 Увеличить |
Торт
Назовем
ее г-жой Ансер, чтобы не узнали ее настоящего имени.
Это была
одна из тех парижских комет, которые оставляют за собою нечто вроде огненного
следа. Она писала стихи и новеллы, обладала поэтической душой и была
восхитительно красива. Она принимала у себя редко – и только людей выдающихся,
тех, кого обыкновенно называют королями чего-нибудь. Быть принятым у нее
считалось своего рода почетным титулом, настоящим титулом ума; так, по крайней
мере, оценивали ее приглашения.
Ее муж
играл роль скромного сателлита. Быть супругом звезды – дело нелегкое. Но этот супруг
возымел заносчивую мысль создать государство в государстве, приобрести личные
заслуги – пусть даже не очень значительные. Словом, приемные дни его жены стали
и его приемными днями: у него была своя специальная публика, которая ценила
его, слушала и оказывала ему больше внимания, чем его ослепительной подруге.
Он
посвятил себя земледелию, кабинетному земледелию. Подобно этому бывают кабинетные
генералы – из тех, что рождаются, живут и умирают чиновниками военного
министерства, – разве таких нет? Бывают кабинетные моряки – смотри в
морском министерстве, – кабинетные колонизаторы, и проч., и проч. Итак, он
изучал земледелие, изучал его основательно, во всех его взаимоотношениях с
другими науками, с политической экономией, с искусствами – слово «искусство»
употребляют теперь в разных сочетаниях, даже ужасные железнодорожные мосты
называют «произведениями искусства». В конце концов он достиг того, что о нем
сказали: «Это большой человек». Его цитировали в технических журналах, по
ходатайству жены он был назначен членом какой-то комиссии при министерстве
земледелия.
Эта
скромная слава его вполне удовлетворяла.
Под
предлогом сокращения расходов он приглашал своих друзей в те же дни, когда жена
его принимала своих, так что они соединялись, или, вернее, составляли две
группы. Г-жа Ансер со своей свитой из художников, академиков, министров
занимала нечто вроде галереи, меблированной и убранной в стиле ампир, а г-н
Ансер обычно удалялся со своими земледельцами в меньшую комнату, служившую
курительной; г-жа Ансер иронически называла ее салоном Агрикультуры.
Оба эти
лагеря были резко разделены. Г-н Ансер еще проникал иногда, впрочем, без всякой
зависти, в Академию своей супруги, где обменивался сердечными рукопожатиями; но
Академия бесконечно презирала салон Агрикультуры, и почти не бывало случая,
чтобы один из королей науки, мысли и тому подобного присоединялся к
земледельцам.
Приемы
эти устраивались без особых расходов: чай, торт – вот и все. В первое время г-н
Ансер требовал два торта: один для Академии, другой для земледельцев; но когда
г-жа Ансер совершенно справедливо заметила, что подобный образ действий мог бы
показаться разделением на два лагеря, две партии, на два приема гостей, г-н
Ансер более не настаивал; таким образом, подавали всего один торт, которым г-жа
Ансер оказывала честь Академии, после чего торт переходил в салон Агрикультуры.
И вот
вскоре этот торт стал у Академии поводом для любопытнейших наблюдений. Г-жа
Ансер никогда не разрезала его сама. Роль эта постоянно переходила к тому или
другому из именитых гостей. Эта своеобразная и особо почетная обязанность,
которая была предметом домогательств, оставалась за каждым более или менее
продолжительное время: месяца три, редко когда больше; при этом замечали, что
привилегия «разрезания торта» влекла, по-видимому, за собою множество других
преимуществ, нечто вроде королевской или, скорее, вице-королевской власти,
весьма подчеркнутой.
Царствующий
разрезыватель разговаривал громче других, властным тоном, и все милости хозяйки
дома принадлежали ему, решительно все.
В
интимном кругу, вполголоса, за дверями, этих счастливцев именовали «фаворитами
торта», и каждая смена фаворита вызывала в Академии своего рода революцию. Нож
был скипетром, торт – эмблемой; избранникам приносили поздравления. Земледельцы
никогда не резали торта. Сам хозяин был исключен раз навсегда, хотя он и съедал
свою порцию.
Торт
последовательно разрезали поэты, художники, романисты. В течение некоторого времени
торт делил известный музыкант, ему наследовал посланник. Иногда кто-нибудь
менее известный, но элегантный и изысканный – один из тех, кого называют
сообразно эпохе истинным джентльменом, примерным кавалером, денди, как-нибудь
иначе, – тоже усаживался перед символическим пирогом.
Каждый
из них в течение своего непродолжительного царствования выказывал супругу величайшее
внимание, когда же наступал час низложения, он передавал нож другому и снова смешивался
с толпой поклонников и обожателей «прекрасной г-жи Ансер».
Так
длилось долго-долго; но ведь кометы не вечно светят одним и тем же светом. Все
на свете стареет. Стали говорить, что усердие разрезывателей мало-помалу
ослабевает; казалось, они уже колебались, когда к ним придвигали блюдо; эта
обязанность, некогда столь завидная, становилась менее привлекательной, ее
сохраняли не на такой длительный срок и как будто ею меньше гордились. Г-жа
Ансер расточала улыбки и любезности, но, увы, разрезали не так уж охотно. Новые
гости, по-видимому, отказывались от этого. Один за другим снова появлялись
бывшие фавориты, подобно свергнутым монархам, которых на короткое время
возвращают к власти. Затем избранники стали редки, совсем редки. В течение
одного месяца – чудо! – разрезал торт сам г-н Ансер; затем это,
по-видимому, его утомило, и вот однажды вечером гости увидели, что г-жа Ансер,
прекрасная г-жа Ансер, разрезает торт самолично.
Но это,
очевидно, ей наскучило, и, в следующий же приемный день она так упрашивала одного
из гостей, что тот не посмел отказаться.
Символическое
значение этого было, однако, слишком известно; все переглядывались исподтишка,
испуганные, встревоженные. Разрезать торт было пустяком, но привилегии, на
которые всегда давала право эта обязанность, теперь уже пугали. И впредь как
только появлялся пирог, академики в беспорядке устремлялись в салон
Агрикультуры, как будто для того, чтобы укрыться за спиною вечно улыбающегося
супруга. А когда озабоченная г-жа Ансер показывалась в дверях, с тортом в одной
руке и ножом в другой, все располагались вокруг ее мужа, как бы прося его заступничества.
Прошли
годы. Никто не разрезал больше торта, но, следуя глубоко укоренившейся привычке,
та, которую из любезности все еще величали «прекрасной г-жой Ансер», каждый
вечер выискивала глазами самоотверженного гостя, который взялся бы за нож, и
каждый раз вокруг нее возникало то же движение – общее бегство, искусное,
полное сложных и хитроумных маневров, лишь бы избегнуть просьбы, готовой
сорваться с ее уст.
Но вот
однажды вечером ей представили совсем еще молодого человека, непосвященного
новичка. Он не знал тайны торта, поэтому, когда торт появился и все
разбежались, а г-жа Ансер приняла из рук лакея блюдо, юноша спокойно остался с
нею.
Быть
может, ей показалось, что он знает, в чем дело; она улыбнулась и нежно
произнесла:
– Не
будете ли вы так любезны разрезать торт?
Он
засуетился и снял перчатки, в восторге от оказанной чести.
– Конечно,
сударыня, с величайшим удовольствием.
Издали,
из уголков галереи и в открытые двери салона Агрикультуры, на него глядели изумленные
лица. Но когда все увидели, что новый гость резал довольно уверенно, все быстро
приблизились к нему.
Старик-поэт
игриво потрепал новичка по плечу.
– Браво,
молодой человек! – шепнул он ему на ухо.
На юношу
смотрели с любопытством. Сам супруг, казалось, был поражен. Что же касается
молодого человека, то его удивило внимание, которое ему вдруг стали выказывать,
а главное, он никак не мог понять той особенной любезности, той явной
благосклонности, тех знаков молчаливой признательности, которые выказывала ему
хозяйка дома.
Однако в
конце концов он, кажется, уразумел.
В какой
момент и где снизошло на него это откровение, неизвестно. Но когда он появился
на следующем вечере, у него был рассеянный, почти пристыженный вид, и он с
опаской поглядывал по сторонам. Наступил час чаепития; вошел лакей. Г-жа Ансер,
улыбаясь, взяла блюдо, отыскивая своего молодого друга, но он так быстро
улетучился, что его и след простыл. Тогда она отправилась на поиски и вскоре
нашла его в салоне Агрикультуры. Держа мужа под руку, он взволнованно
советовался с ним относительно способов истребления филоксеры.
– Сударь, –
обратилась она к нему, – не будете ли вы любезны разрезать торт?
Он
покраснел до ушей и пролепетал что-то в полной растерянности. Г-н Ансер
сжалился над ним.
– Милый
друг, – сказал он жене, – будь любезна, не мешай нам: мы беседуем о
земледелии. Вели разрезать торт лакею.
И с
этого дня никто из гостей никогда уже не разрезал торт г-жи Ансер.
|
