19. ПИНОККИО ЛИШАЕТСЯ
СВОИХ ЗОЛОТЫХ МОНЕТ И В НАКАЗАНИЕ ПОЛУЧАЕТ ЧЕТЫРЕ МЕСЯЦА ТЮРЬМЫ
Вернувшись в город, Деревянный Человечек стал считать
минуты, одну за другой, и, наконец решив, что время приспело, отправился опять
к Волшебному Полю.
Он очень торопился, и сердце его громко стучало: тик‑так,
тик‑так, как стенные часы, которые сильно спешат. Он думал:
«А если я найду на ветках дерева не тысячу, а две тысячи
монет? А если я найду не две тысячи, а пять тысяч? А если я найду не пять
тысяч, а сто тысяч? Ах, каким великолепным синьором я стану тогда! Я смогу
тогда обзавестись прекрасным палаццо, конюшней с тысячью деревянных лошадок,
погребком с жёлтым и красным ликёром и библиотекой, в которой на полках будут
стоять только засахаренные фрукты, торты, пряники, миндальные пироги и
сливочные вафли».
В таких сладостных мечтаниях прошёл весь путь. Наконец
Пиноккио приблизился к полю и остановился, чтобы поглядеть, где оно, это
дерево, ветки которого увешаны монетами, но он ничего не обнаружил. Он
приблизился ещё на сто шагов. Ничего. Он вступил на поле и наконец очутился
возле той ямки, куда закопал свои цехины. Ничего. Тогда он задумался, позабыл
приличные манеры, о которых пишут в книгах, вынул руку из кармана и крепко
почесал затылок.
В это мгновение до его ушей донёсся громкий смех, и,
обернувшись, он увидел большого попугая, который чистил свои жидкие перья.
– Почему ты смеёшься? – сердито спросил Пиноккио.
– Я смеюсь потому, что, когда я чистил свои перья, я
щекотнул себя под крылом.
Деревянный Человечек ничего не ответил на это, пошёл к
канаве, набрал ботинок воды и вылил её на землю в том месте, где были закопаны золотые
монеты.
Тут он опять услышал среди безмолвия полей смех, притом ещё
более вызывающий, чем раньше.
– Нельзя ли наконец узнать, – рассвирепел
Пиноккио, – что означает твой бесстыдный попугайский смех?
– Я смеюсь над дураками, которые верят во всякую чушь и
даются в обман пройдохам.
– Не намекаешь ли ты на меня?
– Да, на тебя, бедный Пиноккио. Ты до того непроходимо глуп,
что веришь, будто деньги можно сеять, как бобы или тыквы, а потом собирать
урожай. Я тоже когда‑то верил в нечто подобное и теперь раскаиваюсь в этом.
Теперь я убедился, к сожалению слишком поздно, что для честного заработка нужно
трудиться собственными руками и думать собственной головой.
– Я не понимаю, о чём ты толкуешь, – сказал Деревянный
Человечек.
Однако его уже начало трясти от страха.
– Ну что ж, тогда я скажу яснее, – продолжал
попугай. – Когда ты был в городе. Лиса и Кот вернулись сюда, на поле,
выкопали золотые монеты и унеслись с быстротой ветра. Разве их теперь догонишь?
Ищи‑свищи.
Пиноккио слушал с открытым ртом и, все ещё не в силах
поверить словам попугая, стал ногтями раскапывать землю, которую только что
поливал. Он рыл и рыл и наконец вырыл такую глубокую яму, что в ней мог бы
поместиться целиком большой стог сена. Но от золотых монет не осталось и следа.
Тогда его охватило отчаяние, он побежал обратно в город и,
не медля ни минуты, отправился в суд заявить судье о двух мошенниках,
обокравших его.
Судьёй была большая и дряхлая обезьяна, горилла, которая
имела весьма почтенный вид благодаря своей старости, белой бороде, а главное –
золотым очкам. Правда, они были без стёкол, но обезьяна никак не могла без них
обойтись, так как у неё ослабело зрение.
Пиноккио рассказал судье со всеми подробностями о том, как
его обманули, сообщил имена и прозвища, а также особые приметы грабителей и в
заключение воззвал к справедливости.
Судья слушал его с глубоким доброжелательством и величайшим
участием, выглядел очень взволнованным и растроганным, и, когда Деревянный
Человечек высказал все, судья протянул руку и позвонил в настольный колокольчик.
На звон моментально явились две собаки в полицейской форме.
Судья показал пальцем на Пиноккио и сказал им:
– У бедняги украли четыре золотые монеты. Стало быть, вяжите
его и немедленно посадите в тюрьму.
Деревянный Человечек, услышав этот неожиданный приговор,
возмутился и хотел написать заявление. Но полицейские, не теряя времени,
заткнули ему рот и сунули его в яму.
Четыре месяца просидел в тюрьме Пиноккио, и это были длинные
месяцы. Он сидел бы ещё дольше, если бы в это время не произошло одно
счастливое событие.
Молодой король, правивший Болванией, одержал большую победу
над врагами и в связи с этим устроил публичные празднества, иллюминацию,
фейерверк, конные состязания и велосипедные гонки. Кроме того, в знак великой
радости были открыты двери всех тюрем и освобождены все преступники.
– Раз всех выпускают, то надо и меня выпустить, –
сказал Пиноккио тюремному смотрителю.
– Вас нет, – ответил смотритель, – вы не
относитесь к числу амнистированных.
– Прошу прощения, – возразил Пиноккио, – я ведь
тоже преступник!
– В таком случае, вы тысячу раз правы, – извинился
смотритель, почтительно снял фуражку, открыл ворота тюрьмы и выпустил Пиноккио
на свободу.
|