 Увеличить |
ГЛАВА 22
ЖЕЛЧНЫЙ ВЛЮБЛЕННЫЙ
Уйду
искать тот отдаленный край на земле…
«Мизантроп»
После
измены Расина Мольер вновь заболел, и его все чаще стал навещать постоянный его
врач Мовилэн, который, по-видимому, не так уж плохо понимал свое дело. Но и
Мовилэну было трудно с точностью определить болезнь директора Пале-Рояля.
Вернее всего, если мы скажем, что тот был весь болен. И несомненно, что, помимо
физических страданий, его терзала душевная болезнь, выражающаяся в стойких
приступах мрачного настроения духа. Весь Париж, в глазах директора, затянуло
неприятной серой сеткой. Больной стал морщиться и дергаться и часто сидел
у себя в кабинете, нахохлившись, как больная птица. В иные минуты им овладевало
раздражение и даже ярость. В такие минуты он не мог собою управлять, становился
несносен в обращении с близкими, и однажды, впав из-за какого-то пустяка в
бешенство, ударил своего слугу.
Лечить
Мольера было очень трудно. Он просил лекарств, и Мовилэн обильно выписывал ему
всевозможные снадобья и назначал врачебные процедуры, но предписания врача
больной выполнял неаккуратно. Больной был очень мнителен, старался понять, что
происходит у него внутри, сам у себя щупал пульс и сам себе внушал мрачные
мысли.
В январе
1666 года Расин нанес Мольеру последний удар. Вдова Дюпарк объявила, что переходит
в Бургонский Отель. Выслушав эту новость, Мольер злобно заявил, что в этом нет
ничего удивительного, он понимает, что Терезу-Маркизу сманил ее любовник Расин.
Помогли ли
лекарства Мовилэна, или справился с приступом болезни сам организм, но в конце
февраля Мольер вернулся к регулярной работе в театре. В течение весенних
месяцев он написал новую пьесу, назвав ее «Мизантроп, или Желчный влюбленный».
Это была пьеса о честном и протестующем против людской лжи и вследствие этого,
конечно, одиноком человеке. Мольеровскому доктору, конечно, следовало
хорошенько изучить это произведение: в нем, несомненно, отразилось душевное
настроение его пациента. Вероятно, впрочем, доктор Мовилэн знал пьесу.
Несмотря
на то, что «Мизантроп» знающими людьми был признан одним из самых сильных
произведений Мольера, у публики он большого успеха не имел. Премьера прошла
вяло. Один из зрителей, знакомый Расина, думая сделать ему приятное, рассказал,
что он был на премьере и что «Мизантроп» провалился. Очень следует отметить то,
что ответил злорадному человеку ненавидимый Мольером Расин. Он сказал:
– Да,
вы были? А я не был. Тем не менее я вам не верю. Не может быть, чтобы Мольер
написал плохую пьесу. Вы пойдите и еще раз посмотрите.
Начало
«Мизантропа» ознаменовалось одной историей, которая причинила беспокойство
Мольеру. Впрочем, мы знаем, что без этого трудно представить себе мольеровскую
пьесу. Парижане по своему обыкновению стали искать портретов в этой пьесе и
разнесли слух, что герой пьесы есть не кто иной, как воспитатель дофина герцог
де Монтозье. Слух этот мгновенно дошел до герцога. Он не имел никакого представления
о пьесе Мольера, но сразу же решил, что ежели Мольер вывел его, то уж, конечно,
в смешном виде. Герцог пришел в ярость и заявил, что при первой же встрече он
изобьет Мольера до смерти палкой. Угрозы герцога были переданы Мольеру
услужливыми друзьями и вызвали у человека, у которого и так было нарушено
душевное равновесие, неимоверный ужас.
Мольер
стал всячески стараться, чтобы не встретиться с Монтозье, но эта неизбежная
встреча состоялась. Когда король смотрел «Мизантропа», Монтозье тоже явился на
спектакль. Мольер решил отсидеться за кулисами, но, когда спектакль окончился,
к нему явились и сказали, что герцог Монтозье просит его прийти, чтобы
поговорить с ним. Ужас Мольера дошел тогда до болезненной степени, и удивленным
гонцам пришлось уверять, что Монтозье не собирается причинить ему какое-нибудь
зло. Тогда Мольер, бледный и с дрожащими руками, предстал перед герцогом. Тут
ужас его сменился изумлением, потому что Монтозье обнял его и в самых лучших
выражениях стал благодарить его, заявляя, что ему лестно было служить оригиналом
для портрета такого благородного человека, как Альцест. При этом герцог
наговорил драматургу множество комплиментов и с той поры стал относиться к нему
необыкновенно хорошо. Интереснее всего то, что Мольер, создавая своего
Альцеста, даже и в мыслях не имел герцога Монтозье.
Однако,
несмотря «на успех при дворе и на хорошие качества пьесы, сборов в Пале-Рояле
хороших она все-таки не делала, и актеры похаживали вокруг своего директора и
умильно просили у него какую-нибудь новинку, ссылаясь на то, что даже «Аттила»,
пьеса старика Пьера Корнеля, которую тот дал в Пале-Рояле, малонадежна в смысле
будущего.
ГЛАВА 23
МАГИЧЕСКИЙ КЛАВЕСИН
Выпрашиваемой
новинки актеры добились и 6 августа 1666 года разыграли новый фарс Мольера
«Лекарь поневоле». Фарс был прелестный, понравился парижанам чрезвычайно и дал
прекрасные сборы, принеся около семнадцати тысяч ливров в сезон. Сам же Мольер,
пожимая плечами, заявил, что этот фарс – безделица и чепуха и что не о фарсах
нужно думать, а о том, что бы приготовить для торжественных празднеств, которые
намечаются на декабрь месяц в Сен-Жерменан-Ле. Тут следует отметить большое
событие, случившееся гораздо ранее этих празднеств и «Лекаря поневоле», но
именно в этом году.
Во
Франции в то время существовала одна детская труппа, носящая название Труппа
комедиантов дофина. Управляла ею госпожа Резен, супруга органиста Резена.
Некоторое время труппа играла в провинции, а затем появилась в Париже. Супруг
госпожи Резен отличался, по-видимому, великолепными изобретательными
способностями и, напрягая их в должной мере, изобрел в конце концов клавесин,
который мог играть разные пьесы по выбору Резена, без всякого прикосновения к
нему рук человеческих, так сказать, магический клавесин. Само собой разумеется,
что на публику волшебный инструмент произвел сногсшибательное впечатление, и
тогда клавесин велено было продемонстрировать во дворце, так как слух о нем достиг
и короля. Демонстрация эта дала плачевный результат: королева упала в обморок
при первых же звуках инструмента, который заиграл сам собою. Король, которого,
очевидно, трудно было поразить сомнительными чудесами, велел открыть инструмент,
и тут на глазах у ахнувших зрителей из клавесина вытащили скорчившегося, замученного
и необыкновенно грязного мальчишку, который играл на внутренней клавиатуре.
Мальчугана
звали Мишель Барон. Он был сыном покойного комедианта Бургонского Отеля Андре
Барона и выступал в детской труппе госпожи Резен. Подростки дали несколько
спектаклей в Пале-Рояле, причем выяснилось, что тринадцатилетний сирота Барон
отличается редкой красотой, а кроме того, такими актерскими способностями,
которых, пожалуй, и не было еще видано.
Мольер
заявил всем, что это будущая звезда французской сцены. Он извлек Барона из рук
госпожи Резен и взял его к себе в дом на воспитание. Разошедшийся с женою и не
связанный с нею ничем, кроме общей квартиры и театральных дел, одинокий и
больной директор необыкновенно привязался к талантливому мальчишке. Он нянчился
с ним, как с сыном, старался исправить его буйный и дерзкий характер и учил его
театральному искусству, причем в короткий срок добился очень больших
результатов.
Осложнен
был вопрос пребывания Барона в мольеровском доме тем, что Арманда невзлюбила
мальчугана. И трудно было понять, в чем тут дело. Очень возможно, что большую
роль в этом сыграло то обстоятельство, что Мольер стал писать для Барона
специальную роль Миртила в героической пасторали «Мелисерта», которую Мольер
готовил для декабрьских королевских празднеств.
Эти,
носившие название «Балет муз», празднества начались в Сен-Жермене в декабре.
Большой балет, либретто которого написал специалист-либреттист Исаак де
Бенсерад, прошел с большим успехом, тем более что в нем опять-таки танцевал сам
король, а с ним – мадемуазель Лавальер. Но когда дело дошло до «Мелисерты», то
ее удалось сыграть только один раз, и сорвали дальнейшие представления Арманда
и Барон. Перед самым представлением «Мелисерты» разъяренная до предельной
степени не то развязным поведением Барона, не то тем обстоятельством, что она в
«Мелисерте» отходила на второй план, получив небольшую роль пастушки Эроксены,
Арманда дала пощечину Барону.
Гордый,
как дьявол, мальчишка бросился к Мольеру и категорически заявил, что он уходит
из труппы. Мольер чуть не плакал, умоляя его остаться, но Барон стоял на своем,
и директору еле удалось его уговорить не срывать хотя бы премьеру и сыграть
Миртила. Барон на это согласился, один раз сыграл, а затем имел смелость
явиться к королю, нажаловаться ему на Арманду и просить разрешения уйти из
мольеровской труппы.
Король
ему это позволил, и Барон вернулся в первобытное состояние, то есть отправился
к госпоже Резен.
Мольер
был в неописуемом горе. Заменить в Миртиле Барона было некем, «Мелисерту»
пришлось снять, и в короткое время Мольер набросал пустую и ничтожную пастораль
под названием «Коридон», с какими-то танцующими цыганами, волшебниками, демонами
и тому подобными персонажами. «Коридон» вошел в «Балет муз», но спасло это
произведение только то обстоятельство, что Люлли сочинил для него очень милую
музыку.
Кроме
«Коридона», Мольер ввел в празднества третью вещь – одноактную комедию-балет
«Сицилиец, или Любовь-живописец», и ее сыграли 5 января 1667 года.
После
сен-жерменских праздников Мольер слег, захворав на этот раз очень серьезно: у
него открылись легочные кровотечения. Тут близкие Мольеру люди весьма
забеспокоились, и доктора велели Мольеру немедленно уехать из Парижа. Это был
хороший совет. Мольера увезли в деревню и стали лечить правильно, отпаивая
молоком. Удалось поставить его на ноги в июне месяце, так что он мог вернуться
в театр и играть в летнем сезоне.
|
