4. ИСТОРИЯ ПИНОККИО И
ГОВОРЯЩЕГО СВЕРЧКА, ИЗ КОТОРОЙ ВИДНО, ЧТО ЗЛЫЕ ДЕТИ НЕ ЛЮБЯТ, КОГДА ИМ ДЕЛАЕТ
ЗАМЕЧАНИЕ КТО‑НИБУДЬ, ЗНАЮЩИЙ БОЛЬШЕ, ЧЕМ ОНИ САМИ
Итак, дети, скажу вам, что, в то время как Джеппетто был
безвинно заключён в тюрьму, наглый мальчишка Пиноккио, избежав когтей
полицейского, пустился прямиком через поле домой. Он прыгал через холмы, густой
терновник и канавы с водой, словно затравленный загонщиками дикий козёл или
заяц. Дома он распахнул незапертую дверь, вошёл, задвинул за собой щеколду и
плюхнулся на пол с глубоким вздохом облегчения.
Но он недолго наслаждался спокойствием – вдруг ему
послышалось, что в комнате кто‑то пропищал:
– Кри‑кри‑кри…
– Кто меня зовёт? – в ужасе спросил Пиноккио.
– Это я!
Пиноккио обернулся и увидел большого Сверчка, который
медленно полз вверх по стене.
– Скажи мне. Сверчок, кто ты такой?
– Я Говорящий Сверчок и живу уже больше ста лет в этой
комнате.
– Теперь это моя комната, – сказал Деревянный
Человечек. – Будь любезен, отправляйся вон отсюда, желательно без оглядки!
– Я не уйду, – возразил Сверчок, – прежде чем не
скажу тебе великую правду.
– Говори великую правду, только поскорее.
– Горе детям, которые восстают против своих родителей и
покидают по неразумию своему отчий дом! Плохо им будет на свете, и они рано или
поздно горько пожалеют об этом.
– Верещи, верещи. Сверчок, если тебе это интересно! Я, во
всяком случае, знаю, что уже завтра на рассвете меня тут не будет. Если я
останусь, мне придётся жить так же скучно, как всем другим детям: меня пошлют в
школу, заставят учиться, хочу я этого или не хочу. А между нами говоря, у меня
нет ни малейшего желания учиться. Гораздо приятнее бегать за мотыльками, лазать
на деревья и воровать из гнёзд птенцов.
– Бедный глупыш! Разве ты не понимаешь, что таким образом ты
превратишься в настоящего осла и никто тебя ни в грош не будет ставить?
– Заткни глотку, старый зловещий Сверчок! – не на шутку
рассердился Пиноккио.
Но Сверчок, преисполненный терпения и мудрости, не обиделся и
продолжал:
– А если тебе не по нраву ходить в школу, то почему бы тебе
не научиться какому‑нибудь ремеслу и честно зарабатывать свой хлеб?
– Сказать тебе, почему? – ответил Пиноккио, понемногу
теряя терпение. – Потому что из всех ремёсел на свете только одно мне
действительно по душе.
– И что же это за ремесло?
– Есть, пить, спать, наслаждаться и с утра до вечера
бродяжничать.
– Заметь себе, – сказал Говорящий Сверчок со
свойственным ему спокойствием, – что все, занимающиеся этим ремеслом,
всегда кончают жизнь в больнице или в тюрьме.
– Полегче, старый зловещий Сверчок… Если я рассержусь, тебе
худо будет!
– Бедный Пиноккио, мне тебя вправду очень жаль!
– Почему тебе меня жаль?
– Потому что ты Деревянный Человечек и, хуже того, у тебя
деревянная голова!
При последних словах Пиноккио вскочил, разъярённый, схватил
с лавки деревянный молоток и швырнул его в Говорящего Сверчка.
Возможно, он не думал, что попадёт в цель, но, к несчастью,
попал Сверчку прямо в голову, и бедный Сверчок, успев только произнести напоследок
«кри‑кри‑кри», остался висеть на стене как мёртвый.
5. ПИНОККИО ЧУВСТВУЕТ
ГОЛОД И, НАЙДЯ ЯЙЦО, ХОЧЕТ ИЗЖАРИТЬ СЕБЕ ЯИЧНИЦУ. НО В САМОЕ ПРЕКРАСНОЕ
МГНОВЕНИЕ ЯИЧНИЦА УЛЕТАЕТ В ОКНО
Между тем наступила ночь, и Пиноккио, вспомнив, что ничего
не ел, ощутил в желудке некое шебуршение, весьма похожее на аппетит.
Но у детей аппетит растёт со страшной быстротой, и вот за
несколько минут он превратился в голод, а голод в одно мгновение превратился в
волчий голод, такой сильный, что его, право же, можно было пощупать руками.
Бедный Пиноккио стремительно бросился к камину, где кипел
горшок, и хотел снять крышку, чтобы увидеть, что там варится. Но горшок был
нарисован на стене. Представьте себе, каково это показалось Пиноккио! Его и без
того длинный нос вытянулся по крайней мере ещё на четыре пальца.
Он обежал всю комнату, обыскал все ящики и углы в надежде
найти хлеба, хотя бы кусочек чёрствого хлеба, хотя бы хлебную корочку или
обглоданную собачью кость, кусочек заплесневелой кукурузной лепёшки, рыбью
кость, вишнёвую косточку – короче говоря, хоть что‑нибудь, что можно запихнуть
себе в рот. Но не нашёл ничего, ну просто ничегошеньки.
А голод все рос, и рос, и рос, и Пиноккио не мог ничем
облегчить свои страдания, кроме как зевотой. И он начал зевать так отчаянно,
что его рот раздирало до ушей.
Наконец он совсем потерял мужество и, плача, сказал:
– Говорящий Сверчок был прав. Некрасиво с моей стороны
огорчать отца и убегать из дому… Если бы мой отец был дома, я не зевал бы тут
до смерти. Ах, какая ужасная болезнь голод!
Вдруг он заметил в куче мусора что‑то такое кругленькое и
беленькое, похожее на куриное яйцо. В мгновение ока он очутился там и схватил
этот предмет. Действительно, то было яйцо.
Радость Деревянного Человечка невозможно описать. Пиноккио
казалось, что он грезит. Он вертел и крутил яйцо в руках, гладил, целовал его и
приговаривал:
– А как мне тебя приготовить? Я испеку тебя… Нет, лучше
сварю всмятку… А не лучше ли изжарить тебя на сковородке? Или, может быть, всё‑таки
сварить наскоро, чтобы можно было выпить? Нет, быстрее всего – разбить в
тарелку или сковородку. Я весь горю, так мне хочется скорее сожрать тебя!
Он поставил сковородку на жаровню с горящими углями, вместо
масла налил немножко воды, а когда вода превратилась в пар, – трах! –
разбил скорлупу и опрокинул яйцо на сковородку.
Но вместо белка и желтка из яйца выскочил живёхонький и
весьма учтивый цыплёнок. Он сделал изящный поклон и сказал:
– Тысячу благодарностей, синьор Пиноккио! Вы избавили меня
от труда разбивать скорлупу. До свидания, пламенный привет!
Сказав это, он расправил крылышки, вылетел через открытое
окно и исчез.
Бедный Деревянный Человечек так и окаменел на месте с
разинутым ртом и вытаращенными глазами, держа яичную скорлупу в руке. Когда
прошёл первый испуг, он начал хныкать и плакать, топать в отчаянии ногами и
говорить сквозь слезы:
– Говорящий Сверчок был прав. Если бы я не убежал из дому и
если бы мой отец был теперь здесь, мне не пришлось бы "умирать с голоду.
Ах, какая поистине страшная болезнь голод!
И, так как в его желудке урчало все громче и он не знал, как
смягчить свои страдания, он решил уйти из дому и бежать в ближайшую деревню,
где какая‑нибудь сострадательная душа, может быть, подаст ему кусок хлеба.
|
