,
кальян для любителей. Сидят, хохочут, болтают без умолку… Кто-нибудь бренчит на
балалайке, кое-кто дремлет. А «мертвецкой» звали потому, что под утро на этих
диванах обыкновенно спали кто лишнее выпил или кому очень далеко бы-ло до дому…
В
полночь раздавались удары бубна в руках «дяди Володи»… Это первый сигнал. Художники
кончают работать. Через десять минут еще бубен…
Убираются
кисти, бумага; рисунки, еще не высохшие, ставятся на рояль. Все из-за стола
расходятся по комнатам – в зале накрывают ужин… На множестве расписанных
художниками тарелок ставится закуска, описанная в меню протокола. Колбасы:
жеваная, дегтярная, трафаретная, черепаховая, медвежье ушко с жирком, моржовые
разварные клыки, – собачья радость, пятки пилигрима… Водки: горилка,
брыкаловка, сногсшибаловка, трын-травная и другие… Наливки; шмаровка,
настоенная на молчановке, декадентская, варенуха из бубновых валетов,
аукционная, урядницкая на комаре и таракане… Вина: из собственных садов
«среды», с берегов моря житейского, розовое с изюминкой пур для дам. Меню
ужина: 1) чудо-юдо рыба лещ; 2) телеса птичьи индейские на кости; 3) рыба
лабардан, соус – китовые поплавки всмятку; 4) сыры: сыр бри, сыр Дарья, сыр
Марья, сыр Бубен; 5) сладкое: мороженое «недурно пущено». На столе стоят
старинные гербовые квинтеля с водками, чарочки с ручками и без ручек – все это
десятками лет собиралось В. Е. Шмаровиным на Сухаревке. И в центре стола
ставился бочонок с пивом, перед ним сидел сам «дядя Володя», а дежурный по «среде»
виночерпий разливал пиво. Пили. Ели. Вставал «дядя Володя», звякал в бубен. Все
затихало.
– Дорогие
товарищи, за вами речь.
И
указывал на кого-нибудь, не предупреждая, – приходилось говорить. А
художник Синцов уже сидел за роялем, готовый закончить речь гимном… Скажет кто
хорошо – стол кричит.
– «Орла!»
Кубок
пьется под музыку и общее пение гимна «Недурно пущено».
Утро.
Сквозь шторы пробивается свет. Семейные и дамы ушли… Бочонок давно пуст… Из
«мертвецкой» слышится храп. Кто-то из художников пишет яркими красками с
натуры: стол с неприбранной посудой, пустой «Орел» высится среди опрокинутых
рюмок, бочонок с открытым краном, и, облокотясь на стол, дремлет «дядя Володя».
Поэт «среды» подписывает рисунок на законченном протоколе:
Да,
час расставанья пришел,
День
занимается белый,
Бочонок
стоит опустелый,
Стоит
опустелый «Орел»…
1922
год. Все-таки собирались «среды». Это уж было не на Большой Молчановке, а на
Большой Никитской, в квартире С.Н. Лентовской. «Среды» назначались не
регулярно. Время от времени «дядя Володя» присылал приглашения, заканчивавшиеся
так:
«22
февраля, в среду, на „среде“ чаепитие. Условия следующие: 1) самовар и чай от
„среды“; 2) сахар и все иное съедобное, смотря по аппетиту прибывший приносит
на свою долю с собой в количестве невозбраняемом…»
|