Глава 28. ГОСПОДИН
МАЛИКОРН, АРХИВАРИУС ФРАНЦУЗСКОГО КОРОЛЕВСТВА
Две
женщины, закутанные в плащи и в черных бархатных полумасках, робко последовали
за Маниканом.
Во
втором этаже, за красными занавесками, мягко струился свет лампы.
В другом
конце комнаты, на кровати с витыми колонками, за пологом того же цвета, что и
занавески, лежал де Гиш. Голова его покоилась на двух подушках, глаза были
безжизненно тусклы, длинные черные вьющиеся волосы рассыпались по подушке и
спутанными прядями прикрывали бледное лицо молодого человека.
Чувствовалось,
что хозяйкой в этой комнате является лихорадка. Де Гиш бредил. Ум его был
прикован к видениям, которые бог посылает людям, отправляющимся в вечность.
Несколько пятен еще не засохшей крови темнело на полу.
Маникан
быстро взбежал по лестнице; он остановился на пороге, тихонько толкнул дверь,
просунул голову в комнату и, видя, что все спокойно, на цыпочках подошел к
большому кожаному креслу эпохи Генриха IV; убедившись, что сиделка, как и
следовало ожидать, заснула, Маникан разбудил ее и попросил на минуту выйти.
Затем он
постоял подле кровати, спрашивая себя, но нужно ли разбудить де Гиша, чтобы сообщить
ему приятное известие. Но так как из-за портьеры до него уже доносился шорох
шелковых платьев и прерывистое дыхание его спутниц, так как он уже видел, что
эту портьеру нетерпеливо отодвигают, то он тоже вслед за сиделкой перешел в
соседнюю комнату. В то самое мгновение, когда он скрывался за дверью, портьера
поднялась, и в комнату вошли две женщины.
Вошедшая
первой сделала своей спутнице повелительный жест, и та опустилась на табурет у
дверей. Первая решительно направилась к постели, раздвинула полог и забросила
его широкие складки за изголовье. Она увидела бледное лицо графа; увидела его
правую руку, забинтованную ослепительно белым полотном и отчетливо
обрисовывавшуюся на одеяле с темными разводами, которое покрывало это ложе
страдания. Она вздрогнула, увидя, как красное пятно на повязке постепенно
увеличивается.
Рубашка
молодого человека была расстегнута, как будто для того, чтобы ночная свежесть
облегчала ему дыхание.
Глубокий
вздох вырвался из груди молодой женщины. Она прислонилась к колонке кровати и
сквозь отверстия маски долго смотрела на печальную картину.
Хрип и
стоны прорывались сквозь стиснутые зубы графа.
Дама в
маске схватила левую руку раненого, горячую, как раскаленный уголь. По
сравнению с ней рука гостьи была холодна как лед, так что от ее прикосновения
де Гиш мгновенно открыл глаза и, напрягая зрение, сделал усилие вернуться к
жизни.
Первое,
что он заметил, был призрак, стоявший у колонки его кровати.
При виде
его глаза больного расширились, но в них не блеснуло ни искры сознания.
Тогда
стоявшая сделала знак своей спутнице, сидевшей на табурете у двери; та, без
сомнения, хорошо заучила урок, потому что ясным, звонким голосом, отчеканивая
слова, без запинки произнесла:
– Граф,
ее высочеству принцессе угодно узнать, как вы себя чувствуете, и выразить моими
устами свое глубокое соболезнование.
При
слове принцесса де Гиш напряг зрение: он не видел женщины, которая произнесла
эти слова. Поэтому он невольно повернулся в ту сторону, откуда раздавался
голос. Но так как ледяная рука не оставляла его руки, то он снова принялся
глядеть на неподвижный призрак.
– Это
вы говорите мне, сударыня, – спросил он слабым голосом, – или же,
кроме вас, в этой комнате есть еще кто-нибудь?
– Да, –
еле слышно отвечал призрак, опустив голову.
– Так
передайте принцессе, – с усилием произнес раненый, – что если она
вспомнила обо мне, то я умру без сожаления.
При
слове умру, произнесенном графом, дама в маске не могла сдержать слез. Если бы
сознание де Гиша было яснее, он бы увидел, как эти блестящие жемчужины падают к
нему на постель. Позабыв, что лицо ее закрыто, дама поднесла руку к глазам,
желая вытереть их, но, встретив холодный, бесчувственный бархат, с гневом
сорвала маску и швырнула ее на пол.
При виде
неожиданно появившегося точно из облака лица де Гиш вскрикнул и поднял руку. Но
от слабости он не мог вымолвить ни слова, и силы мгновенно покинули его.
Его
правая рука, которая, не рассчитав своих сил, инстинктивно потянулась к
видению, тотчас же снова упала на кровать, и кровавое пятно на белом полотне
расширилось еще более. В то же время глаза молодого человека затуманились и
закрылись, точно он уже вступал в борьбу с безжалостным ангелом смерти. После
нескольких конвульсивных движений голова его замерла на подушке. Лицо стало
мертвенно-бледным.
Дама
испугалась, но страх не отбросил ее от кровати, а, напротив, привлек к ней. Она
наклонилась над раненым, обдавая своим дыханием холодное лицо, которого она
почти касалась, потом быстро поцеловала левую руку де Гиша; точно под действием
электрического тока, раненый опять очнулся, открыл ничего не видящие глаза и
снова погрузился в забытье.
– Уйдем, –
проговорила дама, обращаясь к своей спутнице. – Нам нельзя оставаться
здесь дольше; я свершу какое-нибудь безрассудство.
– Ваше
высочество забыли маску, – сказала бдительная спутница.
– Подберите
ее, – отвечала дама, выбежавшая на лестницу в страшном смятении.
Так как
дверь на улицу оставалась приоткрытой, то две птички легко выпорхнули из нее и
поспешно вернулись во дворец. Одна из дам поднялась в покои принцессы и
скрылась там. Другая вошла в помещение фрейлин, то есть на антресоли.
Придя в
свою комнату, она села за стол и, даже не успев отдышаться, написала следующие
строки:
«Сегодня
вечером принцесса навестила г-на де Гиша.
С
этой стороны все идет чудесно.
Действуйте
и вы; главное же, сожгите эту бумажку».
После
этого она сложила письмо и осторожно прокралась по коридору в помещение, отведенное
для свиты принца. Там она остановилась перед одной дверью, два раза стукнула в
нее, просунула в щелку записку и убежала.
Затем,
вернувшись к себе, уничтожила все следы своей прогулки и всякие доказательства
того, что она писала.
Среди
этих хлопот она заметила на столе маску принцессы, которую взяла с собой по
приказанию своей госпожи, но не отдала ей.
«Нужно
не забыть сделать завтра то, что я забыла сделать сегодня», подумала она.
Она
взяла маску и почувствовала, что бархат ее влажен. Посмотрев на палец, она
увидела, что он не только стал мокрым, но и был измазан кровью. Маска упала на
одно из кровавых пятен, которые, как мы сказали, виднелись на полу комнаты де
Гиша, и кровь обагрила ее белую батистовую подкладку.
– Вот
как! – воскликнула Монтале, которую читатели, наверное, уже узнали по
манере поведения. – Нет? теперь я не отдам ей этой маски. Теперь она
слишком драгоценна!
И
Монтале подбежала к шкатулке из кленового дерева, где у нее хранились туалетные
принадлежности и духи.
«Нет, не
сюда, – сказала она себе, – такие вещи нельзя предоставлять
случайностям».
Затем,
постояв некоторое время в раздумье, она улыбнулась и торжественно произнесла:
– Прекрасная
маска, окрашенная кровью храброго рыцаря, ты отправишься в склад редкостей, где
хранятся письма Лавальер, письма Рауля – словом, вся моя любовная
коллекция, которая послужит когда-нибудь источником для истории Франции, для
истории французских королей! Ты пойдешь к господину Маликорну, – со смехом
продолжала шалунья, начиная раздеваться, – да, к почтенному господину
Маликорну, – с этими словами она задула свечу, который считает, будто он
только смотритель покоев принца, но на самом деле произведен мной в архивариусы
и историографы дома Бурбонов и лучших родов королевства. Пусть он теперь
жалуется, этот медведь Маликорн!
Тут она
задернула полог и уснула.
|
