XIII
«Неужели
она меня любит?» – спрашивал я себя на другой день, только что проснувшись. Я
не хотел заглядывать в самого себя. Я чувствовал, что ее образ, образ «девушки
с натянутым смехом», втеснился мне в душу и что мне от него не скоро
отделаться. Я пошел в Л. и остался там целый день, но Асю видел только мельком.
Ей нездоровилось, у ней голова болела. Она сошла вниз, на минутку, с повязанным
лбом, бледная, худенькая, с почти закрытыми глазами; слабо улыбнулась, сказала:
«Это пройдет, это ничего, все пройдет, не правда ли?» – и ушла. Мне стало
скучно и как-то грустно-пусто; я, однако, долго не хотел уходить и вернулся
поздно, не увидав ее более.
Следующее
утро прошло в каком-то полусне сознания. Я хотел приняться за работу – не мог;
хотел ничего не делать и не думать… и это не удалось. Я бродил по городу;
возвращался домой, выходил снова.
– Вы ли
господин Н.? – раздался вдруг за мной детский голос. Я оглянулся; передо
мною стоял мальчик. – Это вам от фрейлейн Annette, – прибавил он,
подавая мне записку.
Я
развернул ее – и узнал неправильный и быстрый почерк Аси. «Я непременно должна
вас видеть, – писала мне она, – приходите сегодня в четыре часа к
каменной часовне на дороге возле развалины. Я сделала сегодня большую
неосторожность… Приходите, ради бога, вы все узнаете… Скажите посланному: да».
– Будет
ответ? – спросил меня мальчик.
– Скажи,
что да, – отвечал я.
Мальчик
убежал.
XIV
Я пришел
к себе в комнату, сел и задумался. Сердце во мне сильно билось. Несколько раз
перечел я записку Аси. Я посмотрел на часы: и двенадцати еще не было.
Дверь
отворилась – вошел Гагин.
Лицо его
было пасмурным. Он схватил меня за руку и крепко пожал ее. Он казался очень
взволнованным.
– Что с
вами? – спросил я.
Гагин
взял стул и сел против меня.
–
Четвертого дня, – начал он с принужденной улыбкой и запинаясь, – я
удивил вас своим рассказом; сегодня удивлю еще более. С другим я, вероятно, не
решился бы… так прямо… Но вы благородный человек, вы мне друг, не так ли? Послушайте:
моя сестра, Ася, в вас влюблена.
Я
вздрогнул и приподнялся…
– Ваша
сестра, говорите вы…
– Да,
да, – перебил меня Гагин. – Я вам говорю, она сумасшедшая и меня с
ума сведет. Но, к счастью, она не умеет лгать – и доверяет мне. Ах, что за душа
у этой девочки… но она себя погубит, непременно.
– Да вы
ошибаетесь, – начал я.
– Нет,
не ошибаюсь. Вчера, вы знаете, она почти целый день пролежала, ничего не ела,
впрочем не жаловалась… Она никогда не жалуется. Я не беспокоился, хотя к вечеру
у нее сделался небольшой жар. Сегодня, в два часа ночи, меня разбудила наша
хозяйка: «Ступайте, говорит, к вашей сестре: с ней что-то худо». Я побежал к
Асе и нашел ее нераздетою, в лихорадке, в слезах; голова у нее горела, зубы
стучали. «Что с тобой? – спросил я, – ты больна?» Она бросилась мне
на шею и начала умолять меня увезти ее как можно скорее, если я хочу, чтобы она
осталась в живых… Я ничего не понимаю, стараюсь ее успокоить… Рыдания ее
усиливаются… и вдруг сквозь эти рыдания услышал я… Ну, словом, я услышал, что она
вас любит. Уверяю вас, мы с вами, благоразумные люди, и представить себе не
можем, как она глубоко чувствует и с какой невероятной силой высказываются в
ней эти чувства; это находит на нее так же неожиданно и так же неотразимо, как
гроза. Вы очень милый человек, – продолжал Гагин, – но почему она вас
так полюбила, этого я, признаюсь, не понимаю. Она говорит, что привязалась к
вам с первого взгляда. Оттого она и плакала на днях, когда уверяла меня, что,
кроме меня, никого любить не хочет. Она воображает, что вы ее презираете, что
вы, вероятно, знаете, кто она; она спрашивала меня, не рассказал ли я вам ее
историю, – я, разумеется, сказал, что нет; но чуткость ее – просто
страшна. Она желает одного: уехать, уехать тотчас. Я просидел с ней до утра;
она взяла с меня слово, что нас завтра же здесь не будет, – и тогда только
она заснула. Я подумал, подумал и решился – поговорить с вами. По-моему, Ася
права: самое лучшее – уехать нам обоим отсюда. И я сегодня же бы увез ее, если
б не пришла мне в голову мысль, которая меня остановила. Может быть… как
знать? – вам сестра моя нравится? Если так, с какой стати я увезу ее? Я
вот и решился, отбросив в сторону всякий стыд… Притом же я сам кое-что заметил…
Я решился… узнать от вас… – Бедный Гагин смутился. – Извините меня,
пожалуйста, – прибавил он, – я не привык к таким передрягам.
Я взял
его за руку.
– Вы
хотите знать, – произнес я твердым голосом, – нравится ли мне ваша
сестра? Да, она мне нравится…
Гагин
взглянул на меня.
–
Но, – проговорил он, запинаясь, – ведь вы не женитесь на ней?
– Как вы
хотите, чтобы я отвечал на такой вопрос? Посудите сами, могу ли я теперь…
– Знаю,
знаю, – перебил меня Гагин. – Я не имею никакого права требовать от
вас ответа, и вопрос мой – верх неприличия… Но что прикажете делать? С огнем шутить
нельзя. Вы не знаете Асю; она в состоянии занемочь, убежать, свиданье вам
назначить… Другая умела бы все скрыть и выждать – но не она. С нею это в первый
раз – вот что беда! Если бы вы видели, как она сегодня рыдала у ног моих, вы бы
поняли мои опасения.
Я
задумался. Слова Гагина «свиданье вам назначить» кольнули меня в сердце. Мне
показалось постыдным не отвечать откровенностью на его честную откровенность.
–
Да, – сказал я наконец, – вы правы. Час тому назад я получил от вашей
сестры записку. Вот она.
Гагин
взял записку, быстро пробежал ее и уронил руки на колени. Выражение изумления
на его лице было очень забавным, но мне было не до смеху.
– Вы,
повторяю, благородный человек, – проговорил он, – но что же теперь
делать? Как? она сама хочет уехать, и пишет к вам, и упрекает себя в
неосторожности… и когда это она успела написать? Чего ж она хочет от вас?
Я
успокоил его, и мы принялись толковать хладнокровно по мере возможности о том,
что нам следовало предпринять.
Вот что
мы остановились, наконец: во избежание беды я должен был идти на свидание и
честно объясниться с Асей; Гагин обязался сидеть дома и не подать вида, что ему
известна ее записка; а вечером мы положили сойтись опять.
– Я
твердо надеюсь на вас, – сказал Гагин и стиснул мне руку, – пощадите и
ее и меня. А уезжаем мы все-таки завтра, – – прибавил он, вставая, –
потому что ведь вы на Асе не женитесь.
– Дайте
мне сроку до вечера, – возразил я.
–
Пожалуй, но вы не женитесь.
Он ушел,
а я бросился на диван и закрыл глаза. Голова у меня ходила кругом: слишком
много впечатлений в нее нахлынуло разом. Я досадовал на откровенность Гагина, я
досадовал на Асю, ее любовь меня и радовала и смущала. Я не мог понять, что
заставило ее все высказать брату; неизбежность скорого, почти мгновенного
решения терзала меня…
«Жениться
на семнадцатилетней девочке, с ее нравом, как это можно!» – сказал я, вставая.
|
