Глава 5. ТОБИ
Через
два часа после того, как карета суперинтенданта покатилась в Фонтенбло со скоростью
облаков, гонимых последними порывами бури, Лавальер сидела у себя в комнате в
простом муслиновом пеньюаре и доканчивала завтрак за маленьким мраморным
столиком. Вдруг открылась дверь, и лакей доложил, что г-н Фуке просит
позволения засвидетельствовать ей свое почтение.
Она два
раза переспросила лакея; бедная девушка знала только имя г-на Фуке и никак не
могла понять, что у нее может быть общего с главноуправляющим финансами.
Однако
так как министр мог прийти к ней по поручению короля, что после недавнего свидания
было вполне возможным, то Лавальер взглянула в зеркало, поправила локоны и
приказала пригласить его в комнату.
Но
Лавальер не могла подавить некоторого волнения. Визит суперинтенданта не был заурядным
явлением в жизни фрейлины. Фуке, славившийся своей щедростью, галантностью и любезным
обращением с дамами, чаще получал приглашения, чем испрашивал аудиенций. Во
многие дома посещения суперинтенданта приносили богатство; во многих сердцах
они зарождали любовь.
Фуке
почтительно вошел к Лавальер и представился ей с тем изяществом, которое было отличительной
чертой выдающихся людей той эпохи, а в настоящее время стало совершенно непонятным,
даже на портретах, где эти люди изображены как живые.
На
церемонное приветствие Фуке Лавальер ответила реверансом пансионерки и
предложила суперинтенданту сесть.
Но Фуке
с поклоном сказал ей:
– Я
не сяду, мадемуазель, пока вы не простите меня.
– За
что же, боже мои?
Фуке
устремил на лицо молодой девушки свой проницательный взгляд, по мог увидеть на
нем только самое простодушное изумление.
– Я
вижу, сударыня, что вы так же великодушны, как и умны, и читаю в ваших глазах испрашиваемое
иной, прощение. Но мне мало прощения на словах, предупреждаю вас; мне нужно,
чтобы меня простили ваше сердце и ум.
– Клянусь
вам, сударь, – растерялась Лавальер, – я вас совершенно не понимаю.
– Это
новое проявление вашей деликатности пленяет меня – отвечал Фуке, – я
вижу, что вы не хотите заставить меня краснеть.
– Краснеть?
Краснеть передо мной? Но скажите же, почему вам краснеть?
– Неужели
я ошибаюсь, – спросил Фуке, – и мой поступок, к моему счастью, не
оскорбил вас?
Лавальер
пожала плечами.
– Положительно,
сударь, вы говорите загадками, и я, по-видимому, слишком невежественна, чтобы
понимать их.
– Хорошо, –
согласился Фуке, – не буду настаивать. Только, умоляю вас, скажите мне,
что я могу рассчитывать на ваше полное и безусловное прощение.
– Сударь, –
сказала Лавальер уже с некоторым нетерпением, – я могу ответить вам только
одно и надеюсь, что мой ответ удовлетворит вас. Если бы я знала вашу вину
передо мной, я простила бы вас. Тем более вы поймете, что, не зная этой вины…
Фуке
закусил губы, как это делал обыкновенно Арамис.
– Значит, –
продолжал он, – я могу надеяться, что, невзирая на случившееся, мы
останемся в добрых отношениях и что вы любезно соглашаетесь верить в мою
почтительную дружбу.
Лавальер
показалось, что она начинает понимать.
«Да, –
подумала она, – я не могла бы поверить, что господин Фуке с такой
жадностью будет искать источников новоявленной благосклонности».
И
сказала вслух:
– В
вашу дружбу, сударь? Вы мне предлагаете вашу дружбу? Но, право, это для меня
большая честь, и вы слишком любезны.
– Я
знаю, сударыня, – отвечал Фуке, – что дружба господина может
показаться более блестящей и более желательной, чем дружба слуги; но могу вас
заверить, что и слуга окажется таким же преданным, таким же верным и совершенно
бескорыстным.
Лавальер
поклонилась; действительно, в голосе суперинтенданта звучала большая искренность
и неподдельная преданность. Она протянула Фуке руку.
– Я
вам верю, – улыбнулась она.
Фуке
крепко пожал руку девушки.
– В
таком случае, – прибавил он, – вы сейчас же отдадите мне это
несчастное письмо.
– Какое
письмо? – спросила Лавальер.
Фуке еще
раз устремил на нее свой испытующий взгляд. То же наивное, то же простодушное
выражение лица.
– После
этого отрицания, сударыня, я принужден признать, что вы деликатнейшее существо,
и сам я не был бы честным человеком, если бы мог бояться чего-нибудь со стороны
такой великодушной девушки, как вы.
– Право,
господин Фуке, – отвечала Лавальер, – с глубоким сожалением я
принуждена повторить вам, что решительно ничего не понимаю.
– Значит,
вы можете дать слово, что не получали от меня никакого письма?
– Даю
вам слово, нет! – твердо сказала Лавальер.
– Хорошо.
Этого с меня достаточно, сударыня; позвольте мне повторить уверение в моей
преданности и в моем глубочайшем почтении.
Фуке
поклонился и отправился домой, где его ждал Арамис, оставив Лавальер в полном
недоумении.
– Ну
что? – спросил Арамис, нетерпеливо ожидавший возвращения Фуке. Как вам
понравилась фаворитка?
– Восхищен! –
отвечал Фуке. – Это умная, сердечная женщина.
– Она
не рассердилась?
– Ничуть;
по-видимому, она просто ничего не поняла.
– Не
поняла?
– Да,
не поняла, что я писал ей.
– А
между тем нужно было заставить ее понять вас, нужно, чтобы она возвратила
письмо; я надеюсь, она отдала вам его?
– И
не подумала.
– Так
вы, по крайней мере, удостоверились, что она сожгла его?
– Дорогой
д'Эрбле, вот уже целый час, как я играю в недоговоренные фразы, и мне порядком
надоела эта игра, хотя она очень занимательна.
Поймите
же: малютка притворилась, будто совершенно не понимает меня; она отрицала получение
письма; а поэтому она не могла ни отдать его, ни сжечь.
– Что
вы говорите? – встревожился Арамис.
– Говорю,
что она клялась и божилась, что не получала никакого письма.
– О,
это слишком! И вы не настаивали?
– Напротив,
я был настойчив до неприличия.
– И
она все отрицала?
– Да.
– И
ни разу не выдала себя?
– Ни
разу.
– Следовательно,
дорогой мой, вы оставили письмо в ее руках?
– Пришлось,
черт возьми!
– О,
это большая ошибка!
– Что
же бы вы сделали на моем месте?
– Конечно,
невозможно было принудить ее, но это тревожит меня: подобное письмо не может
оставаться у нее.
– Эта
девушка так великодушна.
– Если
бы она была действительно великодушна, она отдала бы вам письмо.
– Повторяю,
она великодушна; я видел это по ее глазам, я человек опытный.
– Значит,
вы считаете ее искренней?
– От
всего сердца.
– В
таком случае мне кажется, что мы действительно ошибаемся.
– Как
так?
– Мне
кажется, что она действительно не получила письма.
– Как
так? И вы предполагаете?..
– Я
предполагаю, что, по неизвестным нам соображениям, ваш человек не отдал ей
письма.
Фуке
позвонил. Вошел лакей.
– Позовите
Тоби, – приказал суперинтендант.
Через
несколько мгновений появился слуга, сутулый человек с бегающими глазами, с тонкими
губами и короткими руками.
Арамис
вперил в него пронизывающий взгляд.
– Позвольте,
я сам расспрошу его.
– Пожалуйста, –
отвечал Фуке.
Арамис
хотел было заговорить с лакеем, но остановился.
– Нет, –
сказал он, – он увидит, что мы придаем слишком большое значение его
ответу; допросите его сами; а я сделаю вид, что пишу письмо.
Арамис
действительно сел к столу, спиной к лакею, но внимательно наблюдал за каждым
его движением и каждым его взглядом в висевшем напротив зеркале.
– Подойди
сюда, Тоби, – начал Фуке.
Лакей
приблизился довольно твердыми шагами.
– Как
ты исполнил мое поручение? – спросил Фуке.
– Как
всегда, ваша милость, – отвечал слуга.
– Расскажи.
– Я
вошел к мадемуазель де Лавальер, которая была у обедни, и положил записку на
туалетный стол. Ведь так вы приказали мне?
– Верно,
и это все?
– Все,
ваша милость.
– В
комнате никого не было?
– Никого.
– А
ты спрятался, как я тебе приказал?
– Да.
– И
она вернулась?
– Через
десять минут.
– И
никто не мог взять письма?
– Никто,
потому что никто не входил в комнату.
– Снаружи,
а изнутри?
– Оттуда,
где я был спрятан, видна была вся комната.
– Послушай, –
сказал Фуке, пристально глядя на лакея, – если это письмо попало не по адресу,
то лучше откровенно сознайся мне в этом, потому что, если тут произошла ошибка,
ты поплатишься за нее головой.
Тоби
вздрогнул, но тотчас овладел собой.
– Ваша
милость, – повторил он, – я положил письмо на туалетный стол, как я
вам сказал, и прошу у вас только полчаса, чтобы доказать, что письмо в руках
мадемуазель де Лавальер, или же принести его вам обратно.
Арамис с
любопытством наблюдал за лакеем.
Фуке был
доверчив; двадцать лет этот лакей усердно служил ему.
– Хорошо, –
согласился он, – ступай, но принеси мне доказательство, что ты говорил
правду.
Лакей
ушел.
– Ну,
что вы скажете? – спросил Фуке у Арамиса.
– Я
скажу, что вам во что бы то ни стало надо узнать истину. Письмо или дошло, или
не дошло до Лавальер; в первом случае нужно, чтобы Лавальер возвратила вам его
или же сожгла в вашем присутствии; во втором необходимо раздобыть письмо, хотя
бы это стоило нам миллиона. Ведь вы согласны со мной?
– Да;
однако, дорогой епископ, я считаю, что вы сгущаете краски.
– Слепец
вы, слепец! – прошептал Арамис.
– Лавальер,
которую вы принимаете за тонкого дипломата, просто-напросто кокетка, которая
надеется, что я буду продолжать увиваться за ней, раз я уже начал. Теперь,
убедившись в любви короля, она рассчитывает с помощью письма держать меня в
руках. Это так естественно.
Арамис
покачал головой.
– Вы
не согласны? – спросил Фуке.
– Она
не кокетка, – отвечал Арамис.
– Позвольте
вам заметить…
– Я
отлично знаю кокеток!
– Друг
мой, друг мен!
– Вы
хотите сказать, что далеко то время, когда я изучал их? По женщины не меняются.
– Зато
мужчины меняются, и теперь вы стали более подозрительны, чем были прежде. –
Рассмеявшись, Фуке продолжал:
– Если
Лавальер пожелает уделять мне одну треть своей любви и королю две трети,
найдете вы приемлемым такое положение?
Арамис
нетерпеливо поднялся.
– Лавальер, –
сказал он, – никогда не любила и никогда не полюбит никого, кроме короля.
– Но
ответьте мне наконец, что бы вы сделали на моем месте.
– Прежде
всего я не выпускал бы из дому вашего слугу.
– Тоби?
– Да,
Тоби; это предатель!
– Что
вы?
– Я
уверен в этом. Я держал бы его взаперти, пока он не признался бы мне.
– Еще
не поздно; позовем его, и вы допросите его сами.
– Прекрасно.
– Но
уверяю вас, что это будет напрасно. – Он служит у меня уже двадцать лет и
ни разу ничего не перепутал, а между тем, – прибавил фуке со смехом, –
перепутать бывало так легко.
– Все
же позовите его. Мне сдается, сегодня утром я видел, как этот человек о чем-то
совещался с одним из слуг господина Кольбера.
– Где?
– Возле
конюшни.
– Как
так? Все мои слуги на ножах со слугами этого мужлана.
– Однако
повторяю, я видел его, и когда он вошел, его физиономия показалась мне знакомой.
– Почему
же вы ничего не сказали, когда он был здесь?
– Потому
что только сию минуту я припомнил.
– Вы
меня пугаете, – сказал Фуке и позвонил.
– Лишь
бы мы не опоздали! – прошептал Арамис.
Фуке
позвонил вторично. Явился камердинер.
– Тоби! –
крикнул Фуке. – Позовите Тоби!
Слуга
удалился.
– Вы
предоставляете мне полную свободу действий, не правда ли?
– Полнейшую.
– Я
могу пустить в ход все средства, чтобы узнать истину?
– Все.
– Даже
запугивание?
– Я
уступаю вам обязанности генерального прокурора.
Прошло
десять минут. Тоби не появлялся. Выведенный из терпения фуке снова позвонил.
– Тоби! –
крикнул он.
– Его
ищут, ваша милость, – поклонился камердинер.
– Он
где-нибудь близко, я никуда не посылал его.
– Я
пойду поищу его, ваша милость.
И
камердинер снова удалился. Арамис в молчании нетерпеливо прогуливался по
комнате.
Фуке
зазвонил так, что мог бы разбудить мертвого. Вернулся камердинер; он весь
дрожал.
– Ваша
милость ошибается, – сказал он, не дожидаясь вопроса Фуке. Ваша милость,
вероятно, дали какое-нибудь поручение Тоби, потому что он пришел на конюшню,
вывел лучшего скакуна, оседлал его и уехал.
– Уехал! –
вскричал Фуке. – Скачите, поймайте его.
– Полно, –
Арамис взял его за руку, – успокойтесь, дело сделано!
– Сделано?
– Конечно,
я был в этом уверен. Теперь не будем поднимать тревоги; разберем лучше последствия
случившегося и постараемся принять меры.
– В
конце концов, – вздохнул Фуке, – беда не велика.
– Вы
думаете?
– Конечно.
Всякому мужчине позволительно писать любовное письмо к женщине.
– Мужчине –
да, подданному – нет; особенно когда женщину любит король.
– Друг
мой, еще неделю назад король не любил Лавальер; он не любил ее даже вчера, а
письмо написано вчера; и я не мог догадаться о любви короля, когда ее еще не
было.
– Допустим, –
согласился Арамис. – Но письмо, к несчастью, не помечено числом. Вот что
особенно мучит меня. Ах, если бы на нем стояло вчерашнее число, я бы ни капли
не беспокоился за вас!
Фуке пожал
плечами.
– Разве
я под опекой и король властвует над моим умом и моими желаниями?
– Вы
правы, – согласился Арамис, – не будем придавать делу слишком
большого значения; и потом… если нам что-либо грозит, мы сумеем защититься.
– Грозит? –
удивился Фуке. – Неужели этот муравьиный укус вы называете угрозой,
которая может подвергнуть опасности мое состояние и мою жизнь?
– Ах,
господин Фуке, муравьиный укус может сразить и великана, если муравей ядовит!
– Разве
ваше всемогущество, о котором вы недавно говорили, уже рухнуло?
– Я
всемогущ, но не бессмертен.
– Однако,
мне кажется, важнее всего отыскать Тоби. Не правда ли?
– О,
его вам теперь не поймать, – сказал Арамис, – и если он был вам
дорог, наденьте траур!
– Но
ведь он где-нибудь да находится?
– Вы
правы; предоставьте мне свободу действия, – отвечал Арамис.
|