X
Весь
этот день прошел как нельзя лучше. Мы веселились, как дети. Ася была очень мила
и проста. Гагин радовался, глядя на нее. Я ушел поздно. Въехавши на середину
Рейна, я попросил перевозчика пустить лодку вниз по течению. Старик поднял
весла – и царственная река понесла нас. Глядя кругом, слушая, вспоминая, я
вдруг почувствовал тайное беспокойство на сердце… поднял глаза к небу – но и в
небе не было покоя: испещренное звездами, оно все шевелилось, двигалось,
содрогалось; я склонился к реке… но и там, и в этой темной, холодной глубине,
тоже колыхались, дрожали звезды; тревожное оживление мне чудилось повсюду – и
тревога росла во мне самом. Я облокотился на край лодки… Шепот ветра в моих
ушах, тихое журчанье воды за кормою меня раздражали, и свежее дыханье волны не
охлаждало меня; соловей запел на берегу и заразил меня сладким ядом своих
звуков. Слезы закипали у меня на глазах, но то не были слезы беспредметного
восторга. Что я чувствовал, было не то смутное, еще недавно испытанное ощущение
всеобъемлющих желаний, когда душа ширится, звучит, когда ей кажется, что она
все понимает и любит.. Нет! во мне зажглась жажда счастья. Я еще не смел
называть его по имени, – но счастья, счастья до пресыщения – вот чего
хотел я, вот о чем томился… А лодка все неслась, и старик перевозчик сидел и
дремал, наклонясь над веслами.
XI
Отправляясь
на следующий день к Гагиным, я не спрашивал себя, влюблен ли я в Асю, но я
много размышлял о ней; ее судьба меня занимала, я радовался неожиданному нашему
сближению. Я чувствовал, что только со вчерашнего дня я узнал ее; до тех пор
она отворачивалась от меня. И вот, когда она раскрылась, наконец, передо мною,
каким пленительным светом озарился ее образ, как он был нов для меня, какие
тайный обаяния стыдливо в нем сквозили…
Бодро
шел я по знакомой дороге, беспрестанно посматривая на издали белевший домик, я
не только о будущем – я о завтрашнем дне не думал; мне было очень хорошо.
Ася
покраснела, когда я вошел в комнату; я заметил, что она опять принарядилась, но
выражение ее лица не шло к ее наряду: оно было печально. А я пришел таким
веселым! Мне показалось даже, что она, по обыкновению своему, собралась было
бежать, но сделала усилие над собой – и осталась. Гагин находился в том
особенном состоянии художнического жара и ярости, которое, в виде припадка,
внезапно овладевает дилетантами, когда они вообразят, что им удалось, как они
выражаются, «поймать природу за хвост». Он стоял, весь взъерошенный и выпачканный
красками, перед натянутым холстом и, широко размахивая по нем кистью, почти
свирепо кивнул мне головой, отодвинулся, прищурил глаза и снова накинулся на
свою картину. Я не стал мешать ему и подсел к Асе. Медленно обратились ко мне
ее темные глаза.
– Вы
сегодня не такая, как вчера, – заметил я после тщетных усилий вызвать
улыбку на ее губы.
– Нет,
не такая, – ответила она неторопливым и глухим голосом. – Но это
ничего… Я нехорошо спала, всю ночь думала.
– О чем?
– Ах, я
о многом думала. Это у меня привычка с детства: еще с того времени, когда я
жила с матушкой…
Она с
усилием выговорила это слово и потом еще раз повторила:
– Когда
я жила с матушкой… я думала, отчего это никто не может знать, что с ним будет;
а иногда и видишь беду – да спастись нельзя; и отчего никогда нельзя сказать
всей правды?… Потом я думала, что я ничего не знаю, что мне надобно учиться.
Меня перевоспитать надо, я очень дурно воспитана. Я не умею играть на
фортепьяно, не умею рисовать, я даже шью плохо. У меня нет никаких
способностей, со мной должно быть очень скучно.
– Вы
несправедливы к себе, – возразил я. – Вы много читали, вы
образованны, и с вашим умом…
– А я
умна? – спросила она с такой наивной любознательностью, что я невольно
засмеялся; но она даже не улыбнулась. – Брат, я умна? – спросила она
Гагина.
Он
ничего не отвечал ей и продолжал трудиться, беспрестанно меняя кисти и высоко
поднимая руку.
– Я сама
не знаю иногда, что у меня в голове, – продолжала Ася с тем же задумчивым
видом. – Я иногда самой себя боюсь, ей-богу. Ах, я хотела бы… Правда ли,
что женщинам не следует читать много?
– Много
не нужно, но…
–
Скажите мне, что я должна читать? скажите, что я должна делать? Я все буду
делать, что вы мне скажете, – прибавила она, с невинной доверчивостью
обратясь ко мне.
Я не
тотчас нашелся, что сказать ей.
– Ведь
вам не будет скучно со мной?
–
Помилуйте, – начал я.
– Ну,
спасибо! – возразила Ася, – а я думала, что вам скучно будет.
И ее
маленькая горячая ручка крепко стиснула мою.
–
Н.! – вскрикнул в это мгновение Гагин, – не темен ли этот фон?
Я
подошел к нему. Ася встала и удалилась.
|
