Мобильная версия
   

Афанасий Фет «Вечерние огни»


Афанасий Фет Вечерние огни
УвеличитьУвеличить

Студент

 

Посвящается С. П. X-о

 

 

I

Гляжу на вас я, умница моя,

Как на своем болезненном вы ложе

Откинулись, раздумие тая,

А против вас, со сказочником схоже,

И бормочу и вспоминаю я

О временах, как был я молод тоже;

Когда не так казалась жизнь пуста,

8  И просятся октавы на уста.

 

II

 

Я был студентом. Жили мы вдвоем

С товарищем московским, в антресоле

Родителей его. Их старый дом

Стоял близь сада, на Девичьем поле.

Нас старики любили и во всем

Предоставляли жить по нашей воле. —

Лишь наверху; когда ж сходили вниз,

16  Быть скромными, таков наш был девиз.

 

III

 

Нельзя сказать, чтоб тяжкие грехи

Нас удручали. Он долбил тетрадки

Да Гегеля читал; а я стихи

Кропал; стихи не выходили гладки.

Но, боже мой, как много чепухи

Болтали мы; как нам казались сладки

Поэты, нас затронувшие, все:

24  И Лермонтов, и Байрон, и Мюссе.

 

IV

 

И был ли я рассеян от природы

Или застенчив, не могу сказать,

Но к женщинам не льнул я в эти годы,

Его ж и Гегель сам не мог унять;

Чуть женщины — лишь не совсем уроды —

Глядишь, влюблен, уже влюблен опять.

На лекции идем, — бранюсь я вволю.

32  А он вприпрыжку по пустому полю.

 

V

 

По праздникам езжали к старикам

Различные почтительные лица

Из сослуживцев старых и их дам,

Бывала также томная девица

Из институтских. По ее словам,

Был Ламартин всех ярче, как денница;

Две девочки, — и ту, что побледней,

40  Звала хозяйка крестницей своей.

 

VI

 

Свершали годы свой обычный круг,

Гамлет-Мочалов сотрясал нас бурно,

На фортепьянах игрывал мой друг,

Певала Лиза, — и подчас недурно —

И уходила под вечер. — Но вдруг

Судьбы встряхнулась роковая урна.

— "Вы слышали? А я от них самих.

48  Ведь к Лизаньке присватался жених!

 

VII

 

Не говорят худого про него,

С имением, хоть небольшого чину;

У генерала служит своего,

Ведет себя как должно дворянину:

Ни гадких карт, ни прочего чего. —

Серебряную подарю корзину

Я ей свою большую. — Что ж мне дать?

56  Я крестная, а не родная мать".

 

VIII

 

Жених! жених! Коляска под крыльцом.

Отец и дочка входят с офицером. —

Не вышел ростом, не красив лицом,

Но мог бы быть товарищам примером:

Весь раздушен, хохол торчит вихром,

Торчат усы изысканным манером,

И воротник как жар, и белый кант,

64  И сахара белее аксельбант.

 

IX

 

"Вот, Лизанька! Бог дал и женишка!

А вы ее, мой милый, берегите,

Ребенок ведь! Немножечко дика,

Неопытна, — на нас уж не взыщите". —

А мне ее отец: "Вы старика

Утешьте, вы и ей не откажите,

Мы с Лизою решились вас просить,

72  С крестовым братом шаферами быть.

 

X

 

Ты, Лизанька, уж попроси сама,

Вы, кажется, друг другу не чужие,

Старинной дружбой связаны дома,

А с крестным братом даже и родные".

— "Я вас прошу". — "Ах, боже, дела тьма.

Пора и дальше, люди молодые,

И к тетушке мне нужно вас завесть. —

80  Так по рукам?" — "Благодарю за честь".

 

XI

 

Горит огнями весь иконостас,

Хрустальное блестит паникадило

И дьякона за хором слышен бас…

Она стоит и веки опустила,

Но так бледна, что поражает глаз;

Испугана ль она иль загрустила?

Мы стали цепью все, чтобы народ

88  На наших дам не налезал вперед.

 

XII

 

"Где ж мой платок? — старик воскликнул наш, —

Дай мне хоть свой; отдам тебе на бале.

Что возишься! да скоро ли подашь?

Ну дайте вы, хоть вы бы отыскали".

— "Да не найду". — "Вот завели cache-cache!"

— "И у меня! и у меня украли!" —

"Обчистили? Народец-то каков!" —

96  Вся наша цепь без носовых платков.

 

XIII

 

Стою да мельком на нее взгляну;

Знать, от свечей ей томно, — от угара.

И жалко, жалко мне ее одну,

Но жалко тож индейского фуляра. —

"А не такую бы ему жену. —

Пожалуй, что она ему не пара". —

Вот повели кругом их наконец,

104  И я топчусь, держа над ней венец.

 

XIV

 

Все кончено. Пустеет божий храм. —

Подробностей уж не припомню дале,

Но помню, что с товарищем я там,

У них в дому, на свадебном их бале,

Стою в гостиной полусветлой сам,

А музыка гремит, и танцы в зале,

Не знаю, что сказать, а предо мной

112  Давнишняя подруга молодой.

 

XV

 

"Пойдемте вальс! Вы не хотите? Нет?

Но вы должны, — ведь я вознегодую…

Вы сердитесь за давешний ответ?"

— "Я не сержусь; я просто не танцую". —

"Ну дайте ж руку! ссориться не след. —

Та к сердцу ближе. — Руку ту, — другую".

И без перчатки стала хлопотать,

120  Чтобы с моей руки перчатку снять.

 

XVI

 

Но тут товарищ мой влетает в дверь:

"Вот где они! Куда запропастились.

Вас кавалер, как разъяренный зверь,

Повсюду ищет. — Вы б поторопились.

Да ты-то что? Не кисни хоть теперь,

Ступай за мной; там словно взбеленились".

— "Нет, уж уволь. Тебе оно под стать,

128  Ты по полю давно привык плясать". —

 

XVII

 

Вот грянула мазурка. — Я гляжу,

Как королева средневековая,

Вся в бархате, туда, где я сижу,

Сама идет поспешно молодая

И говорит: "Пойдемте, я прошу

Вас на мазурку". Голову склоняя,

Я подал руку. Входим, стульев шум,

136  И музыка гремит свое рум-рум.

 

XVIII

 

— "Вы, кажется, не в духе". — "Я? Ничуть,

Напротив, я повеселиться рада

В последний раз". — И молодая грудь

Дохнула жарко. — "Мне движенья надо:

Без устали помчимся! отдохнуть

Успею после там, в гортани ада".

— "Да что вы говорите?" — "Верьте мне,

144  Я не в бреду, и я в своем уме.

 

XIX

 

А хоть в бреду, безгрешен этот бред!

Несчастию не я теперь виною,

И говорить о нем уже не след;

Умру и тайны этой не открою.

Тут маменька, виновница всех бед,

Распорядиться ей хотелось мною.

Я поддалась, — всю жизнь свою сгубя. —

152  Я влюблена давно!" — "В кого?" — "В тебя!"

 

XX

 

И мы неслись под пламенные звуки,

И, боже мой! как дивно хороша

Она была! И крепко наши руки

Сжимались, — и навстречу к ней душа

Моя неслась в томленье новой муки.

"И я тебя люблю! — едва дыша,

Я повторял. — Что нам людская злоба!

160  Взгляни в глаза мне: твой, — я твой до гроба!"

 

XXI

 

Что было дальше, трудно говорить

И совестно. Пришлось нам поневоле

С товарищем усерднее ходить

В дом, где бывали редко мы дотоле.

Тот все вином старался угостить;

Пьешь, и душа сжимается от боли,

Да к всенощной спешишь, чтоб как-нибудь

168  Хоть издали разок еще взглянуть.

 

XXII

 

О, сладкий, нам знакомый шорох платья

Любимой женщины, о, как ты мил!

Где б мог ему подобие прибрать я

Из радостей земных? Весь сердца пыл

К нему летит, раскинувши объятья.

Я в нем расцвет какой-то находил.

Но в двадцать лет, как несказанно-дорог

176  Красноречивый, легкий этот шорох!

 

XXIII

 

Любить всегда отрадно, но писать —

Такая страсть у любящих к чему же?

Ведь это прямо дело выдавать,

И ничего не выдумаешь хуже.

Казалось бы, ну как не помышлять

О брате, об отце или о муже?

В затмении влюбленные умы,

184  И ревностно писали тоже мы.

 

XXIV

 

Я помню живо, в самый Новый год

Она мне пишет: "Я одна скучаю,

Муж едет в клуб; я выйду из ворот,

Одетая крестьянкою, и к чаю

Приду к тебе. Коль спросит ваш народ,

Вели сказать, что из родного краю

Зашла к тебе кормилицына дочь. —

192  Укутаюсь — и не заметят в ночь".

 

XXV

 

С товарищем переглянулись мы;

Хотя не очень прытки были сами,

Но видим ясно: этой кутерьмы

И бабушка не разведет бобами.

Практические подлинно умы!

Нашли исход! Рядиться мужиками.

Голубушка! Я звать ее не мог;

200  Я не себя, — ее я поберег.

 

XXVI

 

А время шло. Кто любит так, не знает,

Чего он ждет, чем мысль его кипит.

Спросите вы у дома, что пылает:

Чего он ждет? Не ждет он, а горит,

И темный дым весь искрами мелькает

Над ним, а он весь пышет и стоит.

Надолго ли огни и искры эти?

208  — Надолго ли? — Надолго ль все на свете?

 

XXVII

 

Однажды мы сидели наверху

С товарищем, витая в думах нежных, —

Вдруг горничная. — Весь платок в снегу.

Лицо у ней бледнее хлопьев снежных. —

— "Да что ты?" — "Все пропало! Быть греху;

Все письма отыскал он в нотах прежних,

Да как пошел, — в столах, в шкапах, в трюмо

216  И в туфлях даже, глядь, — сидит письмо.

 

XXVIII

 

Под крик его и гам тут горьких слез

Из девичьей я слышала немало.

Не треснул ли ее, проклятый пес!

Он сам ушел. В испуге написала

Вам тут она. — Не помню, как донес

Меня господь. Ответ я обещала.

Прочтите же; а я пока пойду

224  И за калиткой стану — подожду".

 

XXIX

 

Читаю: "Все проведал этот зверь.

С тобою он стреляться, верно, станет;

И если ты убьешь его теперь, —

Тогда, тогда и счастие настанет.

Я верую, ты тоже сердцем верь,

Оно меня, я знаю, не обманет.

Я убегу в деревню за тобой,

232  И там твоею стану я женой.

 

XXX

 

А послезавтра в восемь приходи

На монастырь и стань там у забора

И на калитку с улицы гляди,

— Хоть на часок уйду из-под надзора, —

Стой там в тени и терпеливо жди,

Как восемь станет бить, приду я скоро.

Недаром злые видела я сны!

240  Но верь ты мне, мы будем спасены".

 

XXXI

 

Без опыта, без денег и без сил,

У чьей груди я мог искать спасенья?

Серебряный я кубок свой схватил,

Что подарила мать мне в день рожденья,

И пенковую трубку, что хранил

В чахле, как редкость, полную значенья;

Был и бинокль туда же приобщен

248  И с репетиром золотой Нортон.

 

XXXII

 

Тебе в могилу тихую привет,

Мой старый друг, я, старец, посылаю.

Ты был у нас деканом много лет,

К тебе, бывало, еду и читаю

Я грешные стихи, пускаясь в свет,

И за полночь мы за стаканом чаю

Сидим, вникаем в римского певца…

256  Тебя любил и чтил я как отца!

 

XXXIII

 

Зачем всю дрянь к наставнику я вез?

Но лишь вошел, он крикнул мне: "Что с вами?"

Я объяснил, как мог, повеся нос,

И вдруг, как мальчик, залился следами.

Меня он обнял и почти донес

До кресла. Сам он с влажными глазами

И с кроткой речью, полною любви,

264  Стал унимать рыдания мои.

 

XXXIV

 

— "Спасти ее!" — я только мог твердить.

"Спасти-то нужно вас; расстроить эту

Безумную попытку. Заложить

Немедленно я прикажу карету…

Инспектора вас в карцер посадить

Я попрошу на месяц по секрету.

Когда своей не жаль вам головы,

272  То хоть ее-то не губите вы".

 

XXXV

 

Давно стою, волнуясь, на часах,

И смотрит ярко месяц с тверди синей,

Спит монастырский двор в его лучах,

С церковных крыш блестит колючий иней.

Удастся ли ей вырваться-то? Ах!

И олуха такого быть рабыней!

На колокольне ровно восемь бьет;

280  Вот заскрипел слегка снежок… Идет!

 

XXXVI

 

Откинула покров она с чела

И месяц светом лик ей обдал чистый.

Уже моих колен ее пола

Касается своей волной пушистой,

И на плечо ко мне она легла.

И разом круг объял меня душистый;

И молодость, и дрожь, и красота,

288  И в поцелуе замерли уста.

 

XXXVII

 

И я ворвался в этот мир цветов.

Волшебный мир живых благоуханий,

Горячих слез и уст, речей без слов,

Мир счастия и пылких упований,

Где как во сне таинственный покров

От нас скрывает всю юдоль терзаний.

Нельзя душой и блекнуть, и цвести, —

296  Я в этот миг не мог сказать "прости".

 

XXXVIII

 

А вам не жаль? Чего? спросить бы надо:

Что был я глуп, или что стал умней?

Какая же за это мне награда?

Бывало, точно, и не спишь ночей,

Но сладок был и самый кубок яда.

Зато теперь, чем дальше, тем горчей,

Все те же рельсы и машина та же,

304  И мчит тебя, как чемодан в багаже.

 

XXXIX

 

Дня через два хозяйка за столом

Вдруг говорит: "А наши молодые

Уехали — и старики вдвоем

Остались. Он сказал, что там большие

В деревне хлопоты у них. Кругом

Падеж скота, и есть дела другие.

А вы чем сыты, молодой народ,

312  Что капельки вы не берете в рот?"

 

XL

 

Затем, затем — настал конец. А вы

Простите, если сказка надоела.

Я скоро сам уехал из Москвы,

И мне писали: Лиза овдовела.

Поздней искал я милостей вдовы,

Но свидеться она не захотела.

Болтали: там… какой-то генерал…

320  А может быть, кто говорил — соврал.

 

146

 


  1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30
 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60
 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90
 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 

Все списки лучших





Рейтинг@Mail.ru Яндекс.Метрика