Глава 39. ГДЕ ГОВОРИТСЯ
О САДОВНИКАХ, ЛЕСТНИЦАХ И ФРЕЙЛИНАХ
К
несчастью, чудеса не могли продолжаться, а дурное настроение принцессы не
менялось к лучшему. Через неделю король уже не мог посмотреть на Лавальер без
того, чтобы не встретиться с подозрительным взглядом принцессы.
Когда
назначали прогулку, принцесса немедленно заболевала, не желая повторения сцены
во время дождя или под королевским дубом. По нездоровью она не выходила, а с
нею оставались и ее фрейлины.
Не было
ни малейшей возможности устраивать ночные свидания. При первой же попытке в
этом направлении король потерпел жалкую неудачу.
Как и в
Фонтенбло, он взял с собою де Сент-Эньяна и вместе с ним отправился к Лавальер.
Но он застал только мадемуазель де Тонне-Шарант, которая стала кричать: «Пожар,
воры!» Прибежал целый легион горничных, надзирательниц и пажей. В результате де
Сент-Эньян, оставшийся на месте происшествия, чтобы спасти честь своего
господина, навлек на себя строжайший выговор от вдовствующей королевы и
принцессы. Кроме того, на следующий день он получил два вызова от
представителей семьи Мортмар.
Пришлось
вмешаться королю.
Эта
ошибка произошла потому, что принцесса неожиданно приказала фрейлинам
поменяться комнатами, и Лавальер с Монтале должны были теперь ночевать в
кабинете своей госпожи.
Даже
переписка стала невозможной: писать под наблюдением такого сурового аргуса, как
принцесса, значило подвергаться величайшей опасности.
Можно
себе представить, в какое раздражение и гнев приводили льва все эти булавочные
уколы. Король портил себе кровь, изыскивал средства и поскольку он не поверял
своих сердечных тайн ни Маликорну, ни д'Артаньяну, то этих средств так и не
находилось.
Напрасно
Маликорн время от времени предпринимал героические попытки вызвать короля на
признание. Король начинал было клевать, но от стыда или от недоверия выпускал
крючок.
Так,
например, однажды вечером он шел через сад, грустно поглядывая на окна
принцессы. Маликорн, следовавший за королем вместе с Маниканом, –
споткнулся о лестницу, лежавшую в кустах, и сказал своему спутнику:
– Разве
вы не заметили, как я только что споткнулся о лестницу и чуть не упал?
– Нет, –
отвечал рассеянный по обыкновению Маникан, – но, кажется, вы не упали?
– Простая
случайность. Нельзя так бросать лестницу.
– Да,
легко можно сломать себе шею, особенно человеку рассеянному.
– Я
не об этом, я хотел сказать, что опасно так оставлять лестницу под окнами
фрейлин.
Людовик
чуть заметно вздрогнул.
– Почему? –
поинтересовался Маникан.
– Говорите
громче, – шепнул ему Маликорн, подталкивая в бок.
– Почему? –
повторил Маникан, повысив голос.
Король
насторожился.
– Вот,
например, – рассуждал Маликорн, – лестница в девятнадцать футов, как
раз до окон верхнего этажа.
Вместо
ответа Маникан погрузился в размышления.
– Спросите
же, каких окон, – подсказал ему Маликорн.
– О
каких окнах вы говорите? – громко спросил Маникан.
– Об
окнах принцессы.
– А-а-а!
– Я
не думаю, конечно, что кто-нибудь решится забраться к принцессе; но в кабинете
принцессы, за перегородкой, спят Лавальер и Монтале, две хорошенькие девушки.
– За
тонкой перегородкой? – уточнил Маникан.
– Видите
два ярко освещенных окна в комнатах принцессы?
– Да.
– А
следующее окно, освещенное не так ярко?
– Отлично
вижу.
– Ого
окно фрейлин. Жарко; смотрите, мадемуазель ре Лавальер выглянула в сад. Ах, предприимчивый
влюбленный мог бы многое сообщить ей, если бы знал, что эта лестница доходит до
окна.
– Но
вы ведь сказали, что она не одна, что с ней мадемуазель де Монтале.
– Мадемуазель
де Монтале не в счет, это подруга беззаветно преданная, настоящий колодец, куда
можно бросать всякую тайну, которая не должна быть разглашена.
Король
не упустил ни одного слова из этого диалога. Маликорн заметил даже, что король
замедлил шаги, чтобы дать ему время договорить. Дойдя до двери, он отпустил
всех, кроме Маликорна. Никто не удивился; известно было, что король влюблен,
предполагали, что он собирается писать стихи при луне. Хотя луны в тот вечер не
было, у короля все же могло явиться желание сочинять стихи.
Все
разошлись. Тогда король обратился к Маликорну, почтительно ожидавшему, когда Людовик
заговорит с ним.
– Что
вы там болтали о лестнице, господин Маликорн? – спросил он.
– О
лестнице, государь?
И
Маликорн поднял глаза к небу, как бы желая поймать улетевшие слова.
– Да,
о лестнице в девятнадцать футов.
– Ах
да, государь, вспомнил! Я рта не раскрыл бы, если бы знал, что ваше величество
можете услышать мой разговор с господином Маниканом.
– Почему
не раскрыли бы рта?
– Потому
что я не хотел бы навлечь выговор на бедного садовника, забывшего убрать ее.
– Не
беспокойтесь… Что же это за лестница?
– Ваше
величество желает ее видеть?
– Да.
– Ничего
не может быть легче, она вот там, государь.
– В
кустах?
– Да,
в кустах.
– Покажите
мне ее.
Маликорн
подвел короля к лестнице.
– Вот
она, государь.
– Вытащите
ее оттуда.
Маликорн
положил лестницу на дорожку. Король измерил ее длину шагами.
– Гм!..
Вы говорите, что в ней девятнадцать футов?
– Да,
государь.
– Мне
кажется, что вы ошибаетесь; она короче.
– Когда
она лежит, трудно судить, государь. Приставим ее к дереву или к стене, тогда,
при помощи сравнения, будет легче определить длину.
– Все
равно, господин Маликорн, я не поверю, чтобы в этой лестнице было девятнадцать
футов.
– Я
знаю, что у вашего величества глазомер превосходен, и все же держал бы пари,
что не ошибаюсь.
Король
покачал головой.
– Есть
отличный способ проверить мои слова, – сказал Маликорн.
– Какой?
– Всем
известно, государь, что нижний этаж дворца восемнадцать футов высоты.
– Да,
как будто восемнадцать.
– Итак,
приставив лестницу к стене, мы можем определить ее длину.
– Да,
это верно.
Маликорн
поднял лестницу, как перышко, и приставил к стене.
Случайно
вышло так, что лестница оказалась под окном комнаты Лавальер. Верхним своим
концом она уперлась прямо в карниз, так что, стоя на предпоследней ступеньке,
человек среднего роста, например король, мог бы легко переговариваться с
обитателями или, вернее, с обитательницами комнаты.
Едва
лестница легла на карниз, как король без дальних слов начал подниматься по
ступенькам. Но не успел ни проделать половины своего воздушного пути, как в
саду показался патруль швейцарцев и двинулся прямо к молодым людям. Король
моментально спустился и скрылся в кустах.
Маликорн
понял, что ему нужно принести себя в жертву. Если бы он последовал примеру
короля, патруль стал бы искать и в конце концов нашел бы его или короля, а
может быть, обоих. Было бы лучше, если бы нашли только его. Поэтому Маликорн
спрятался так неискусно, что его тотчас же схватили. Арестовав Маликорна,
патруль отвел его на пост; там он назвал себя, его узнали и отпустили.
Тем
временем, перебегая от куста к кусту, король добрался до черного хода своих
апартаментов, посрамленный и разочарованный.
Шум
голосов привлек к окнам Монтале и Лавальер; подошла сама принцесса и стала спрашивать,
что случилось.
Маликорн
потребовал д'Артаньяна. Д'Артаньян мигом прибежал на его зов. Напрасны были
объяснения Маликорна, напрасно Д'Артаньян принял их во внимание; напрасно эти
умные и изобретательные люди придали приключению невинный смысл: Маликорн
заявил, что хотел проникнуть к мадемуазель – де Монтале, как несколько
дней тому назад г-н де Сент-Эньян пытался ворваться в комнату мадемуазель де
Тонне-Шарант.
Принцесса
была непреклонна: если Маликорн действительно намеревался проникнуть по
лестнице ночью в со комнаты, чтобы повидать Монтале, то за это покушение его
следует примерно наказать. Если же Маликорн действовал не по собственному
почину, а как посредник между Лавальер и лицом, которое она не хотела называть,
то его преступление было еще более тяжким, потому что оправданием ему не могла
бы служить даже все извиняющая страсть.
Словом,
принцесса пришла в крайнее негодование и добилась увольнения Маликорна из штатов
принца; в своем ослеплении она не приняла в расчет, что Маликорн и Монтале
держат ее в руках благодаря ее ночному визиту к г-ну Гишу и многим другим столь
же щекотливым вещам.
Взбешенная
Монтале хотела тотчас же отомстить, но Маликорн убедил ее, что поддержка короля
искупает все опалы в мире и пострадать за короля прекрасно. Маликорн был прав.
Поэтому хотя Монтале была женщина, он сумел убедить ее.
Поспешим
прибавить, что и король очень помог им утешиться. Прежде всего он наградил
Маликорна пятьюдесятью тысячами ливров за потерю места. Затем он принял его к
себе на службу, очень довольный, что может отомстить таким образом принцессе за
все невзгоды которым подвергались из-за нее он сам и Лавальер. Но Маликорн не
мог больше воровать у него платков и измерять для него длину лестниц, и бедный
влюбленный чувствовал себя беспомощным.
Не было
никакой надежды на свидание с Лавальер, пока она оставалась в Пале-Рояле. Никакие
деньги, никакие награды не могли тут помочь. К счастью, Маликорн не дремал. Ему
удалось устроить свидание с Монтале.
Правда,
и Монтале сделала все возможное, чтобы добиться этого свидания.
– Что
вы делаете ночью у принцессы? – спросил он фрейлину.
– Сплю, –
отвечала она.
– Неужели
спите?
– Конечно.
– Как
это нехорошо! Ужасно, когда девушка спит с таким горем на сердце, как у вас!
– У
меня горе?
– Разве
вы не в отчаянии от разлуки со мной?
– Нисколько.
Ведь вы получили пятьдесят тысяч ливров и место у короля.
– Все
равно, вы страшно огорчены тем, что не можете видеться со мной, как раньше; и
вы, наверное, в отчаянии от того, что я потерял доверие принцессы.
– О
да, это правда!
– Ну,
так это горе мешает вам спать по ночам, и вы ежеминутно рыдаете, вздыхаете и
громко сморкаетесь.
– Но,
милый Маликорн, принцесса не выносит ни малейшего шума.
– Я
отлично знаю, что не выносит! Поэтому-то, видя ваше неутешное горе, она и
постарается поскорее спровадить вас.
– Понимаю.
– Этого-то
нам и надо.
– Но
что же тогда будет?
– Будет
то, что разлученная с вами Лавальер начнет так стонать и так жаловаться по
ночам, что выведет из себя принцессу.
– Тогда
ее переселят в другую комнату.
– Да,
но в какую?
– В
какую? Вот вы и сбиты с толку, изобретательный юноша.
– Ничуть!
Любая комната будет лучше, чем комната принцессы.
– Вы
правы.
– Так
начните сегодня же ночью свои иеремиады.
– Будьте
покойны.
– И
передайте Лавальер то, что я вам сказал.
– Не
бойтесь, она и без того достаточно плачет потихоньку.
– Так
пусть плачет громко.
И они
расстались.
|
