 Увеличить |
3
– Пришли мы для больших работ под большой город, на
большой текучей воде, на Днепре-реке, чтобы тут большой и ныне весьма славный
каменный мост строить. Город стоит на правом, крутом берегу, а мы стали на
левом, на луговом, на отложистом, и объявился пред нами весь чудный пеозаж:
древние храмы, монастыри святые со многими святых мощами; сады густые и дерева
таковые, как по старым книгам в заставках пишутся, то есть островерхие тополи.
Глядишь на все это, а самого за сердце словно кто щипать станет, так прекрасно!
Знаете, конечно, мы люди простые, но преизящество богозданной природы все же
ощущаем.
И вот-с это место нам так жестоко полюбилось, что мы в тот
же самый в первый день начали тут постройку себе временного жилища, сначала
забили высоконькие сваечки, потому что место тут было низменное; возле самой
воды, потом на тех сваях стали собирать горницу, и при ней чулан. В горнице
поставили всю свою святыню, как надо, по отеческому закону: в протяженность
одной стены складной иконостас раскинули в три пояса, первый поклонный для
больших икон, а выше два тябла[16] для
меньшеньких, и так возвели, как должно, лествицу[17] до самого распятия, а ангела на аналогии[18] положили, на котором Лука
Кирилов писание читал. Сам же Лука Кирилов с Михайлицей стали в чуланчике жить,
а мы себе рядом казаромку огородили. На нас глядючи, то же самое начали себе
строить и другие, которые пришли надолго работать, и вот стал у нас против
великого основательного города свой легкий городок на сваях. Занялись мы
работой, и пошло все как надо! деньги за расчет у англичан в конторе верные; здоровье
бог посылал такое, что во все лето ни одного больного не было, а Лукина
Михайлица даже стала жаловаться, что сама, говорит, я не рада, какая у меня по
всем частям полнота пошла. Особенно же нам, староверам, тут нравилось, что мы в
тогдашнее время повсюду за свой обряд гонению подвергались, а тут нам была
льгота: нет здесь ни городского начальства, ни уездного, ни попа; никого не
зрим, и никто нашей религии не касается и не препятствует… Вволю молились:
отработаем свои часы и соберемся в горницу, а тут уже вся святыня от многих
лампад так сияет, что даже сердце разгорается. Лука Кирилов положит
благословящий начал[19];
а мы все подхватим, да так и славим, что даже иной раз при тихой погоде далеко
за слободою слышно. И никому наша вера не мешала, а даже как будто еще многим
по обычаю приходила и нравилась не только одним простым людям, которые к
богочтительству по русскому образцу склонны, но и иноверам. Много из церковных,
которые благочестивого нрава, а в церковь за реку ездить некогда, бывало,
станут у нас под окнами и слушают и молиться начнут. Мы им этого снаружи не
возбраняли: всех отогнать нельзя, потому даже и иностранцы, которые старым
русским обрядом интересовались, не раз приходили наше пение слушать и одобряли.
Главный строитель из англичан, Яков Яковлевич, тот, бывало, даже с бумажкой под
окном стоять приходил и все норовил, чтобы на ноту наше гласование замечать, и
потом, бывало, ходит по работам, а сам все про себя в нашем роде гудет:
«Бо-господь и явися нам», но только все это у него, разумеется, выходило на
другой штыль, потому что этого пения, расположенного по крюкам[20], новою западною нотою в совершенстве уловить
невозможно. Англичане, чести им приписать, сами люди обстоятельные и набожные,
и они нас очень любили и за хороших людей почитали и хвалили. Одним словом,
привел нас господень ангел в доброе место и открыл нам все сердца людей и весь
пеозаж природы.
И сему-то подобным мирственным духом, как я вам представил,
жили мы без малого яко три года. Спорилося нам все, изливались на нас все успехи
точно из Амалфеева рога[21],
как вдруг узрели мы, что есть посреди нас два сосуда избрания божия к нашему
наказанию. Один из таковых был ковач Марой, а другой счетчик Пимен Иванов.
Марой был совсем простец, даже неграмотный, что по старообрядчеству даже редкость,
но он был человек особенный: видом неуклюж, наподобие вельблуда, и недрист как
кабан – одна пазуха в полтора обхвата, а лоб весь заросший крутою космой и
точно мраволев[22] старый,
а середь головы на маковке гуменцо[23] простригал.
Речь он имел тупую и невразумительную, все шавкал губами, и ум у него был тугой
и для всего столь нескладный, что он даже заучить на память молитв не умел, а
только все, бывало, одно какое-нибудь слово твердисловит, но был на предбудущее
прозорлив, и имел дар вещевать, и мог сбывчивые намеки подавать. Пимен же,
напротив того, был человек щаповатый[24]:
любил держать себя очень форсисто и говорил с таким хитрым извитием слов, что
удивляться надо было его речи; но зато характер имел легкий и увлекательный.
Марой был пожилой человек, за семьдесят лет, а Пимен средовек и изящен: имел
волосы курчавые, посредине пробор; брови кохловатые, лицо с подрумяночкой,
словом, велиар[25].
Вот в сих двух сосудах и забродила вдруг оцетность[26] терпкого пития, которое надлежало нам
испить.
|
