20. Наказанная. —
В путь-дорогу. — Потерянная записка
Серые стены… серые доски… серые окна и серый, ненастный
день, заглядывающий в эти окна, не могут, конечно, способствовать хорошему
расположению духа. К тому же неизвестность мучает меня: что-то делается там у
моих друзей в скромном маленьком домике на окраине города? Жив ли еще добрый
Никифор Матвеевич, которого за наши с ним две встречи я успела полюбить, как
родного?.. А тут еще сиди и жди условного часа, когда сторож Иваныч придет в
класс и объявит мне, что уже шесть часов и что срок наказания кончен. И тогда…
тогда…
Но часы идут так медленно, так ужасно медленно… Я сижу около
двух часов, я слышала, как било пять за дверьми, а мне кажется, что около суток
я провела одна в этом скучном, пустом и неуютном классе.
От нечего делать я начинаю считать квадратики на паркете.
Один… два… три… четыре… Но дойдя до двадцатого, спутываюсь; в глазах начинает
рябить, и я бросаю это занятие.
А на дворе-то что делается!.. Господи Боже!
Темно, ни зги не видать… Метель так и кружит, так и кружит…
Как-то я дойду?
Если бы у меня были хоть карманные деньги, можно было бы
нанять извозчика. Но денег мне не дают на руки, а те, что остались после
мамочки, Матильда Францевна велела опустить в копилку.
А что, если за мной придет Дуняша или Бавария? Побоятся
такой непогоды и явятся сюда. Тогда прости-прощай всему!
Я даже губы стиснула и застонала, точно от боли, при одной
мысли об этом. Но нет; вряд ли кто догадается прийти сюда. В шесть часов у нас
в доме обедают, и Дуняше приходится помогать Федору прислуживать за столом, а
Бавария… Мы слишком близко живем от гимназии, для того чтобы Бавария могла
побеспокоиться на мой счет! Разве я не смогу пройти одна две улицы и переулок?!
Раз… два… три… — раздалось мерными ударами за дверью —
четыре… пять… шесть!..
Шесть часов!.. Дождалась… Слава Богу!
Вошел Иваныч.
— Пожалуйте, птичка, из клетки, — ласково
улыбаясь, пошутил он. (Иваныч был славный старик, любил нас, маленьких, и
всегда жалел наказанных.)
— Не будете проказничать больше, а?
— Не буду, Иваныч, — через силу улыбнулась я и,
вся замирая от волнения, спросила прерывающимся голосом: — Что, Иваныч, пришел
кто-нибудь за мной?
Ах, каким долгим-долгим показалось мне время, пока добрый
старик не ответил:
— Никого, кажись, нет. Никто не приходил.
«Никого нет! Никто не приходил! — запрыгало и заплясало
что-то внутри меня. — Хоть в этом удача, слава Богу! Никто не помешает мне
тотчас же пуститься в путь!»
Быстро сбежала я с лестницы, надела теплый бурнус, капор и
калоши и со всех ног бросилась к дверям.
— Постойте, постойте, барышня! Книжечки-то и
забыли! — крикнул мне вслед Иваныч.
— Нет, нет, книг я не возьму сегодня с собою. Я все
уроки выучила! — солгала я чуть не в первый раз в моей жизни и тут же
густо покраснела до корней волос.
Но старик не заметил ни моей лжи, ни румянца, залившего мои
щеки.
— Умница! Умница, что выучила, — похвалил
он. — А вот закройтесь-ка да застегнитесь получше… Ишь погода-то какая!
Так и рвет! Так и рвет! Да и мороз к тому же злющий. Настоящий крещенский
морозец. Потеплее кутайтесь! Долго ли до греха! — заботливо запахивая на
мне бурнус, ласково говорил Иваныч.
Но я едва-едва стояла на месте.
Наконец последняя пуговица застегнута, сторож широко
распахивает мне дверь… и я на улице.
Ветер, вьюга, метель и хлопья снега — все это разом охватило
меня со всех сторон. Я едва удержалась на ногах и, с трудом передвигая их,
пошла по панели.
День стоял сумрачный, темный. Несмотря на ранний час вечера,
на улице какая-то жуткая полутьма, по дороге попадаются редкие прохожие, зябко
прячущие голову в поднятые воротники пальто и шинелей. А мороз назойливо щиплет
нос, лоб, щеки и концы пальцев на ногах и руках.
Прежде чем пуститься в путь, надо было взглянуть на адрес,
который был очень подробно написан Никифором Матвеевичем на лоскутке бумаги и
который, мне хорошо помнится, я сунула, уходя из дома, в карман. Я быстро
опустила туда руку.
Но что это? Адреса в кармане не оказалось. Напрасно я раз
десять подряд вытаскивала вещи, находившиеся там, — и носовой платок, и
игольник, и щеточку для волос, и записную книжку. Записки с адресом не было
между ними. Должно быть, я выронила ее как-нибудь.
Сначала я очень испугалась сделанному мною открытию, но
через минуту-другую утешила себя на этот счет: Нюрочка так подробно объясняла
мне, как найти дорогу к их дому, что я разом перестала волноваться и только
прибавила шагу и быстрее зашагала навстречу метели и ненастью, все вперед и
вперед.
|