Глава 30. ЛАБИРИНТ
Де
Сент-Эньян искал только сведений, а нашел целое приключение. Ему повезло.
Любопытствуя
узнать, почему мужчина и женщина находятся здесь, а главное, о чем они
разговаривают в такой поздний час и в таком неудобном положении, де Сент-Эньян
тихонько подкрался к самой лестнице.
Устроившись
поудобнее, он услышал следующий разговор.
Говорила
женщина:
– Право
же, господин Маникан, – в голосе ее слышались упреки и в то же время
кокетливые нотки, – право же, вы подвергаете нас большому риску. Если мы
будем продолжать наш разговор, нас застанут врасплох.
– Весьма
вероятно, – перебил мужчина самым спокойным и флегматичным топом.
– Что
же тогда скажут? Ах, если кто-нибудь увидит меня, я умру со стыда!
– Это
было бы большим ребячеством, на которое я считаю вас неспособной.
– Добро
бы еще между нами было что-нибудь; но накликать на себя неприятности так, здорово
живешь, – благодарю покорно. Прощайте, господин Маникан.
«Прекрасно!
Я знаю мужчину; теперь нужно узнать женщину», – сказал про себя де
Сент-Эньян, рассматривая стоящие на перекладине лестницы ножки, обутые и
изящные голубые шелковые туфли, в чулках телесного цвета.
– Ради
бога, подождите минутку, дорогая Монтале! – воскликнул де Маникан. –
Ради бога, не исчезайте. Мне нужно сказать вам еще много важных вещей.
– Монтале! –
прошептал де Сент-Эньян. – Одна из тройки! У каждой из трех кумушек свое
увлечение; только мне казалось, что увлечение этой называется господин
Маликорн, а не Маникан.
Услышав
призыв своего собеседника, Монтале остановилась посредине лестницы. Несчастный
Маникан перебрался на другую ветку каштана, чтобы занять более удобное
положение.
– Выслушайте
меня, прошу вас, надеюсь, вы не подозреваете меня в дурных намерениях?
– Нисколько…
Но зачем же, однако, это письмо, в котором вы напоминаете о своих услугах?
Зачем это свидание в такой час и в таком месте?
– Вы
спрашиваете меня, зачем я желал пробудить у вас чувство благодарности, напомнив
вам, что это я ввел вас к принцессе? Да просто я очень хотел получить свиданье
с вами, на которое вы так любезно согласились, и не мог найти более верного
средства подействовать на вас. Почему я выбрал для него этот час и это место?
Потому, что час казался мне удобным, а место уединенным.
А мне
нужно попросить вас о таких вещах, о которых неудобно говорить при свидетелях.
– Послушайте,
господин де Маникан!
– У
меня самые чистые намерения, дорогая Монтале.
– Господин
де Маникан, я думаю, что мне следует уйти.
– Выслушайте
меня, а не то я перепрыгну к вам; лучше не прекословьте, потому что как раз
сейчас меня очень раздражает одна ветка, я не ручаюсь за себя. Не берите с нее
пример и слушайте меня.
– Хорошо,
я вас слушаю; но говорите короче, потому что если вас раздражает ветка, то меня –
перекладина лестницы, которая врезалась в мои подошвы. Под мои туфли подведена
мина, предупреждаю вас.
– Окажите
мне любезность, дайте вашу руку, мадемуазель.
– Зачем?
– Да
дайте же.
– Вот
вам рука; но что такое вы делаете?
– Тащу
вас к себе.
– Зачем?
Надеюсь, вы не хотите усадить меня на ветку рядом с собой?
– Нет,
но я хочу, чтоб вы сели на ограде; вот так.
Место
широкое, удобное, и я много бы дал, чтобы вы позволили мне присесть рядом с
вами.
– Ничего,
ничего, вам хорошо и там; нас увидят.
– Вы
думаете? – вкрадчиво спросил Маникан.
– Уверена.
– Будь
по-вашему. Я остаюсь на каштане, хотя мне здесь очень неуютно.
– Господин
Маникан, вы отвлеклись от темы.
– Это
правда.
– Вы
мне писали?
– Писал.
– Зачем
же вы писали?
– Представьте
себе, что сегодня в два часа де Гиш уехал.
– А
дальше?
– Видя,
что он уезжает, я, по своему обыкновению, последовал за ним.
– Вижу,
потому что вы здесь.
– Погодите-ка.
Вам ведь известно, не правда ли, что бедняга де Гиш был в ужасной немилости?
– Увы,
да!
– Следовательно,
с его стороны было верхом неблагоразумия ехать в Фонтенбло, к тем, кто изгнал
его из Парижа, и особенно к тем, от которых его удалили.
– Вы
рассуждаете, как покойный Пифагор, господин Маникан.
– А
нужно сказать, что де Гиш упрям, как всякий влюбленный, он не прислушался ни к
одному из моих доводов. Я просил его, умолял – он и слушать ничего не
хотел… Ах, черт возьми!
– Что
с вами?
– Простите,
мадемуазель, это все проклятая ветка, о которой я уже имел честь упомянуть вам,
она только что разорвала мне панталоны.
– Не
беда, сейчас темно, – смеясь, отвечала Монтале, – продолжайте,
господин Маникан.
– Итак,
де Гиш отправился верхом, крупной рысью, а я последовал за ним пешком. Вы понимаете,
что только дурак или сумасшедший спешит, бросаясь в воду за своим другом. И вот
я пустил де Гиша скакать вперед, а сам поехал не торопясь, в полной
уверенности, что несчастного не примут, а если примут, то так, что при первом
же суровом слове ему придется повернуть назад, и, следовательно, я увижу, как
он скачет домой где-нибудь в Ри или в Мелуне; согласитесь, что и это уже много:
одиннадцать лье туда и столько же обратно.
Монтале
пожала плечами.
– Смейтесь,
если вам угодно, сударыня; но если бы вы не сидели с удобством на гладких
камнях ограды, взобрались бы верхом на ветку, то и вы, подобно мне, желали бы
сойти вниз как можно скорее.
– Минуточку
терпения, дорогой Маникан, одну минуточку. Итак, вы говорите, что вы миновали
Ри и Мелун?
– Да,
я миновал Ри и Мелун, я продолжал путь, удивляясь, что он не едет назад,
наконец, приехав в Фонтенбло, расспрашиваю, осведомляюсь у всех, где де Гиш,
никто не видел его, никто не разговаривал с ним в городе, оказывается, он
прискакал галопом, въехал в ворота замка и исчез.
С восьми
часов вечера я ищу его по всему Фонтенбло, спрашиваю о нем всех и каждого, нет
де Гиша! Я умираю от беспокойства Вы понимаете, не мог же я броситься прямо в
волчью пасть, не мог сам войти в замок, подобно моему неосторожному другу; я
пошел к службам и вызвал вас письмом. Теперь, мадемуазель, ради самого неба,
успокойте меня.
– Это
совсем не трудно, дорогой Маникан; ваш друг де Гиш бью принят как нельзя лучше.
– Да
неужели?
– Король
обласкал его.
– Как?
Король, который сам отправил его в изгнание?
– Принцесса
улыбалась ему; принц, кажется, полюбил его больше, чем прежде.
– Вот
как, – протянул Маникан. – Теперь понятно, почему он остался. А обо
мне он ничего не говорил?
– Ни
слова.
– Очень
дурно с его стороны. Что он теперь делает?
– По
всей вероятности, спит, а если не спит, то мечтает.
– А
что у вас делали весь вечер?
– Танцевали.
– Знаменитый
балет? А каков был де Гиш?
– Обворожителен.
– Молодчина!
Теперь простите, мадемуазель, мне остается перейти прямо к вам.
– Как
так?
– Вы
понимаете: я не могу рассчитывать, чтобы мне открыли двери замка в такой час; я
очень хотел бы лечь спать на этой ветке, но уверяю вас, что это возможно разве
только попугаю.
– Не
могу же я, однако, господин Маникан, ввести гостя через забор.
– Двоих,
мадемуазель, – проговорил еще чей-то голос, но крайне робко; ясно было,
что говоривший чувствует все неприличие подобной просьбы.
– Боже
мой, – ужаснулась Монтале, стараясь разглядеть, кто стоял под
каштаном, – кто это?
– Я,
мадемуазель.
– Кто
вы такой?
– Маликорн,
ваш покорнейший слуга.
И
Маликорн, произнеся эти слова, поднялся с земли на нижние ветви и выше, до
уровня ограды.
– Господин
Маликорн!.. Господи боже мой, да вы оба с ума сошли!
– Как
вы себя чувствуете, мадемуазель? – изысканно вежливо спросил Маликорн.
– Этого
только мне не хватало! – вое кликнула с отчаянием Монтале.
– Ах,
мадемуазель, – прошептал Маликорн, – не будьте такой суровой, умоляю
вас!
– Ведь
мы ваши друзья, мадемуазель, – сказал Маникан, – а друзьям нельзя
желать погибели. Оставить же нас здесь на всю ночь – все равно что
приговорить к смерти.
– Ну, –
засмеялась Монтале, – господин Маликорн такой здоровяк, что не умрет,
проведя ночь под ясными звездами!
– Мадемуазель!
– Это
послужит справедливым наказанием за его выходку.
– Идет!
Пусть Маликорн устраивается с вами как хочет, а я перебираюсь, – объявил
Маникан.
И,
согнув пресловутую ветку, на которую он так горько жаловался, Маникан пустил в
ход руки и ноги и в заключение уселся рядом с Монтале.
Монтале
хотела столкнуть Маникана, Маникан прилагал все усилия, чтобы удержаться. Эта
стычка, продолжавшаяся несколько секунд, была не лишена живописности, которая
не ускользнула от внимательного глаза г-на де Сент-Эньяна. Маникан одержал
верх. Завладев лестницей, он спустился по ней на несколько ступенек и галантно
предложил руку своей неприятельнице.
А тем
временем на каштан забрался Маликорн и уселся на то самое место, где только что
сидел Маникану намереваясь последовать за ним и дальше. Маникан и Монтале
спустились на несколько ступенек; Маникан проявлял упорство, Монтале смеялась и
отбивалась.
Тут
раздался голос Маликорна.
– Мадемуазель, –
взывал Маликорн, – не покидайте меня, умоляю вас!
Положение
мое очень неудобно, и я не в состоянии благополучно перебраться через ограду
без посторонней помощи; для Маникана порвать платье пустяки, он раздобудет себе
другое из гардероба господина де Гиша; а я не могу рассчитывать даже на костюм
Маникана, потому что он изорван.
– По-моему, –
сказал Маникан, не обращая внимания на жалобы Маликорна, – по-моему, я
должен сейчас же направиться на поиски де Гиша. Позже к нему, пожалуй, не
попасть.
– Я
тоже так думаю, – отвечала Монтале, – так ступайте же, господин
Маникан.
– Тысяча
благодарностей! До свиданья, мадемуазели – проговорил Маникан, соскочив на
землю. – Вы необыкновенно любезны.
– Всегда
к вашим услугам, господин Маникан; пойду теперь отделываться от господина Маликорна.
Маликорн
вздохнул.
– Ступайте,
ступайте, – продолжала Монтале.
Маникан
сделал несколько шагов, потом, вернувшись к лестнице, спросил:
– Кстати,
мадемуазель, как попасть к господину де Гишу?
– Ничего
не может быть проще. Вы дойдете по буковой аллее…
– Хорошо.
– Дойдете
до перекрестка…
– Хорошо.
– Увидите
там четыре аллеи…
– Чудесно.
– Пойдете
по одной из них…
– По
какой именно?
– По
правой.
– По
правой?
– Нет,
по левой.
– Ах,
черт возьми!
– Нет…
нет… подождите…
– По-видимому,
вы и сами не знаете как следует. Вспомните хорошенько, прошу вас, мадемуазель.
– По
средней!
– Их
же четыре.
– Это
верно. Все, что я знаю, это то, что одна из четырех ведет прямо к принцессе;
эта аллея мне прекрасно известна.
– Но
господин де Гиш не у принцессы же, не правда ли?
– Слава
богу, нет!
– Следовательно,
та аллея, которая ведет к принцессе, мне не нужна, и я желал бы променять ее на
ту, что к одет к господину де Гишу.
– Да,
разумеется, и я ее тоже знаю, но как узнать ее отсюда, просто ума не приложу.
– Предположим,
мадемуазель, что я нашел эту счастливую аллею.
– Тогда
вы и пойдете по ней. Вам останется только миновать лабиринт.
– Это
еще что такое, что это за лабиринт?
– Довольно
замысловатый; в нем и днем можно иногда заблудиться; бесконечные повороты
направо и налево; сначала нужно сделать три поворота направо, потом два налево,
потом один поворот… один или два? Погодите!
Наконец,
выйдя из лабиринта, вы попадете в кленовую аллею, и эта аллея приведет вас прямо
к павильону, в котором находится господин де Гиш.
– Вот
так указание, нечего сказать: я не сомневаюсь, что, руководясь им, я сразу же
запутаюсь. Поэтому я хочу вопросить вас оказать мне маленькую услугу.
– Какую?
– Предложить
мне вашу руку и направлять мои стопы, как… как… я отлично знал мифологию,
мадемуазель, но положение так серьезно, что вся она улетучилась у меня из
головы. Пойдемте же, умоляю вас.
– А
я? – вскричал Маликорн. – Что же вы меня-то покидаете?
– Нет,
это невозможно, сударь, – сказала Монтале, обращаясь к Маникану. –
Вдруг кто-нибудь увидит меня с вами в такой час, посудите, какие пойдут
разговоры!
– Ваша
чистая совесть будет вам защитой, мадемуазель, – ответил нравоучительно
Маникан.
– Нет,
сударь, никак невозможно!
– Ну,
тогда позвольте мне помочь сойти Маликорну; это парень смышленый, да и нюх у
него прекрасный; он доведет меня, и если погибать, то погибнем вместе или
вместе спасемся. Если нас встретят вдвоем, на нас не обратят внимания; а одного
меня сочтут, пожалуй, за любовника или за вора. Спускайтесь, Маликорн, вот вам
лестница.
– Господин
Маликорн, – вскричала Монтале, – запрещаю вам сходить с дерева! Под
страхом моего жесточайшего гнева.
Маликорн,
занесший уже было ногу на верхушку ограды, печально убрал ее.
– Шшш… –
прошептал Маникан.
– Что
такое? – спросила Монтале.
– Я
слышу шаги.
– Ах,
боже мой!
Действительно,
шум шагов становился все более явственным, листва раздвинулась, и появился де
Сент-Эньян, весело смеясь и простирая руку, как бы с целью остановить каждого в
том положении, в каком они находились: Маликорна на дереве, с вытянутой шеей,
Монтале на ступеньке лестницы, к которой она словно приросла, Маникана на
земле, с отставленной вперед ногой, готового пуститься в путь.
– Добрый
вечер, Маникан, – приветствовал его граф. – Милости просим, дружище;
вас одень недоставало сегодня, и о вас спрашивали. Мадемуазель де Монтале, ваш…
покорнейший слуга!
Монтале
покраснела.
– Ах,
боже мой! – пробормотала она, закрывая лицо руками.
– Успокойтесь,
мадемуазель, – сказал де Сент-Эньян, – я знаю, что вы невинны, и
поручусь в том перед всеми. Маникан, пойдемте со мной. Буковая аллея,
перекресток и лабиринт – все знакомые места; я буду вашей Ариадной. Вот я
и напомнил забытую вами мифологию!
– Ей-богу,
верно! Благодарю вас, граф.
– Не
прихватите ли заодно, граф, – попросила Монтале, – также господина
Маликорна?
– Нет,
нет, боже упаси! – отозвался Маликорн. – Господин Маникан досыта
наговорился с вами; теперь, мадемуазель, моя очередь; мне нужно столько сказать
вам по поводу нашего будущего.
– Слышите? –
рассмеялся граф. – Оставайтесь с ним, мадемуазель. Разве вы не знаете, что
сегодняшняя ночь – ночь тайн?
И, взяв
Маникана под руку, граф быстро увлек его по той дороге, которую Монтале так хорошо
знала и так плохо показывала.
Монтале
проводила их глазами, пока они не скрылись из виду.
|