ПИСЬМО ПЕРВОЕ
В
Англию, м-c Сзвилл,
Санкт-Петербург,
11 дек. 17..
Ты
порадуешься, когда услышишь, что предприятие, вызывавшее у тебя столь мрачные
предчувствия, началось вполне благоприятно. Я прибыл сюда вчера; и спешу прежде
всего заверить мою милую сестру, что у меня все благополучно и что я все более
убеждаюсь в счастливом исходе моего дела.
Я
нахожусь уже далеко к северу от Лондона; прохаживаясь по улицам Петербурга, я
ощущаю на лице холодный северный ветер, который меня бодрит и радует. Поймешь
ли ты это чувство? Ветер, доносящийся из краев, куда я стремлюсь, уже дает мне
предвкушать их ледяной простор. Под этим ветром из обетованной земли мечты мои
становятся живее и пламенней. Тщетно стараюсь я убедить себя, что полюс
– это обитель холода и смерти; он предстает моему воображению как царство
красоты и радости. Там, Маргарет, солнце никогда не заходит; его диск, едва
подымаясь над горизонтом, излучает вечное сияние. Там – ибо ты позволишь, мне
хоть несколько доверять бывалым мореходам – кончается власть мороза и снега, и
по волнам спокойного моря можно достичь страны, превосходящей красотою и
чудесами все страны, доныне открытые человеком. Природа и богатства этой
неизведанной страны могут оказаться столь же диковинными, как и наблюдаемые там
небесные явления. Чего только нельзя ждать от страны вечного света! Там я смогу
открыть секрет дивной силы, влекущей к себе магнитную стрелку; а также
проверить множество астрономических наблюдений; одного такого путешествия
довольно, чтобы их кажущиеся противоречия раз навсегда получили разумное
объяснение. Я смогу насытить свое жадное любопытство зрелищем еще никому не
ведомых краев и пройти по земле, где еще не ступала нога человека. Вот что
влечет меня – побеждая страх перед опасностью и смертью и наполняя меня, перед
началом трудного пути, той радостью, с какой ребенок вместе с товарищами своих
игр плывет в лодочке по родной реке, на открытие неведомого. Но если даже все
эти надежды не оправдаются, ты не можешь отрицать, что я окажу неоценимую
услугу человечеству, если хотя бы проложу северный путь в те края, куда ныне
нужно плыть долгие месяцы, или открою тайну магнита, – ведь если ее вообще
можно открыть, то лишь с помощью подобного путешествия.
Эти
размышления развеяли тревогу, с какой я начал писать тебе, и наполнили меня
возвышающим душу восторгом, ибо ничто так не успокаивает дух, как обретение
твердой цели – точки, на которую устремляется наш внутренний взор. Эта
экспедиция была мечтой моей юности. Я жадно зачитывался книгами о путешествиях,
предпринятых в надежде достичь северной части Тихого океана по полярным морям.
Ты, вероятно, помнишь, что истории путешествий и открытий составляли всю
библиотеку нашего доброго дядюшки Томаса. Образованием моим никто не занимался;
но я рано пристрастился к чтению. Эти тома я изучал днем и ночью и все более
сожалел, что мой отец, как я узнал, еще будучи ребенком, перед смертью строго
наказал моему дяде не пускать меня в море.
Мечты о
море поблекли, когда я впервые познакомился с творениями поэтов, восхитившими
мою душу и вознесшими ее к небесам. Я сам стал поэтом и целый год прожил в
Эдеме, созданном моей фантазией. Я вообразил, что и мне суждено место в храме,
посвященном Гомеру и Шекспиру. Тебе известна постигшая меня неудача и то, как
тяжело я пережил это разочарование. Но как раз в то время я унаследовал
состояние нашего кузена, и мысли мои вновь обратились к мечтам моего детства.
Вот уже
шесть лет, как я задумал свое нынешнее предприятие. Я до сих пор помню час, когда
решил посвятить себя этой великой цели. Прежде всего я начал закалять себя. Я
сопровождал китоловов в северные моря; я довольно подвергал себя холоду,
голоду, жажде и недосыпанию. Днем я часто работал больше матросов, а по ночам
изучал математику, медицину и те области физических наук, которые более всего
могут понадобиться мореходу. Я дважды нанимался подшкипером на гренландские
китобойные суда и отлично справлялся с делом. Должен признаться, что я
почувствовал гордость, когда капитан предложил мне место своего первого
помощника и долго уговаривал меня согласиться: так высоко он оценил мою службу.
А теперь
скажи, милая Маргарет: неужели я не достоин свершить нечто великое? Моя жизнь
могла бы пройти в довольстве и роскоши; но всем соблазнам богатства я предпочел
славу. О, если б прозвучал для меня чей-нибудь ободряющий голос! Мужество и
решение мои непоколебимы; но надежда и бодрость временами мне изменяют. Я
отправляюсь в долгий и трудный путь, где потребуется вся моя стойкость. Мне
надо будет не только поддерживать бодрость в других, во иногда и в себе, когда
все остальные падут духом.
Сейчас
лучшее время года для путешествия по России. Здешнее сани быстро несутся по снегу;
этот способ передвижения приятен и, по-моему, много удобнее английской почтовой
кареты. Холод не страшен, если ты закутан в меха; такой одеждой я уже
обзавелся, ибо ходить по палубе – совсем не то, что часами сидеть на
месте, не согревая кровь движением. Я вовсе не намерен замерзнуть на почтовом
тракте между Петербургом и Архангельском.
В
последний из названных мной городов я отправлюсь через две-три недели; и там
думаю нанять корабль, а это легко сделать, уплатив за владельца страховую
сумму; хочу также набрать нужное мне число матросов из тех, кто знаком с
китоловным промыслом. Я думаю пуститься в плавание не раньше июня, а когда
возвращусь? Ах, милая сестра, что могу я ответить на это? В случае удачи мы не
увидимся много месяцев, а может, и лет. В случае неудачи ты увидишь меня скоро
– или не увидишь никогда.
Прощай,
моя милая, добрая Маргарет. Пусть Бог благословит тебя и сохранит мне жизнь,
чтобы я мог еще не раз отблагодарить тебя за твою любовь и заботу. Любящий тебя
брат.
Р.
Уолтон.
|
