Увеличить |
XXII
Не
достигнув своей цели в Чечне, Хаджи-Мурат вернулся в Тифлис и каждый день ходил
к Воронцову и, когда его принимали, умолял его собрать горских пленных и
выменять на них его семью. Он опять говорил, что без этого он связан и не
может, как он хотел бы, служить русским и уничтожить Шамиля. Воронцов
неопределенно обещал сделать, что может, но откладывал, говоря, что он решит
дело, когда приедет в Тифлис генерал Аргутинский и он переговорит с ним. Тогда
Хаджи-Мурат стал просить Воронцова разрешить ему съездить на время и пожить в
Нухе, небольшом городке Закавказья, где он полагал, что ему удобнее будет вести
переговоры с Шамилем и с преданными ему людьми о своей семье. Кроме того, в
Нухе, магометанском городе, была мечеть, где он более удобно мог исполнять
требуемые магометанским законом молитвы. Воронцов написал об этом в Петербург,
а между тем все-таки разрешил Хаджи-Мурату переехать в Нуху.
Для
Воронцова, для петербургских властей, так же как и для большинства русских
людей, знавших историю Хаджи-Мурата, история эта представлялась или счастливым
оборотом в кавказской войне, или просто интересным случаем; для Хаджи-Мурата же
это был, особенно в последнее время, страшный поворот в его жизни. Он бежал из
гор, отчасти спасая себя, отчасти из ненависти к Шамилю, и, как ни трудно было
это бегство, он достиг своей цели, и в первое время его радовал его успех и он
действительно обдумывал планы нападения на Шамиля. Но оказалось, что выход его
семьи, который, он думал, легко устроить, был труднее, чем он думал. Шамиль
захватил его семью и, держа ее в плену, обещал раздать женщин по аулам и убить
или ослепить сына. Теперь Хаджи-Мурат переезжал в Нуху с намерением попытаться
через своих приверженцев в Дагестане хитростью или силой вырвать семью от
Шамиля. Последний лазутчик, который был у него в Нухе, сообщил ему, что
преданные ему аварцы собираются похитить его семью и выйти вместе с семьею к
русским, но людей, готовых на это, слишком мало, и что они не решаются сделать
этого в месте заключения семьи, в Ведено, но сделают это только в том случае,
если семью переведут из Ведено в другое место. Тогда на пути они обещаются
сделать это. Хаджи-Мурат велел сказать своим друзьям, что он обещает три тысячи
рублей за выручку семьи.
В Нухе
Хаджи-Мурату был отведен небольшой дом в пять комнат, недалеко от мечети и
ханского дворца. В том же доме жили приставленные к нему офицеры и переводчик и
его нукеры. Жизнь Хаджи-Мурата проходила в ожидании и приеме лазутчиков из гор
и в разрешенных ему прогулках верхом по окрестностям Нухи.
Вернувшись
8 апреля с прогулки, Хаджи-Мурат узнал, что в его отсутствие приехал чиновник,
из Тифлиса. Несмотря на все желание узнать, что привез ему чиновник,
Хаджи-Мурат, прежде чем идти в ту комнату, где его ожидали пристав с чиновником,
пошел к себе и совершил полуденную молитву. Окончив молитву, он вышел в другую
комнату, служившую гостиной и приемной. Приехавший из Тифлиса чиновник,
толстенький статский советник Кириллов, передал Хаджи-Мурату желание Воронцова,
чтоб он к двенадцатому числу приехал в Тифлис для свидания с Аргутинским.
– Якши, –
сердито сказал Хаджи-Мурат. Чиновник Кириллов не понравился ему.
– А
деньги привез?
– Привез, –
сказал Кириллов.
– За
две недели теперь, – сказал Хаджи-Мурат и показал десять пальцев и еще четыре. –
Давай.
– Сейчас
дадим, – сказал чиновник, доставая кошелек из своей дорожной сумки. –
И на что ему деньги? – сказал он по-русски приставу, полагая, что
Хаджи-Мурат не понимает, но Хаджи-Мурат понял и сердито взглянул на Кириллова.
Доставая деньги, Кириллов, желая разговориться с Хаджи-Муратом, с тем чтобы
иметь что передать по возвращении своем князю Воронцову, спросил у него через
переводчика, скучно ли ему здесь. Хаджи-Мурат сбоку взглянул презрительно на
маленького толстого человечка в штатском и без оружия и ничего не ответил. Переводчик
повторил вопрос.
– Скажи
ему, что я не хочу с ним говорить. Пускай даст деньги.
И,
сказав это, Хаджи-Мурат опять сел к столу, собираясь считать деньги.
Когда
Кириллов вынул золотые и разложил семь столбиков по десять золотых (Хаджи-Мурат
получал по пять золотых в день), он подвинул их к Хаджи-Мурату. Хаджи-Мурат
ссыпал золотые в рукав черкески, поднялся и совершенно неожиданно хлопнул
статского советника по плеши и пошел из комнаты. Статский советник привскочил и
велел переводчику сказать, что он не должен сметь этого делать, потому что он в
чине полковника. То же подтвердил и пристав. Но Хаджи-Мурат кивнул головой в
знак того, что он знает, и вышел из комнаты.
– Что
с ним станешь делать, – сказал пристав. – Пырнет кинжалом, вот и все.
С этими чертями не сговоришь. Я вижу, он беситься начинает.
Как
только смерклось, пришли из гор обвязанные до глаз башлыками два лазутчика. Пристав
провел их в комнаты к Хаджи-Мурату. Один из лазутчиков был мясистый черный
тавлинец, другой – худой старик. Известия, принесенные ими, были для
Хаджи-Мурата нерадостные. Друзья его, взявшиеся выручить семью, теперь прямо
отказывались, боясь Шамиля, который угрожал самыми страшными казнями тем, кто
будут помогать Хаджи-Мурату. Отслушав рассказ лазутчиков, Хаджи-Мурат облокотил
руки на скрещенные ноги и, опустив голову в папахе, долго молчал. Хаджи-Мурат
думал, и думал решительно. Он знал, что думает теперь в последний раз, и
необходимо решение. Хаджи-Мурат поднял голову и, достав два золотых, отдал
лазутчикам по одному и сказал:
– Идите.
– Какой
будет ответ?.
– Ответ
будет, какой даст бог. Идите. Лазутчики встали и ушли, а Хаджи-Мурат продолжал
сидеть на ковре, опершись локтями на колени. Он долго сидел так и думал.
«Что
делать? Поверить Шамилю и вернуться к нему? – думал Хаджи-Мурат. – Он
лисица – обманет. Если же бы он и не обманул, то покориться ему, рыжему
обманщику, нельзя было. Нельзя было потому, что он теперь, после того как я
побыл у русских, уже не поверит мне», – думал Хаджи-Мурат.
И он
вспомнил сказку тавлинскую о соколе, который был пойман, жил у людей и потом
вернулся в свои горы к своим. Он вернулся, но в путах, и на путах остались
бубенцы. И соколы не приняли его. «Лети, – сказали они, – туда, где
надели на тебя серебряные бубенцы. У нас нет бубенцов, нет и пут». Сокол не
хотел покидать родину и остался. Но другие соколы не приняли и заклевали его.
«Так
заклюют и меня», – думал Хаджи-Мурат. «Остаться здесь? Покорить русскому
царю Кавказ, заслужить славу, чины, богатство?»
«Это можно», –
думал он, вспоминая про свои свидания с Воронцовым и лестные слова старого
князя. «Но надо сейчас решить, а то он погубит семью». Всю ночь Хаджи-Мурат не
спал и думал.
|