Глава XX
Полонез
– Полонез,
господа, приглашайте ваших дам, – высоким тенором восклицал длинный гибкий
адъютант, быстро скользя по паркету и нежно позванивая шпорами. – Полонез!
Дамы и господа, потрудитесь становиться парами.
Александров
спустился по ступеням и стал между колоннами. Теперь его красавица с каштаново-золотистой
короной волос стояла выше его и, слегка опустив голову и ресницы, глядела на
него с легкой улыбкой, точно ожидая его приглашения.
– Позвольте
просить вас на полонез, – сказал юнкер с поклоном.
Ее
улыбка стала еще милее.
– Благодарю,
с удовольствием.
Она
сверху вниз протянула ему маленькую ручку, туго обтянутую тонкой лайковой перчаткой,
и сошла на паркет зала со свободной грацией. «Точно принцесса крови», –
подумал Александров, только недавно прочитавший «Королеву Марго». Под руку они
подошли к строящемуся полонезу и заняли очередь. За ними поспешно
устанавливались другие пары.
– Я
видела, как вы делали реверанс нашей славной maman, – сказала
девушка. – У вас вышло очень изящно. Я сама знаю, как это трудно, когда ты
одна, а на тебя со всех сторон смотрят.
– А
в особенности насмешливые глаза хорошеньких барышень, – подхватил
Александров.
– Признайтесь,
вы сильно волновались?
– Скажу
вам по секрету – ужасно! Руки, ноги точно связаны, и одна только мысль: не убежать
ли, пока не поздно. Но я перехитрил самого себя, я вообразил, что я – это не я,
а наш танцмейстер Петр Алексеевич Ермолов. И тогда стало вдруг удобно.
Она
весело засмеялась.
– И
у нас тоже Ермолов. Он, кажется, везде. Но как я вас хорошо понимаю. Я тоже
умею так передразнивать. Я иногда пригляжусь внимательно к чьей-нибудь походке:
подруги, или классной дамы, или учителя, и постараюсь пройтись совсем-совсем
точно они. И тогда мне вдруг кажется, что я как будто стала не собой, а этим
человеком. Точно я за него и вижу, и слышу, и думаю, и чувствую. И характер его
для меня весь открыт... Но посмотрите, посмотрите вперед. – Она слегка
пожала пальчиками его согнутую руку. – Видите, кто в первой паре?
В
головной паре стояли, ожидая начала танца, директриса и граф Олсуфьев в темно-зеленом
мундире (теперь на близком расстоянии Александров лучше различил цвета) и малиновых
рейтузах. Стоя, начальница была еще выше, полнее и величественнее. Ее кавалер
не достигал ей головой до плеча. Его худенькая фигура с заметно согбенной
спиной, с осевшими тонкими ножками казалась еще более жалкой рядом с его
чересчур представительной парой, похожей на столичный монумент.
– Боюсь,
смешной у них выйдет полонез, – сказал с непритворным сожалением Александров.
– Ну
вот, уж непременно и смешной, – заступилась его прекрасная дама. –
Это ведь всегда так трогательно видеть, когда старики открывают бал. Гораздо
смешнее видеть молодых людей, плохо танцующих.
Высокий
адъютант закинул назад голову, поднял руку вверх к музыкантам и нараспев прокричал:
– Прошу!
По-ло-нез!
Дама
юнкера Александрова немного отодвинулась от него; протянула ему на уровне
своего плеча красиво изогнутую, обнаженную и еще полудетскую руку. Он с легким
склонением головы принял ее, едва касаясь пальцами кончиков ее тоненьких
пальцев.
Сверху,
с хор, раздались вдруг громкие, торжественные и весело-гордые звуки польского
вальса. Жестковатый холодок побежал по волосам и по спине Александрова.
– Это
– Глинка, – сказал шепотом Александров.
– Да, –
ответила она так же тихо. – Из «Жизни за царя». Превосходно, я обожаю эту
оперу.
Александров,
не перестававший глядеть вперед, туда, где полукругом загибала вереница
полонеза, вдруг пришел в волнение и едва-едва не обмолвился, по дурной школьной
привычке, черным словом.
– Ч... –
но он быстро сдержался на разлете. – Нет, вы полюбуйтесь, полюбуйтесь
только, граф-то ваш и начальница. Охотно беру свои слова обратно.
И в
самом деле, стоило полюбоваться этой парой. Выждав четыре первых такта, они начали
полонез с тонкой ритмичностью, с большим достоинством и с милой старинной
грацией. Совсем ничего не было в них ни смешного, ни причудливого. Директриса
несла свое большое полное тело с необыкновенной легкостью, с
пленительно-изящной простотой, точно коронованная особа, ласковая хозяйка
пышного дворца, окруженная юными прелестными фрейлинами. Все ее движения были
уверенны и женственны: наклоняла ли она голову к своему кавалеру, или делала
направо и налево, светло улыбаясь, тихие приветливые поклоны.
И граф
Олсуфьев вовсе уже не был стар и хил. Бодрая героическая музыка выправила его
спину и сделала гибкими и послушными его ноги. Да! теперь он был лихой гусар
прежних золотых, легендарных времен, гусар-дуэлист и кутила, дважды
разжалованный в солдаты за дела чести, коренной гусар, приятель Бурцева или
Дениса Давыдова.
Недели
прошли в тяжелом походе и в дьявольских атаках, и вот вдруг бал в Вильно, по
случаю приезда государя. Только что слезши с коня, едва успев переодеться и
надушиться, он уже готов танцевать всю ночь напролет, хотя весь и разбит долгой
верховой ездой. Как великолепны взоры, которые Олсуфьев бросает на свою
очаровательную даму!.. Тут и гусарская неотразимая победоносность, и рыцарское
преклонение перед женщиной, для которой он готов на любую глупость, вплоть до
смерти, и игривое лукавство, и каскады преувеличенных комплиментов, и жестокая
гибель всем его соперникам, и легкомысленное обещание любви до гробовой доски
или по крайней мере на сутки.
– Как
они оба хороши, – говорит восхищенно Александров, – не правда ли, это
какое-то чудо?
– Ну,
что же, я очень рада, что вы сначала ошиблись.
В это
время музыка как раз возвращается к первым тактам полонеза. Александров знает
твердо слова, которые здесь поет хор, которые и он сам когда-то пел. Слегка
наклонившись к красавице, он – правда, не поет, – но выговаривает
речитативом:
Вчера был бой,
Сегодня бал,
Быть может, завтра снова в бой.
Вот оно,
беззаботное веселье между двумя смертями.
– Нам
начинать, – говорит его дама. Они выжидают, когда предыдущая пара не
отойдет на несколько шагов, и тогда одновременно начинают этот волшебный
старинный танец, чувствуя теперь, что каждый шаг, каждое движение, каждый
поворот головы, каждая мысль связана у них одними и теми же невидимыми нитями.
– Ах,
как я счастлив, что попал к вам сегодня, – говорил Александров, не
переставая строго следить за ритмом полонеза. – Как я рад. И подумать
только, что из-за пустяка, по маленькой случайности, я мог бы этой радости
лишиться и никогда ее не узнать.
– Может
быть, вам это только так кажется? Какая случайность?
– Я
вам скажу откровенно. Сегодня я поехал на бал не по своей воле, а по
распоряжению начальства.
– Ах,
бедный, как я вас жалею!
– Ну
да, по наряду. Я стал отговариваться. Я выдумывал всякие предлоги, чтобы не поехать,
но ничего не помогло.
– Ах,
несчастный, несчастный.
– Потому
что я еще третьего дня обещал знакомым барышням, что поеду с ними на елку в
Благородное собрание.
– Воображаю,
как они теперь на вас сердятся. Вы низко упали в их глазах. Такие измены
никогда не прощаются. И воображаю, как вы должны скучать с нами, невольными
виновницами вашей ужасной погибели.
– О
нет, нет, нет! Я благословляю судьбу и настойчивость моего ротного командира.
Никогда в жизни я не был и не буду до такой степени на верху блаженства, как
сию минуту, как сейчас, когда я иду в полонезе рука об руку с вами, слышу эту
прелестную музыку и чувствую...
– Нет,
нет, – смеясь, перебивает его она. – Только, пожалуйста, не о
чувствах. Это запрещено.
– О
чувствах, приходящих мгновенно и сразу... овладева...
– Тем
более, тем более. Танцуйте старательнее и не болтайте пустяков.
Она
обмахивается веером. Она – девочка – кокетничает с юнкером совсем как взрослая
записная львица. Серьезные, почти строгие гримаски она переплетает улыбками, и
каждая из них по-разному выразительна. Ее верхняя губа вырезана в чудесной
форме туго натянутого лука, и там, где этот рисунок кончается с обеих сторон у
щек, там чуть заметные ямочки.
«Точно
природа закончила изящный, неповторимый чертеж и поставила точки в знак того,
что труд ее – совершенство».
Так
думает Александров, но полонез уже кончается. Александров доводит под руку свою
даму до указанного ею места и низко ей кланяется.
– Могу
ли я просить вас на вальс?
– Хорошо.
– И
на первую кадриль.
– По-вашему,
это не слишком много?
– И
еще на третью.
– Нет,
это невозможно.
Но она
благодарит улыбкой.
|