I
Мачеха
Мне было шесть лет. Моя мать умерла; отец женился на другой.
Мачеха моя была злая, ленивая и хитрая женщина. Звали ее
миссис Берк. Целый день морила она меня тяжелой работой, заставляла нянчить
ребенка, носить из колодца воду, убирать комнату, бегать в лавку – и очень худо
кормила меня.
Отец давал ей каждое утро деньги на хозяйство; она тратила
их на водку, потому что была пьяницей и без водки не могла прожить ни одного
дня. Чтобы обмануть отца, она посылала меня в лавчонку купить на грош кучу
старых негодных костей и рассказывала отцу, что это остатки от наших обедов.
Отец возвращался домой только вечером; он слу жил продавцом
у одного богатого зеленщика на базаре – и очень уставал за целый день. Ему
всегда было приготовлено к ужину горячее блюдо, а так как я очень часто с
самого утра не ел ничего, кроме корки хлеба, мне сильно хотелось получить хоть
кусочек мяса. Если мачеха видела, что отец дает мне что-нибудь со своей
тарелки, она сейчас же начинала лгать.
– Ах, милый Джемс, – говорила она, –
пожалуйста, не кормите ребенка: он, право, объестся и заболеет! Он ужасно
жадный. Сегодня за обедом я три раза накладывала ему такие огромные порции
вареной баранины, что хватило бы на двоих.
– Экий негодяй! – кричал отец. – Вертится тут
да смотрит мне в рот, точно не ел целый месяц! Пошел спать, обжора, пока я не
отхлестал тебя розгой!
Я ложился спать с пустым желудком, не смея произнести ни
слова в свое оправдание.
Раз мачеха сыграла со мной особенно гадкую штуку. К ней
пришла в гости какая-то женщина, и они вместе пропили все деньги, которые отец
оставил на обед и на ужин. Когда гостья ушла, мачеха, немного протрезвившись,
начала трусить: ведь отец будет очень сердиться, если узнает, что она оставила
семью, без еды. Кроме того, надо было откуда-нибудь достать денег отцу на ужин.
Но откуда?
Она стала плакать и причитать самым жалобным голосом.
– Бедная я, несчастная, что мне делать? – рыдала
она. – Скоро придет твой папа, голубчик Джимми! Он скоро придет домой! Я
не Могу приготовить ему ужин, и он до смерти изобьет меня! Несчастная я, бедная
женщина!
Ее слезы тронули меня, и сердце мое растаяло от нежного
названия «голубчик». Я пошел к мачехе, старался утешить ее и спрашивал, не могу
ли я чем-нибудь помочь ей.
– Это ты так только говоришь, Джимми, – сказала
она, – а думаешь совсем другое. Да и правда, ты не можешь меня жалеть: я
всегда дурно обращалась с тобой! Ох, уж только бы миновала эта беда, я пальцем
тебя больше не трону!
Смиренное раскаяние мачехи еще сильнее растрогало меня.
– Вы мне скажите только, чем вам помочь, я все
сделаю, – с жаром уверял я ее.
– Помочь-то мне, конечно, можно, милый Джимми, только
мне не хочется просить тебя об этом. Вот тебе, голубчик, полтора пенса, трать
их, как хочешь.
Щедрость миссис Берк ошеломила меня, и я стал еще больше
упрашивать ее сказать мне, как помочь ей.
– Да видишь ли, душенька, – проговорила она
наконец, – ты бы мог сказать папе, что я дала тебе денег и послала тебя в
аптеку купить для твоей маленькой сестренки лекарства и что ты будто бы потерял
эти деньги. Ведь это не трудно, голубчик Джимми?
– А если отец поколотит меня?
– Полно, дружок! Как же это можно? Ведь я буду тут! Я
скажу отцу, что на тебя налетел ротозей огромного роста, толкнул тебя, выхватил
у тебя деньги и убежал, так что ты ни в чем не виноват. Отец не станет тебя
бить, будь уверен! А теперь поди погуляй, купи себе что хочешь на свои полтора
пенса.
Я ушел, хотя на душе у меня было неспокойно.
Я нарочно не спешил в этот вечер возвращаться домой, чтобы
мачеха успела рассказать отцу историю о потерянных деньгах.
Когда я вошел, отец стоял у дверей с ремнем в руке.
– Иди-ка сюда, негодяй! – вскричал он, хватая меня
за ухо. – Куда ты девал мои деньги? Говори сейчас!
– Я потерял их, папа! – проговорил я в страхе,
смотря умоляющими глазами на миссис Берк. Я ожидал, что она вступится за меня.
– Потерял? Где же это ты их потерял?
– Да я шел купить лекарство для Полли, а большой
мальчик наскочил на меня и вышиб их у меня из рук.
– И ты думаешь, я поверю твоим россказням! –
вскричал отец, бледный от гнева.
Меня не особенно удивило недоверие отца, но я был просто
поражен, когда мачеха вдруг проговорила:
– Да, вот он и мне сказал такую же неправду. А
спросите-ка у него, Джемс, где он шатался до сих пор и отчего у него масляные
пятна на переднике?
На моем переднике действительно были пятна от жирного
пирожка, которым я полакомился за свои полтора пенса.
– Ах ты, дрянной воришка! – закричал отец. –
Ты украл мои деньги и угощался на них!
– Да, я думаю, что это так, Джемс, – сказала
подлая женщина, – и я советовала бы вам задать ему хорошую порку.
Она стояла тут, пока отец стегал меня до крови толстым
кожаным ремнем. Насколько было возможно, я прокричал ему всю историю о деньгах,
но он не слушал меня и бил, пока рука у него не устала. После порки меня
заперли в темную комнату и оставили там до ночи. О, как возненавидел я мачеху! Я
был так взбешен, что почти не чувствовал боли от кровавых рубцов.
Отец слепо верил этой лукавой обманщице и требовал, чтобы я
любил ее, как родную мать. Раз вечером он пришел вместе с каким-то молодым
человеком и послал меня за бутылкой рома. Когда я принес ром, гость налил
стаканы и стал пить за здоровье отца и мачехи и желать им всякого счастия. Меня
это нисколько не интересовало, и я уже собирался уйти вон из комнаты, когда
отец остановил меня.
– Поди сюда, Джим, – сказал он. – Видишь ты,
кто это сидит на стуле?
– Конечно, вижу, – отвечал я. – Это моя
мачеха, миссис Берк.
– Не смей называть ее мачехой. Она тебе не
мачеха! – крикнул отец.
– А кто же она?
– Она тебе мама, вот как ты должен называть ее! И ты
должен любить ее, как родную мать, Поди поцелуй ее сию же минуту.
В словах отца не было ничего особенно печального, но,
услышав их, я принялся горько плакать.
– Скажите, пожалуйста, чего этот негодяй хнычет? –
закричал отец.
– Оставь его, друг мой, – вмешалась мачеха. –
Он ужасно упрямый мальчишка… Да ведь ты и сам знаешь, какой он дрянной!
Я заплакал еще сильнее, потому что я очень любил мою
покойную мать, и мне было больно называть скверную, лживую женщину матерью.
Отец рассердился и ударил кулаком по столу.
– Полно, не нападайте на мальчугана! – сказал гость. –
Сколько ему лет, Джемс? – обратился он к отцу.
– Седьмой год.
– Э, так ему, пожалуй, скоро придется самому себе хлеб
зарабатывать.
– Еще бы, еще бы! Давно пора! – затараторила
мачеха. – Вон какой большой мальчишка! Пора зарабатывать деньги. Довольно
бездельничать.
– Да ведь он и так работает, – недовольным голосом
заметил отец, – он целые дни нянчит Полли.
– Ну, уж работа! Сидит себе с милой крошкой на руках, а
то бросит ее да играет с мальчишками.
– А я вам скажу, – решительным голосом произнес гость, –
что нет хуже на свете работы, как нянчить ребенка! Меня самого заставляли
заниматься этим милым делом, но я бросил его при первой возможности, хотя мне
после этого пришлось взяться просто за лаянье.
При этих словах добрый гость сунул мне тихонько в руку
пенни.
Мне ужасно хотелось скорей улизнуть, чтобы прокутить свои
деньги, и я перестал обращать внимание на разговоры больших.
Однако слова молодого человека о лаянье крепко
запали мне в душу. Я сам охотнее стал бы лаять по-собачьи, чем нянчиться с ребенком.
Но кому могло понадобиться мое лаянье? Я видал иногда, как пастух гонял гурты
овец, и видел, как мальчики помогали ему загонять стада и при этом лаяли и
визжали по-собачьи, но я никогда не воображал, чтобы за такое дело платили
деньги. Зачем пастуху, нанимать мальчиков для лаянья? Ему дешевле стоило бы
содержать настоящую собаку, – рассуждал я. Однако гость сказал, что лаять
лучше, чем нянчить ребенка, а он еще не знал, как худо мне живется, как мало
заботится обо мне отец, как мучит меня злая мачеха! Ему было неприятно нянчить
ребенка, а для меня это настоящая пытка.
|